Прокоп потоптался на месте и озадаченно спросил:
— А ты уже слыхал про убийство, Пус?
Кот уже уселся на свой мешок, переводя дух, и устало произнес:
— Да, я даже как бы видел...
Прокоп от удивления обомлел.
— Ты видел, как убили? Да что ты!
— Да не видел, как убили, а труп видел, ‒ Мидун отмахнулся, ‒ Ты еще разнеси по селу, что Пус видел. Мне и так хватило общения с Кабановым, ты еще подлей масла в огонь!
Прокоп повернулся к кустам и прошипел:
— Кла-а-а-в-а-а-а-а, он не убивал, я же тебе говорил!
— А она думала, что я убил? – Мидун озадаченно повернул голову к кустам.
Клава Сыцер быстро спрятала нос обратно в кусты и начала шепотом изрыгать проклятия.
— Она нет, что ты, ‒ вступился за жену Прокоп. – Но ведь в селе молва идет. Ой, идет, Пус, и даже говорят, что не ты, а Кабанов это все. Что он виноват, раз не может раскрыть дело сразу.
— Не удивлюсь, ‒ хмыкнул Пус. – И на меня повесить хотел…
Крыса Прокоп топтался на месте.
— А вы чего сюда выползли? – поинтересовался Мидун.
Прокоп замялся.
— Да мы… Этого… Вроде как беженцы. Бежать хотим. Клава думает, что теперь и нас на колбасу пустят. Мы же с кабаном на таможне работали. Только он на складе начальником был, а мы старшие по качеству товаров. Товароведы.
— И вас убьют? А что, идея! – Пус оскалился, что иногда означало у него улыбку.
Все еще волнующийся Прокоп не понял, то ли кот шутил, то ли он настроен серьезно, но поспешил заверить:
— Да что мы, у нас-то и взять нечего. И Клавка вон бесплодная, есть ее нельзя. А она думает, что нас теперь придут убивать. Народ в селе волнуется, все ходят и камни в карманы суют, чтобы было чем отбиться. Ох, не думал, что такое время застану.
Пус потянулся, разминая затекшую спину.
— Всегда так было. Ты просто не видел ничего в своей норе. А что ты как на парад оделся? Разве в парадном бегут из села?
Прокоп не нашелся сразу что ответить, и задумчиво наклонил голову в бок, смотря в сторону от Мидуна.
— А в чем же надо бежать, Пус? Я не особо важная птица, мне инструкций никто не давал. Но я читал когда-то, чтобы стать беженцем, надо взять самое ценное и уйти из дома. Вот я и обулся в свои лучшие туфли и иду теперь из поселка.
— Самое ценное? А что ж ты ее с собой взял? – заржал кот, указывая на кусты, где сидела крыса-жена.
— Другой не будет… – философски изрек Прокоп.
Мидун поднялся с мешка, еще раз хорошенько потянулся и наклонился, чтобы разогнать кровь по мышцам.
— Ну, беги, раз бежишь. А мне дел много еще надо успеть сделать.
Прокоп кротко кивнул и развернулся с тем, чтобы скрыться в кустах. Но сделав пару шагов, остановился и повернул голову.
— Пус, а если что будет, ты за нас заступишься? – спросил он кота, который уже успел взвалить себе мешок на спину.
— А на кой вы мне нужны?
— Я тебе помочь могу. Но если ты дашь слово, что заступишься, когда придет время. Может, я еще и не сбегу из деревни. Договорились?
Пус немного удивился такой смелости обычно трусоватого Прокопа, но, видно, страх прижал его так, что даже он уже перестал бояться всего остального, кроме своего страха.
— Ну, если будет ситуация, то я тебя не трону. Слово даю, ‒ нехотя произнес кот.
— Барка доносит на тебя. Следит и доносит. Кто к тебе домой приходит, что ты пьешь, и вообще все, что видит и знает про тебя.
Мидун помолчал некоторое время, искажая морду презрительной гримасой, а затем проговорил:
— Вот сука, а…
Прокоп уже спрятался в кустах, но оттуда еще добавил:
— Помни, что слово дал! И учти, она доносит, она сама Клаве говорила!
