Камешек не спеша подошел к креслу. Уселся рядом, вздохнул и сказал:
– Олух это. Горбатый. Он распорядителем у графини служит.
– У какой графини?
– Как это у какой? У нас одна графиня на всю округу.
– Блоходарова? – Пус оскалился.
– Блоходарова-Кисинская! Вы, уважаемый Пус, все-таки имейте к ней уважение, а то этот верблюд опять выйдет и устроит здесь.
– А он откуда такой взялся? – озадаченно спросил кот.
– Да как откуда... Графиня однажды его на свалке нашла. Он там ел это… не помню уже, что. В общем, побирался. Так она сжалилась над ним, накормила. А тот стал рассказывать, что он все знает и готов у нее служить кем угодно. Ну, она и взяла его распорядителем финансов своих. А мне приказала помогать ему.
– А почему это он не хочет никому платить?
– Да потому что считает, что он лучше всех все умеет делать. Хотя он ничего не умеет. За него все отчеты я пишу.
– Оригинальный персонаж, интересный, – кот покрутил торчащим сзади кресла хвостом. – Он меня заинтересовал, займусь им.
Камешек снова вздохнул.
– Слушай, потомок овцы и дятла, а где графиня живет? – отбросив остатки вежливости, спросил кот.
Зайчик потряс ушами и покрутил носом.
– Да как где… – нехотя и с обидой ответил он. – Известно, где. Напротив этого дома, там есть дом побольше. С мезонином такой.
– С чем?
– Да как с чем... С мезонином… – вяло отвечал Камешек.
– Вкусная, поди, штука! – Пус снова оскалился и сладко потянулся в кресле. Все его тело начало ныть в предвкушении скорого удовольствия. – Ладно, хомяк лесной, твоим Олухом я позже займусь. До встречи!
Больше ничего не говоря, кот спокойно вышел из дома и спрятался в ночи.
Дом напротив действительно был больше того, где остановился Олух-Горбатый. Однако все его окна своей чернотой говорили либо о том, что внутри никого не было, либо, что обитатели не желают пользоваться такими благами цивилизации, как свечи или керосинки. Пус Мидун несколько раз обошел дом, прислушался, принюхался – ни звука, ни запаха. Скрип снега под его мягкими лапами, и тот звучал громче окружающего мира. Следовало, как можно тише, проникнуть в дом, чтобы на месте разобраться в его обстановке. Только сейчас кот понял, как сильно сглупил, не спросив у Камешка о наличии какой-либо охраны у графини. С этим тоже предстояло разобраться опытным путем. Он давно уже никого не боялся, но в последнее время стал ощущать недостаток энтузиазма для возни с неинтересными ему личностями. Пус, наконец-то, почувствовал первые щекочущие волны желания, за которым охотился весь последний день. Оно робко постучалось в подкорку головного мозга и попросилось войти. Мидун не возражал.
Кот на всякий случай решил попробовать пробраться через входную дверь, вдруг у графини, так же как и у Олуха-Горбатого, не принято ее закрывать. И он не ошибся. Дверь легко поддалась и беззвучно провалилась во тьму, прятавшуюся в коридоре. Морду кота обдало уютным домашним теплом, запахом еды и чем-то вроде яблок. Этот запах раззадорил его желание еще больше, еще сильнее. В ушах начало стучать, сердце кота стало биться громко и часто. Во рту пересохло, и сухой липкий язык нервно скользнул по губам. Кот осторожно сделал первый шаг внутрь, пригибаясь, словно прятался в высокой траве. Вокруг на расстояние целой галактики было тихо. Ему казалось, что он даже слышит как в доме, где они ночевали, сопит во сне Чумазый. Следующий шаг ровно ничего не изменил. Кот наполовину уже вошел в дом. Третий и четвертый шаг затащили в тепло истрепанный в боях хвост кота, который трясся мелкой адреналиновой дрожью. Ползя практически на животе, Пус выкатил глаза насколько мог, пытаясь высмотреть впереди себя хоть что-то. Но ничего, кроме очертаний еще одной двери, он не видел. Коридор был пуст, в следующей за дверью комнате полновластно царила пугливая тишина, готовая сорваться прочь от малейшего звука. Несколько следующих шагов кот проделал, словно в тумане, сам не помня, как он их преодолел. Уши стала застилать оглушающая канонада собственного сердцебиения. Пус опустил брюхо на пол и решил заставить себя успокоиться. Слух начал подводить его, следовало замереть и не спугнуть свою добычу. Добычу, которую он ощущал кожей, каждой клеточкой напряженного тела. Ее страх, ее ужас, ее дрожащее тело, трепещущее в его твердых неумолимых когтях. От удовольствия и предвкушения глаза кота едва не закатились. Зато ему удалось справиться со своими эмоциями, утихомирить сердце, уже готовое было разорваться, сбавить громкость ударов в ушах до приемлемого уровня. Можно продолжать охоту.
Оказавшись возле второй двери, кот прильнул к щели носом и втянул воздух. Отчетливо пахло яблоками. Пахло догоревшим камином и старыми книгами, пахло жжеными перьями и протертыми коврами. Но никаких звуков, словно кот пытался забраться не в жилой дом, а в гробницу царя, умершего тысячелетия назад. Легкий толчок лапой показал, что уж эта дверь закрыта. Но ее легкий ход давал понять, что закрыта она не на щеколду или засов, а всего лишь придавлена изнутри чем-то не очень большим. Совсем слабого усилия хватило для того, чтобы приоткрыть дверь и образовать щель, достаточную для тела кота. Он стал осторожно протискиваться внутрь. Его чуткие глаза сразу же заметили тлеющие угольки в камине, говорившие о том, что огонь угас совсем недавно, и камин даже продолжал отдавать тепло. Один уголек внезапно треснул и выстрелил окалину куда-то вверх. От неожиданности кота передернуло, закрутившийся хвост гулко ударил в дверь.
– Чтоб тебя! – прошипел едва слышно Пус.
Удар пришелся откуда-то сверху. Кот не успел понять, что именно это было, но сполна ощутил, как череп едва не раскололся на части. В глазах моментально запрыгали огоньки, в ушах возник шум накатывающей волны, лапы подкосились. Он безжизненно рухнул на пол и потерял сознание.
Глава 4
– Граф! Граф! Очнитесь, миленький! – эти слова порезали уже начавшийся сон о том, как котенок Пус Мидун игриво прыгал на пасущихся овец и старался выцарапать им глаза. Его мать при этом жутко ругалась, но не отрывалась от работы, собирая в корзину коровьи экскременты. Сон резко улетучился, вместо него в сознание ворвалась жуткая головная боль. Кот открыл глаза и увидел горящую прямо перед носом свечу. Вокруг суетилась какая-то нелепая сова. Кот по ее манерам сразу понял, что это и была графиня Науса Блоходарова-Кисинская. Она прикладывала к голове кота окровавленную тряпку, то и дело ополаскивая ее в стоящем рядом тазике с водой.
Кот ошалело вертел глазами, пытаясь понять, что произошло.
– Граф! – пропела Науса, – ну, что же вы изволили шляться в потемках без предупреждения! Я едва не угробила вас своей сковородой, доставшейся мне от маменьки в наследство!
– Что же ты, убогая, натворила… – Пус выдохнул из своих легких булькающие слова.
– Ничего особенного… Я думала, это вор какой-нибудь, или кто-то из ваших глупых родственников! Граф, как вы себя чувствуете?
– Какой я тебе граф, шуба ты облезлая?! – кот попытался отклонить голову от промоченной тряпки, но она была глубоко вдавлена в подушку.
– Вестимо, какой! Муж мой, Граф Блоходаров! Ушедший на войну девять лет назад, и вот вернувшийся живым и невредимым. Только почему-то жену свою не признавший.