Раздосадованный Мидун направлялся сельской дорогой к землянке Драного, задумчиво пиная мелкие камешки. После такой новости он перестал замечать тяжесть мешка, усталые плечи не донимали его ломотой. Мидун был ошарашен, ведь в свое время он не раз жалел Барку и не бил ей морду, не воровал ее вещи, кроме той банки с грибами и еще каких-то пустяков. По-пьяни он не ломился к ней в хижину и не мочился на крышу ее дома. Он думал, что эта несчастная мышь относится к соседу с уважением. К пущей его досаде, ничего путного из способов мести пока что не пришло ему в голову. Но мстить надо было. Так, блуждая в своих мыслях, кот неожиданно для себя оказался возле дома медведя, больше походившего на глинобитную землянку.
Медведь Драный, преодолевая боль в коленях, скривившись, копал саперной лопаткой огород на своей делянке. Согнутый, словно вбитый в крепкое дерево гвоздь, он окучивал жиденькие кустики какой-то овощной культуры, а между ними рыл другие ямки, кидая в них по нескольку семян из своих широких карманов. Возле входа в его землянку сидела старая беззубая медведица, потерявшая естественный цвет шерсти и выглядевшая как старый выцветший ковер. Она сидела на большой кастрюле, перевернутой вверх дном, и наблюдала за работой Драного, иногда отпуская нелестные комментарии, негромко, но так, чтобы Драный слышал ее. Пус без труда узнал в ней тещу Драного, и подумал, что тоже поймал бы фугу, будь у него такая родственница. Мидун обошел делянку с другой стороны, где медведь возился возле одиноко стоящей секции забора, и кашлянул.
Медведь поднял морду и сразу ухмыльнулся, завидев кота.
— Пришел мой спаситель. Пус, что бы я без тебя делал! ‒ бросив лопатку и широко расставив лапы, забасил он.
— Остынь, Драный. Не вздумай меня обнимать! Принес я, что ты просил. Как договорились.
Медведь оглянулся по сторонам и понизил голос:
— Погоди, за деньгами схожу, ‒ он воткнул лопатку в землю и скрылся за землянкой, игнорируя замечания тещи что, мол, перекур еще не наступил. Через минуту медведь, хромая на обе лапы, вернулся, сжимая в ладони горсть монет. Расплатившись, медведь достал из бездонных карманов мешок и принялся перебрасывать рыбу в него из мешка Мидуна.
— А ты что деньги не дома прячешь?
— Здрасьте! – медведь радостно кивнул проходившей мимо лисе. ‒ Да какое там дома, Пус, меня туда не пускают! Даже ем вот в летней кухне. Хорошо, что еще не очень холодно ночами, а то почки совсем плохие стали.
Кот мельком взглянул на «летнюю кухню» – жалкую будку из наспех сколоченных кривых досок с огромными щелями.
— Ну, ты тут прямо, как король, живешь. Когда корону выдадут? – съязвил он.
— Горемычный я, Пус, меня жизнь всегда била бочкой по макушке. Знаешь, откуда у меня этот шрам? – медведь загнул ухо, за которым виднелся операционный шов.
— Скалкой получил или в пьяной драке, что же еще это может быть.
— Нет, Пус, это на меня стрела крана упала. Когда я в цирке работал, мы остановились на пустыре одном. Шатер разбили, то да се. А рядом стройплощадка была, и надо же было посреди ночи одному крану завалиться. Аккурат на шатер лег, никто не пострадал, а мне голову раскроило так, что глаза вывалились…
— Э, Драный, постой, не вся рыба тебе. Мне пять штук оставь.
— Так вот я и говорю, удар был сильный. И это только один случай, а сколько их у меня было, сколько было… Один раз полез купаться. Тоже с цирком проезжали. И купаться полезли в реку-то. Тепло, захотелось освежиться. Так всем ничего, а я с моста прыгал и угадай, на что напоролся?
Кот со скучающим видом зевнул.
— На бронзовый памятник королю! Спрашивается, вот что он делал там, в воде… Главное, прыгали все, а напоролся я. И башкой-то опять напоролся. Опять череп мой лопнул, а внутрь воды налилось… А ты говоришь…
Мидун, в большей степени занятый своими мыслями, пробубнил:
— Там фугу сверху была, видел?
— Видел, Пус, спасибо. Ну, пойду я, мне еще копать надо. И готовить. ‒ Медведь ушел за землянку и вскоре вернулся к своей работе в огороде.