Кот не ответил, лишь закрыл глаза и ощутил сильную тошноту. Ему показалось, будто стены начали наплывать друг на друга, левая сменилась правой, а правая и вовсе стала потолком. Графиня вновь тяпнула кота по лбу мокрой тряпкой, выжимая холодные капли. Он скривился и почувствовал, как реальность ввинчивается спиралью в какую-то далекую белую точку, висевшую, словно звезда, над головой. Он снова потерял сознание.
Холодные синие лучи уже довольно длительное время продирались сквозь слепленные веки, мешая коту спать и заставляя его жмуриться. Теплое забытье стало покидать те уютные уголки, где раньше ютились мысли. В лапах чувствовался зуд и покалывание, словно они давно были на лютом морозе. Кот сжал пальцы, понимая, что находится не в привычной ему обстановке. Вслед за первыми нелепыми воспоминаниями о вчерашнем дне в его голову ворвалась вчерашняя гостья, острая головная боль, которая была похожа на ощущение вбитого в глаз гвоздя. Пус Мидун попытался открыть веки и осмотреться.
Он обнаружил себя лежащим на кровати, укутанным со всех сторон теплым белоснежным одеялом. Его голова покоилась на взбитой подушке, обрамленной кружевами. Вокруг царила роскошная обстановка – стены, увешанные богатыми картинами, полы, укрытые дорогими коврами, мебель с резными узорами, блестящие шелком шторы. Посреди этой роскоши стояла кровать, на которой ничего не понимающий кот силился все-таки понять, что происходит.
– Уть! – раздалось откуда-то сверху. Вместе с этим звуком большое совиное крыло накрыло морду кота. – Граф! Как хорошо, что вы проснулись! Вы уже пятнадцать часов к ряду спите! Ну что же вы, так сильно устали с дороги?
– Уть! – раздалось откуда-то сверху. Вместе с этим звуком большое совиное крыло накрыло морду кота. – Граф! Как хорошо, что вы проснулись! Вы уже пятнадцать часов к ряду спите! Ну что же вы, так сильно устали с дороги?
Крыло скрылось куда-то вверх, за голову кота. Пус промямлил что-то нечленораздельное и попытался приподняться на кровати, превозмогая туман гудящей головы, которую едва удалось оторвать от подушки.
– Граф, не торопитесь! Резко вставать вредно, я вам сколько говорила!
Кот повернул голову, пытаясь разглядеть собеседницу. Но она игриво пряталась за боковиной его кровати, и лишь смотрела на него через решетку своими неестественно маленькими глазами. Противно улыбнувшись, она снова произнесла «уть!» и шаркнула крылом по голове кота. Пус, пошатываясь, сел на кровать. Помолчав с минуту, он-таки собрался с силами и спросил:
– Что случилось вчера?
Графиня хихикнула и, не высовываясь из-за кровати, произнесла:
– Вы надумали заявиться ко мне без предупреждения. Но я же не знала! Я услышала, что кто-то глупо ржет в коридоре, взяла сковороду и встала у двери. А когда эта тварь протиснулась в комнату, так я ее и огрела сковородой аккурат по макушке. И представляете мое удивление, когда я увидела, что это вы, граф! Могли же хотя бы окликнуть меня, ну я бы не стала вас бить! Вон сковородочка та, у двери так и валяется.
Кот глянул в ту сторону и увидел огромный предмет кухонного быта. Удивительно, как голова и вовсе не оторвалась от шеи. Он сглотнул, но во рту было сухо.
– Какой я граф тебе?! Я не граф.
– Вестимо, граф, мой муж. Ну что вы, разве я вас спутаю с кем-нибудь? Не думайте, что я вас за девять лет позабыла-то. Нет, нет!
– Я Пус Мидун. А ты старая уродливая выдра. Лучше бы убила на месте, чем теперь ходить с расколотым черепом, как Драный.
– Пус Мидун? Это ваше фронтовое прозвище? Или воинское звание? Миленько, миленько! Мне нравится! Но позвольте, я вас буду называть так, как вам больше всего идет. Граф! – Науса высунулась из-за кровати и внимательно оглядела голову кота. – Кровь уже не идет, отлично. Будете жить, граф, будете еще внучат нянчить!
– Иди ты со своими внучатами, чучело облезлое, – прошипел кот.
– Полно вам ругаться, миленький мой. Поди, серьезно я вам зарядила, что вы весь такой злой? Или это контузия фронтовая? Ну, ничего, я вас выхожу. Муж мой! – с этими словами сова прильнула к коту, пытаясь его обнять.
Кот уперся в тело Наусы лапами и отстранил графиню от себя.
– Мы еще посчитаемся, Блоходарова, – прошипел он.
– Что, граф?
– Еда есть? Принеси пожрать.
– Граф, ваши манеры…
– Манеры за шифоньером. Жрать дай.
– Я распоряжусь… – промолвила Науса и удалилась на кухню, нелепо и смешно переставляя толстые лапы. Было видно, что ходьба на задних конечностях вызывает у нее затруднения. Словно она лишь с недавних пор стала так ходить.
– Матушка! – прозвенел голос Наусы. – Приготовьте прием пищи! Мой супруг желает утолить голод!
Из-за двери послышалось ворчание.
– А издохнуть ваш дорогой супруг не желает? У него почти что получилось вчера!
– Матушка! – возмутилась Науса. – Ну как вам не совестно? Вы же меня позорите! Не будьте тварью, умоляю вас!
Вместо ответа послышалась возня с кастрюлями и звон разбитой тарелки. Науса снова появилась в дверном проеме. Чтобы увидеть ее, коту надо было неудобно повернуть болевшую голову. Но он повернул и услышал ее слова:
– Маменька вас любит, не переживайте. Она вас ждала.
Издалека вновь послышалось недовольное ворчание:
– Вы, графиня, ему расскажите все. Или я расскажу. Пожалейте убогое создание. Смотрела я на него, не он это! Хоть и похож.
– Матушка, если бы все так были похожи. Он это, вижу, что он! Вернулся, наконец!
Пус Мидун решил прилечь, пока было время. Думать о чем-либо не было сил. Былая удаль была выбита из тела животного вместе с остатками здоровья. Прислушиваясь к себе, кот отметил, что даже его низменные позывы прекратились, ушли куда-то. «На время, конечно, – решил Пус. – Пока не приду в себя после встряски. Пока не отосплюсь». Он снова задремал, однако вскоре очередное раздражительное «уть» вывело его из дремоты. Совиное крыло не больно, но неприятно стучало в лоб.
– Муженек, просыпайтесь. Пообедайте, и на охоту, на уток!
– Чего? Какая охота, мать? Я рыбак. Да и уток нет, зима ведь, – скривился кот, толком не успев проснуться.
– Милый, что же вы. Вы же всегда на охоту ходили после обеда.
– Да оставь ты его в покое, в конце-то концов. Не видишь – убогий он! Я же говорила.
– Маменька, сидите себе и не мяукайте. Мне лучше знать.
«Семейка…», – подумал кот и принялся снова подниматься с належанного места. Рядом с его кроватью стоял накрытый стол. Из большой супницы исходил паром горячий суп, а из-под накрытых крышками подносов шел запах жареных яств. Суп пах очень приятно, в животе кота моментально засосало.
– Давайте я вам помогу пройти к столу, дорогой мой, – совиное крыло замаячило перед носом Мидуна. Тот, испытывая головокружение, еле поднялся с кровати и, опираясь на Наусу, проковылял к столу, моментально плюхнувшись на ближайший стул. Только сейчас Пус заметил, что за столом сидела далеко не молодая кошка, шамкающая беззубым ртом. Ссохшаяся, побитая во многих местах сединой, она глядела на Мидуна выцветшими глазами и сокрушенно мотала головой.