Пус Мидун развернулся и зашагал в сторону горы Тучун, которая возвышалась над поселком и была видна из любой его точки. Совсем уже легкий мешок перестал напоминать о себе, и кот погрузился в переживания, которые он испытал сегодня утром. Мысли перепрыгивали от одной к другой, словно играя в салочки, но неизменно возвращались, гонимые ветром воспоминаний, к той полянке, где висел растерзанный кабан. Зрительные образы воспоминаний почему-то были резко обрезаны на уровне роста волка Кабанова, а то, что было выше, не восстанавливалось в памяти. Но кот мог описать это словами, повторяя их про себя. Странное ощущение, скорее, не желания созерцать эту картину, а любопытства, накатывало на Мидуна и окутывало тонкой невидимой паутинкой. Вдруг, ни с того ни с сего, в стройный хоровод мыслей ворвалась эта подлая серая мышь, которая достойна лишь того, чтобы сжечь ее дом и предать забвению ее имя. Барка деловито расхаживала по своей чистенькой кухне и шевелила усами, строго поглядывая на Мидуна. Пус Мидун замахал лапой перед своей мордой, пытаясь отогнать наваждение.
Пройдя центральную площадь поселка, Пус, игнорируя полные страха взгляды редко встречающихся поселенцев, снова осмотрел нависший, словно облако над полем, холм, состоявший из камня и серой сыпучей земли. Вряд ли он был выше двухсот метров, но на фоне окружавших деревню низменностей он выгодно вписывался в здешний ландшафт, пряча закатное солнце, скрывшееся раньше времени за поросшей редким лесом шапкой холма. Отсюда не было видно, что между этими редкими деревцами показывала свой цвет солнцу волшебная трава, которую растил «тучунский дьявол», как называли в народе мистического хозяина горы. Такое прозвище он получил только потому, что нарыл вокруг своих полянок множество узких и глубоких ям, где жители ломали себе конечности, пытаясь подобраться к зелью. Никто не знал точно, как тучунский дьявол выглядел и кем вообще являлся, но все были абсолютно уверены, что с ним ручкается Пус Мидун, раз уж бесстрашно гуляет в тех местах. И тем более никто не догадывался, что маленький больной енот Чумазый в одиночку ведет всю ту деятельность, которую и приписывали дьяволу. Между тем, только они вдвоем хорошо знали гору и не боялись по ней гулять ни днем, ни ночью, изучив все ее мелкие расщелины, углубления, выступы и хитрые повороты. Уже на горе, оказавшись у начала тропы, которая вела прямо к дому Чумазого, кот посреди нее присел отдохнуть – совсем его измотали и рыбалка, и встречи с беседами, и тем более похмелье. В последнее время кот стал замечать, что смертельная усталость стала накатывать внезапно и не оставляла шансов на сопротивление. Он мог ощутить истому, а через минуту лапы отказывались идти, и необходимо было прилечь восстановить силы. Так и сейчас, веки сделались свинцовыми, глаза наливались приятным теплом, как только он их закрывал, и бороться со сном становилось все тяжелее. В какой-то момент Пус прекратил сражение и отдался в теплые объятия глубокого сна. Он рассчитывал поспать десять минут, и после этого податься в гости к другу. Но вместо десяти минут, сон кота занял всю вторую половину дня и продолжался до глубоких сумерек, которые наступали не так и поздно ввиду того, что осень перевалила за середину.
Пробуждение Мидуна вряд ли можно было назвать приятным. Он получил хорошего пинка по почкам и, подняв сонную морду, увидел перелетевшую через него тень. Тишину ночного покоя разрушил звук бьющегося стекла, а за ним – шум падающего тела, покатившегося со склона вниз. Перемешиваясь со звуками гулко стучащих камней, оттуда неслись ругань и крики, которые Пус узнал быстро: Кабанов. Очевидно, он крался этой тропой, но в наступившей темноте не увидел разлегшегося посреди дороги кота, споткнулся через него и улетел со склона горы. Разбираться в деталях Мидун не стал, вместо этого он рванул, сгребая в охапку свой мешок с рыбой, к пещере Чумазого. Оказавшись возле входа в нее, Пус на миг забыл теперешнее приключение, но вспомнил, как получил банкой по башке, а потому подобрал небольшой булыжник и кинул им в темноту пещерного свода. Стука камня не послышалось, зато прозвучал глухой удар, будто тот упал на землю. Кто-то сдавленно ойкнул. Внутри пещеры зажглась керосинка и желтый ядовитый свет очертил полукруглый потолок каменного мешка, его нехитрую обстановку и Чумазого, потирающего ушибленную лапу.
— Камни летают... – он ошарашено пытался понять, откуда в него прилетел этот представитель минерального мира.
Мидун нарочито шумно вошел в пещеру. Казалось, будто енот не особо удивился столь позднему появлению друга, вопрос с камнем интересовал его явно сильнее.
— Ты видал, Пус? Камни откуда-то летят. Тучунщина. А еще полночи какие-то шаги слышны.
— Да это я камень кинул. Я! Успокойся.
Енот подозрительно скосился на Мидуна.
— Вот еще. Зачем это?
— А чтобы ты мне банку в голову не запустил. Слушай, я не по этому поводу пришел. Погоди, дай сообразить…
В еще не пробудившемся окончательно сознании Мидуна спутались события последнего дня. Он вздохнул и попросил попить чего-нибудь. У енота нашлось, кроме заготовленной для варева воды в котелке, немного застоявшегося чая с плесенью, который он предпочел разделить на двоих. Коту досталось пару глотков отдававшей гнилью жидкости, после чего он продолжил:
— Там к тебе Кабанов шел. Но не дошел. Упал, видимо ходить в детстве не научился. Думаю, сегодня и не придет уже. Но ты будь осторожнее, не говори лишнего. Вот тебе еще рыбы немного, поешь.
Енот схватил принесенное угощение и почти сразу расправился с одной рыбиной, так как был очень голоден. Пус, как и в прошлый раз, молча дал еноту насладиться пищей.
— Ты слышал, что с кабаном случилось прошлой ночью? Я туда вот рыбу всю сложу, в угол, потом еще поешь. ‒ Мидун достал и себе рыбешку и начал не спеша смаковать ею, отрезая ножиком маленькие тонкие полоски. ‒ Я как на рыбалку шел, меня Кабанов встретил и допрос устроил с обвинительным приговором. Говорил, что я это все устроил. А кабану там серьезно досталось, я такого ни в жизнь не видывал! Прибило его какой-то силой к дереву, а кишки все выдавлены из него. Короче, страх. Так представь, волчара этот на меня сразу…
— А когда же было-то? – енот навострил уши.
— Ночью. Я же тогда спал. Ну, я от тебя домой пришел, с пакетом. По пути искал, где можно украсть котелок, но не нашел нигде. Так я решил просто так съесть немного травы. Но, видать, перебор вышел, я сразу отключился и вообще не помню ничего больше. Проснулся утром и пошел на рыбалку.
Енот покачал головой.
— Кто его знает, Пус, кто и как это сделал. Кабан один и знает.
Мидун закончил с рыбой и залег на бок, давая отдых своим утомившимся лапам. Ломка становилась все более навязчивой и уже начала проявляться ломотой в суставах. Ему казалось, что на них кто-то наступает, и как ни положишь лапы, через секунду невидимая тяжесть сдавливает болью конечности. Перевернувшись на спину, в надежде немного уменьшить боль, Пус обратился к другу:
— А что у тебя из травы есть? Одолжи мне еще пучок, а то моя дома, а я с собой не хочу ее таскать.
Чумазый поплелся в свою тайную коморку, откуда вскоре появился, отдав Мидуну несколько стеблей. Кот сначала робко, затем все более уверенными движениями начал нюхать хрупкие сухие листочки. Очень приятное ощущение обволакивающей легкости и свободы сбросило оковы с его тела. Вновь вдохнув полной грудью, Пус принялся разжевывать траву.
— Ты не увлекайся этим, ‒ исподлобья енот следил за котом. – Там еще новый вид травы, я экспериментирую. Мало ли…
— Все хорошо будет! – широко улыбнулся Мидун. – Ох, какая! Как же хорошо! ‒ Он принялся умывать морду лапой, предварительно натирая ее раскушенным и смоченным слюной стеблем травы.
Чумазый доел вторую рыбину и принялся мастерить слабый костер с тем, чтобы нагреть немного воды. После того, как она начала закипать, енот бросил в котелок хорошо размятый в лапах стебелек и щепотку золы. Поколдовав немного у этого блюда, он налил себе в пустую консервную банку приготовленного варева и принялся попивать его, прихлебывая и жмурясь от горечи напитка.
— Опять огоньки вон там вышли! – лапа енота указывала в сторону выхода из пещеры, – а вчера что было! Я же тебе не рассказывал! Как ты ушел – такое было!
— Что, твои друзья тебе рассказали много нового?
Енот приосанился и с гордым видом заявил:
— Они меня на другие планеты брали!
Пус замер и скосил глаза на друга.