– Не он это. Науса, дочь моя, граф был благородный кровей. А у этого рожа опустившегося энцефалитного клеща.
– Матушка, знайте, сидите себе. Молча. Сердце чует, что он.
Старая кошка вздохнула.
– Ты эдак только себя изводишь. И меня за компанию.
– Потерпите, матушка, ради дочки. Вы же помните, как я мучилась без него!
– Помню я, что сбежал он от тебя. Но это не граф. Хоть и похож. У того усы были – во! – матушка развела лапы. – Глаза были – во! – матушка нарисовала лапами два круга в воздухе. – А говорил он, как будто книгу читает. А этот что?..
Пус Мидун щелкнул зубами.
– Видите, матушка, он есть хочет. Болен он. Дайте ему время прийти в себя. Он с охоты другим совсем вернется, – ворковала Науса. – Давайте, граф, я за вами поухаживаю.
– Зовут-то тебя как, болезный? – прошамкала старая кошка.
– Пус Мидун, – сказал Пус, отклоняясь то пронесшейся мимо его морды тарелки с горячим супом.
– Экий странный персонаж. Ты кореец что ли?
– Индеец, – оскалился по мере сил Пус.
– Умный шибко.
– Матушка, дайте графу спокойно поесть.
– Да пусть ест, мне-то что. Я так, я ничего... Я тебя, доченька, предупредила, значит. Потом не рыдай.
– Мне, матушка, рыдать нечего. Мне счастье в дом постучалось.
Кот попробовал взять в непослушные лапы ложку. Он когда-то видел, как этим предметом пользовались, но ему доводилось делать это впервые. Неловкими движениями он сразу расплескал жидкую еду на скатерть.
– Убогий… – снова подала голос старуха.
– Уставший… – едва ли не пропела Науса.
– Заткнитесь… – без прежней твердости промямлил кот.
– А еще и хам. Ну и где, доченька, графские манеры?
– Матушка, что вы все «манеры». Он девять лет как дома не был. Отвык, поди.
– А мышей ловить привык. Позор какой.
Кот смог-таки отправить несколько ложек супа в рот. Горячая еда вызвала ощущение умиротворения. Злобный шепот старухи больше не вызывал внутреннего раздражения, а поскрипывал где-то далеко-далеко. Науса уселась рядом с Пусом и привычными движениями справилась с налитой себе тарелкой супа. Постоянно косясь на Мидуна, она улыбалась и напевала себе под нос мотив какой-то старинной песни, чем-то напоминавшей коту его любимую бравую песню про дохлых собак. Старая кошка лишь едва притронулась к своей еде, затем с недовольным видом прошептала «сидеть за одним столом противно», покинула стол и уселась на кресло рядом. Оттуда она прожигала Пуса взглядом, полным холодной высокомерной брезгливости. Когда с супом было покончено, Науса забрала пустую тарелку и заменила ее на другую.
– А на второе, граф, печеные медузы. Заморский деликатес, мы выписали их из самого побережья. Конечно, это стоило нам копеечки, но ведь по такому поводу можно и погулять. Как вы считаете?
На тарелке оказалось нечто бесформенное и почти бесцветное, присыпанное травами и политое соусом. Пус пнул тарелку лапой, наблюдая за тем, как начала трястись его порция.
– Граф, это медуза. Не бойтесь. Забыли уже? Вы их раньше частенько себе выписывали, когда дела у нас шли лучше. Но ничего, теперь все опять будет хорошо! Я допишу книгу, а вы приметесь за домоуправление, поправите хозяйство. В наших землях без вас порядку не было.
Старуха снова подала голос:
– Этот, извините, граф, судя по всему, под себя в туалет ходит. А ты хочешь, чтобы он по делам на графские собрания ходил. Фи!
Науса никак не ответила на этот выпад. Вместо этого она взяла вилку, наколола кусочек медузы и поднесла ко рту Мидуна.