— Ты, видать, лучшую траву себе оставляешь…
— Пус, ты даже не представляешь, как там все необычно! Я вот раньше читал, что кроме нас нет никого там. Ну, вот что мы одни. Сделали, мол, ученые такие вот выводы – потому что не видят никого. А я там был!
Кот начал чесать бок лапой, потом перевернулся и принялся тереть им о каменистый пол пещеры. Наступила пауза, во время которой енот поспешил сделать еще несколько глоточков напитка.
— Ты, видимо, ждешь, пока я попрошу тебя рассказать, как же там было.
— Можешь не просить, я и сам расскажу. Хочешь? – Чумазый протянул коту банку с напитком. У самого енота шерсть на затылке уже стояла дыбом, что свидетельствовало о степени сильного опьянения. Кроме этого он больше ничем не выдавал своего состояния. Разве что содержанием разговора.
— Во-первых, у них нет твердой поверхности. Они живут как бы в воздухе, ‒ начал Чумазый.
Пус принял банку от енота и внимательно внюхался в запахи напитка.
— То есть, они сами называют это плотностью, ‒ продолжал енот. – Внизу там начинается что-то вязкое, типа грязи, но они не могут туда добраться – они сами по весу как воздух, и поэтому парят в своем пространстве и не могут опуститься вниз. У них нет поверхности в нашем понимании. А сами они интересно устроены. Они очень легкие, но поскольку имеют форму вытянутой рыбы, могут быстро летать. В нашем понимании. В их понимании это ходить. Хотя это что-то среднее между полетом, плаванием и ходьбой. Короче, это перемещение.
Осушив консервную банку, Пус попросил добавки.
— Бери вот. Ты дальше слушай! У них нет никакого социального строя, они не создают городов и так далее. В их мире они имеют исключительно удобные условия для обитания: там всегда идеальная температура, им не нужны дома и одежда. Там всегда вдоволь пищи, они едят такую шаровидную траву, которая поднимается снизу, когда созревает. У них нет преступности, потому что нечего красть и делить. Семьи у них создаются из семи особей, то есть, чтобы создать себе подобных, надо чтобы их собралось семь, таких как они. И только двое из них воспроизводят потомство, причем один сразу шести видов, а другой только одного, себе подобного. И они имеют представление о морали, сознании, социальном строе, звездах. Чисто в теоретическом плане. Они знают о нашем существовании. И о тебе, Пус, они знают. – Енот увлеченно жестикулировал, деловито расхаживая по пещерке.
Мидун безразлично смотрел на звезды, которые доносили свое тусклое свечение сквозь свет уже разгоревшейся керосинки, местами прерывая свое созерцание для того, чтобы удивиться, насколько сильно дурман пробирает сознание Чумазого.
— Так вот, они все почти одинаковые, и у них нет войны. Никакой. Ни за пространство – всем хватает места. Ни за ресурс – все, что надо, есть в достатке. Ни за любовь – у них нет такого понятия вообще. Все они живут сегодняшним днем и верят в разум. Представляешь, Пус?
Мидун, не отрывая взгляд от кусочка видимого неба, мотнул головой.
— Видишь, как. Я думаю, ты очень хорошо бы подошел для них. Я с ними поговорю, может, они и нас возьмут к себе…
Кот потянулся.
— Мы слишком умные для них, ‒ вполголоса сказал он.
— Почему это?
— Да потому что. Потому что ум ‒ это результат того, что у тебя есть проблема. И тебе ее надо решить. Нет проблем ‒ нет ума. Вот попади они к нам, что бы вышло? Да они себе еды добыть не смогут. Даже кислого молока!
— А что, только молоко имеет значение? ‒ Енот подсознательно стал на сторону обвиняемых.
— Значение имеет только то, что тебе нужно.
— Мышление примитивного существа из нашего мира...
— Вот сломаю тебе хребет, и поймешь, что такое примитивное существо. Дай еще этого напитка. И возьми вот этот стебель, туда кинь, у меня остался, ‒ Пус яростно боролся с нарастающей внутри него тревогой, которую объяснить он не мог. Что-то его беспокоило. Что-то такое, что уже скрылось за пеленой безмятежности, но вот-вот прорвет сознание и кольнет где-то внутри накатившим, словно ледяное дыхание зимнего утра, понимаем. И не успел енот звякнуть банкой о чугунные стенки котелка, набирая для Мидуна новую порцию, как тот вдруг вскочил и зашипел: