В конце концов, и эта процессия прошла мимо, и Пус, не оставив на себе живого места после неистовой чесотки, выбрался из своего укрытия. Пытка полынью закончилась, возникло такое чувство, что все блохи не выдержали и покинули тело кота. Короткими перебежками он двигался от забора к забору, норовя почесать бока о доски, подбираясь все ближе к своему дому. Обойдя на сей раз центральную базарную площадь стороной, он вскоре оказался у своей калитки. Похоже, никто не пробирался на эту территорию в отсутствии хозяина и опасаться было нечего. Войдя к себе, Мидун поспешил растянуться на своем коврике, давая отдых уставшим конечностям. После употребления отвара Чумазого все тело обычно несносно ныло, суставы гудели, а по мышцам время от времени пробегали судороги. Так, оказавшись в тишине и под защитой родных стен, кот вновь ощутил непреодолимое желание поспать с пару часов. И сопротивляться этому сил не было никаких.
Пус ощутил прикосновение к своей морде. Моментально открыв один глаз, он увидел в упор крысиный нос, который тыкался ему в переносицу. От неожиданности Мидун вскочил и собрался уже дать деру, как вдруг сообразил, что крыс-то ему бояться нечего. Последние сомнения развеял очень знакомый голос, пропищавший в темноте:
— Пус, это я. Я это!
Кот унял дрожь от испуга, поспешил придать голосу презрительный оттенок и ответил:
— Я понял, что ты. В следующий раз голову откручу, если будешь так ко мне подкрадываться. Ты чего сюда приперся, Прокоп?
— Я… Мне и идти некуда больше. Жена моя пропала. В моем доме уже кто-то живет. И я вспомнил, что ты мне обещал защиту…
Через несколько мучительно долгих мгновений глаза кота привыкли к мрачным сумеркам, царившим в помещении, и Пус обрел зрение. В них он разобрал топтавшегося на месте посреди комнаты гостя. Крыса Прокоп за последние сутки изрядно истрепался, потерял свою бескозырку и испачкал парадные туфли. На морде у него можно было различить несколько заметных ран.
— Это я через кустарник дрался, что у Барки за домом… ‒ пояснил Прокоп, поймав взгляд Пуса.
— Так а от меня тебе что надо?
Прокоп не сразу нашелся, что ответить. Он только засопел, а через минуту начал повествовать:
— Ты когда ушел со своим мешком… Мы еще посидели в кустах и пошли дальше. Но только реку мы не смогли перейти. Не нашли, где там брод, а я чуть не пошел на дно, пока искал. А потом Клава… Начала переживать за эту глупую Барку, что, мол, ты ее задерешь… ‒ Пус немного напрягся. – Все рассказывала, как Барка к ней хорошо относилась, и что нельзя так с ней поступать… В общем, я ее отговаривал, как мог, но ночью она ушла, пока я спал. К Барке, видать. Предупредить ее что ли… А теперь я пришел за ней, а дома ни Барки, ни жены моей… Я их весь день ждал, а потом гляжу – ты домой к себе пошел. Я и поплелся за тобой следом. Сначала стучал, ждал, пока ты откроешь, а потом вошел.
— И что тебе сейчас от меня надо?
Крыса Прокоп вздохнул. Он и сам толком не знал, что ему надо.
— Так ты не знаешь, где они могут быть? Барка и Клава?
Пус не ответил сразу. Он не хотел сейчас выдавать себя, чтобы не пришлось еще и Прокопа придавить. Он встал, подошел к окну и принялся рассматривать очертания дома соседки, словно что-то вспоминая. Потом повернулся к крысе и ответил:
— Не видел я никого. Я у Чумазого в пещере всю ночь провел, мы пили там.
— Я так и думал…
Раздался громкий стук в дверь.
— Хозяин, ты дома? – грянул из-за двери громкий бас.
«Бах, бах, бах» – опускалась неведомая тяжелая кисть на испещренную сколами и торчавшими гвоздями дверь. Прокоп сразу завертелся по комнате, ища место, куда бы спрятаться. Выбрав для этого кучу хлама в углу, он шмыгнул туда и затих. Пус затравленно осмотрелся по сторонам. Если это волки, то вылезать через окна нет смысла – там наверняка засада, дом окружен. Самое умное, что смог придумать Мидун, это спокойно ответить, вдруг обойдется.
— Чего надо? – Голос кота дрожал и выдавал его страх в полной мере.
— Это я – Шолох. Я спросить пришел.
Пус тяжело выдохнул. Шолох – его старый приятель. По крайней мере, не враг, они выпивали несколько раз вместе.
— Зайди.
Натужно скрипя, дверь отворилась и впустила внутрь огромного орангутана, который неловко переваливался с одной короткой ноги на другую и поднимал повыше принесенную с собой керосинку, освещая помещение. Войдя из тесной прихожей в единственную комнату в доме Пуса, Шолох, чуть не касаясь затылком потолка, прислонился спиной к стене и немного подался вниз, присев. Его керосинка опустилась на пол рядом с ним. Помимо традиционной обезьяньей наружности, характерными для внешности Шолоха были огромные красные усталые глаза. Казалось, будто он месяцами не мог нормально выспаться и каждую секунду своим нездоровым взглядом искал место поуютнее, куда можно было бы завалиться поспать. Так и теперь, переведя взгляд от одной стены к другой, Шолох неспешно начал речь:
— Ты слышал, что за тучунщина творится?
— И да, и нет. Смотря, о чем ты. Вчера я у Чумазого ночевал, и что было в поселке, я не слышал. Выпьешь? – Пус принялся отдирать в одном месте половицу.
— Выпью, ‒ шумно сглотнул орангутан.
Из-под содранной доски возникла наполовину пустая бутылка с черной жидкостью, лунным самогоном, который назывался так из-за того, что был черным, как ночь, но глаза, выпившего его, становились большими, словно полная луна. Варился он из смолы и забродивших рыбьих жабр.
— Это мой запас. На такие дни, когда молока кислого не достать.
Мидун взял из кучи хлама совсем рядом с притаившимся Прокопом пустую чашку и налил в нее пойла.
— Держи вот, ‒ чашка перешла к гостю.
Они чокнулись и в тишине вечернего часа забулькали два глотающих горла.
— Ух-х-х! – протянул густым голосом Шолох.
— Да, отборная, – согласился кот, отставил бутылку и угостился протянутой Шолохом закуской – ириской с давно истекшим сроком годности.
Шолох продолжил:
— Я о том говорю, что творится вокруг. Сначала семья белок пропала, потом кабана разорвали, а вчера ночью по городу тучунский дьявол гулял.
Залипшая на зубах ириска мешала Мидуну нормально говорить.
— Белки? Дьявол?
— Да-да, натурально дьявол, с Тучуна, тот самый! Я его слышал и даже тень его видел! – орангутан с важным видом поднял палец вверх.
Повеселевший было Пус, на минуту ощутил, как от страха у него под шерстью пробежали мурашки вместе с блохами. Ладно тучунский дьявол, но какие белки… Кот попытался вспомнить что-то, но все было тщетно.
— Все просто, ‒ продолжал пояснять Шолох, ‒ вчера после часу ночи я во двор вышел. Покурить, значит. Вот, вышел, и то ли мне показалось, то ли что еще, а сначала я услыхал, как что-то по дороге пронеслось. Быстро так, как ветер бывает – вжик! И листочки потащит за собой по земле. А потом со стороны твоего и Баркиного дома как будто стук, а потом… Потом такой истошный вопль пронесся по округе, что я сигаретку-то свою и проглотил разом всю. Даже не подавился. Со стороны Баркиного дома и кричали, будто заживо режут кого-то. Я сразу смекнул – то дьявол свои дела творит. А как смекнул, так дома то у себя и закрылся на все засовы. Да ты что, я такого ужаса никогда не испытывал. Приходит ночью и просто-таки из дома забирает! Я как в доме спрятался, сразу в окно начал смотреть – вдруг и за мной придет. И что я вижу – на фоне луны прошел ОН! Во весь рост! Где-то в два раза выше тебя, Пус, страшнее я не видел ничего! И идет, значит, а за собой тащит за хвост кого-то. Ну как я понял – Барку он тащил… Барку, значит…
Стоявший возле стены, неведомо, когда украденный Пусом железный прут, вдруг с диким лязгом грохнулся на половицы. Пробираясь сквозь хлам, Прокоп выбрался из своей засады и кинулся к очумевшему от испуга Шолоху.
— Да что ты, братец, ну неужто сам дьявол приходил? – заорала крыса.
Ставшие от неожиданности еще более круглыми глаза орангутана изобразили тихий ужас и едва не лопнули, а затем он схватился за сердце и начал медленно сползать по стене на бок. Мидун, который намного легче пережил испуг, пнул лапой Прокопа под ребра и схватил сползавшего Шолоха.
— Ты идиот, Сыцер! Ты же его угробил! ‒ завопил кот.
Прокоп не понимал, что именно он сделал не так и только мешался под ногами.
— Держи вот, лекарство! – Пус перевернул в горло орангутана бутылку с остатками спиртного, которое побулькало и полностью впиталось в горло обезьяны.
— Не дышит он! – метался внизу крыса Прокоп.
— Уйди, я и без тебя вижу, ‒ кот снова пинком отогнал крысу подальше от себя. После чего встал возле умирающего, который все еще опирался о стенку, и растерянно развел лапами – он не знал, что еще можно сделать, чтобы помочь. Орангутан опал, обмяк и уронил голову на плечо. В наступившей тишине были слышны лишь короткие вдохи крысиного носа и электрические разряды в кошачьей голове от натужной работы обоих полушарий мозга. Но ничего умного в голову кота не приходило.
Однако через минуту от Шолоха послышались звуки, похожие на кипение воды. Короткая судорога пробежала по его губам, и дыхание вдруг само по себе восстановилось. Тяжело хрипя, орангутан сел и принялся глубоко дышать, время от времени сухо прокашливаясь. А спустя пару мгновений Шолох явил вторую сторону своего характера, гоняя Прокопа по небольшой комнатке Пуса.
— Да чтоб твою жирную шкуру, прыщ ты мохнатый, на барабан натянули! – гремел раскатистый голос огромного существа.
Пус ушел в прихожую и попытался как-то отвлечься от надоевшей уже ему суеты. Он уставился в щель приоткрытой двери, куда вскоре проскочил и Прокоп, спасаясь от карающей длани разгневанного гиганта. Шолох, увидев, что гоняться больше не за кем, высунул морду в прихожую и пожаловался Мидуну:
— Чуть не извел меня, сволочь такая!
Пус только вздохнул. Он вдруг очень остро ощутил необходимость побыть одному.
— Я завтра на рыбалку пойду, ‒ сказал он, вспоминая, почему-то, медведя Драного. – Вставать рано.
— Понятно… Ну ты не серчай, если что не так, ‒ на вдохе выговорил Шолох, поднял керосинку и направился к выходу. Уже находясь в дверях, он повернулся к Пусу и сказал:
— Дьявол существует, Пус.
Закрыв за собой дверь, Шолох с керосинкой растаял в излившейся по округе темноте.
Глава 5
Ранее утро тревожно ощупало рассветом верхушки деревьев и вскоре начало пробираться в обитель кота. Кое-как уснув вчера вечером, Пус ощутил себя вполне выспавшимся, и даже похмелье не было таким жестоким, как обычно. Среди хлама в своей комнате он вытащил припрятанный заранее еще один мешок для рыбы вместо того, который стал саваном для Клавдии Сыцер. Положив мешок к ножу в карман жилетки, кот оценил перспективы погоды через окно – день обещал быть солнечным, хотя легкие порывы ветерка временами будоражили пожелтевшую листву в нижней части большого дерева, видневшегося из окна. Ворочая во рту сухим языком, Мидун пошел к Баркиному колодцу, достал ведерко воды, напился и смочил водой сухую свалявшуюся шерсть на морде.
Вскоре Пус шагал своей любимой тропой и старался совершенно ни о чем не думать. Не очень приятные воспоминания о провалах в его памяти не поднимали настроения. Кот осознавал, что стал убийцей, но мысль эта была дикой даже для его наполовину опустошенного разума. Хотелось перевернуть страницы последних дней и забыть, что они были. Следовало вернуться к тому месту, когда он последний раз рыбачил, завести новую соседку, подружиться с ней и предаться беззаботному пьянству у Чумазого. Повезло, что никто ничего толком не видел, никто не догадывается о тех тайнах, которые сквозняком гуляют в закоулках кошачьего мозга. Волноваться о Чумазом не стоило, ведь никто в поселке не принимал его за здорового члена общества. В головах жителей свежи были воспоминания о том, как прошлым летом енот, перепачканный в грязи, спустился со своей горы и, будучи в состоянии острого алкогольного делирия, бегал из одного двора в другой, пытаясь продать Солнце с доставкой на дом. Зверька тогда изрядно избили, после чего он перестал появляться в селе вовсе.
Так Пус Мидун вскоре миновал то место, где распяли кабана, и вдали уже проблесками виднелась река. Мидун вдруг что-то вспомнил, остановился и сквозь карман пощупал на месте ли ножик. На месте. Успокоившись, он сделал еще пару шагов, как вдруг сбоку раздался громкий шум, будто там сорвалось с места и бросилось бежать целое стадо диких коров. Он прижал уши к черепу от резкого треска сучьев и шелеста листьев.
— А ну пошел вон с дороги! – Пус ощутил толчок в спину и отлетел к другому краю тропы. Растерянно подняв голову, он увидел, как несколько волков мелькнули над тропой и быстро растворились в густой растительности. Там, откуда они появились, вскоре замелькала еще одна тень, и через минуту на дорогу выскочил волк Кабанов. Его лапа, скованная бинтами, безжизненно болталась и пачкалась о дорожную пыль. Сам волк неуклюже пытался догнать своих подчиненных, прыгая на трех лапах. Он косо глянул на кота, но, не сбавляя скорости, пропыхтел мимо него и скрылся вслед за другими.
Удивляться у Пуса не было желания. Он кое-как отряхнулся и пошел своей дорогой. Оказавшись на берегу реки, кот уселся на камень и начал разглядывать округу. Река дышала утренним прохладным паром, неся по течению множество желтых листьев. Царила благоговейная тишина, ей солировал лишь еле слышный ветерок. Окружающая кота обстановка утихомирила его, он едва ли не впервые в жизни испытал что-то похожее на восхищение красотой природы. Легкие наполнялись воздухом легко, сознание прояснилось, конечности налились силой. Коту захотелось наловить много рыбы и заработать на улове денег на неделю вперед. Следовало пополнить свои истощенные запасы провизии и выпивки. Он достал ножик и принялся править его о камень, на котором сидел.
Ему что-то послышалось, и кот, перестав скрежетать своим оружием, оглянулся. Позади него был лес, и Пусу показалось, будто деревья замерли, молча глядя прямо ему в спину. Он услышал собственное сердцебиение и уже решил было вернуться к своему занятию, как вдруг из кустов поодаль раздался невнятный треск и чавканье. Пус по-пластунски припал к камню и соскользнул с него. Первое, что пришло ему в голову ‒ кто-то шпионит за ним, пытаясь выведать секреты его рыбалки и рыбные места на реке. Кот ревниво оберегал тайны своего ремесла, и всякому, кто пытался что-то разведать, без зазрения совести чистил рожу или прогонял камнями. Быстро спрятав свой ножик в карман, кот застегнул жилетку и почти возле самой воды принялся ползти к тем кустам, откуда уже явно слышалось чье-то присутствие. Кто-то грыз там твердые сухари, выдавая себя этим занятием с головой. Азарт охотника выключил кошачью логику, и он не успел подумать о том, что шпион вряд ли так явно стал бы себя выдавать. Мидун был уже в двадцати шагах от кустов, но различить, кто там сидит, не удавалось. Лишь одну вещь подсказали ему инстинкты ‒ судя по дыханию, этот кто-то был большого размера, а значит, следовало бы избежать прямой схватки. Кот осмотрелся, и его взгляд уперся в большой булыжник, одиноко лежащий неподалеку. Недолго думая, кот подполз к булыжнику и оценил его параметры ‒ довольно увесистый, можно и не добросить. Но решение уже было принято, Мидун вскочил, схватил камень и, раскрутившись, запустил его по дугообразной траектории прямиком в кусты. Послышался гулкий звук, словно палкой ударили по деревянному ящику. Секунду все было тихо, а потом, проламывая телом кусты, из них выпал медведь Драный, раскинув лапы по сторонам. Из его раскрытой пасти выпали сухари. По его морде струей текла кровь, глаза закатились, и вся левая сторона тела конвульсивно подергивалась.
Замерев, кот только и смог выдавить:
— Твою-то мать, Драный…
Медведь, судорожно дыша, прохрипел:
— Пус?.. Ты чего это?
Мидун стоял поодаль и не хотел подходить ближе.
— Да это вовсе не так все… Ты погоди, Драный, я волков позову, они где-то тут в лесу. Они помогут.
— Нет!.. Нет… Нет… – Драный коротко вдыхал после каждого слова. – Они меня ищут… Всю ночь травили по лесу… За то, что теща умерла…
Пус только ковырнул лапой землю и отвел глаза от этого зрелища.
— По голове меня что-то… Опять по голове… Дай… Воды…
Кот неторопливо повернулся и пошел к реке. Найдя на берегу пустую бутылку, оставленную лососем, он набрал в нее воду и остановился. С минуту он о чем-то размышлял, тер лапой щеку и не решался. Но затем, швырнув бутылку обратно в воду, Пус бросил короткий взгляд на трясущегося медведя, который лапой пытался что-то нащупать возле себя, и пошел подальше от этого места вверх по течению.
Несколько часов кряду он отрешенно рыбачил, но почти ничего не поймал. В мешке испустили дух лишь три рыбины, да вот четвертая на подходе. Мидун решил, что для еды достаточно, а завтра он что-то придумает. С мешком за плечами он зашаркал лениво двигающимися лапами к своей тропе в обход того места, где остался Драный. Но уже издали стал слышен гвалт, доносившийся оттуда. Осторожно подкравшись, Пус сквозь кусты разглядел волчью свору, бегающую кругами вокруг места преступления, уткнувшись носами в землю.
«Понятно все. Скоро опять ко мне придут с вопросами», ‒ Мидун больше не раздумывал, а пустился короткими перебежками от дерева к дереву в направлении поселка, тревожно оглядываясь назад в поисках погони. Но погони не обнаружилось до самого поселка, а там Пус сразу перемахнул через ближайший забор и прилег перевести дух. К его счастью, в селе не было принято особо ухаживать за огородом и территорией, поэтому почти в каждом дворе было укромное сильно заросшее место. Он оказался на делянке козла Степаныча, на которой росли только несколько вишен и высокие лопухи. В этих лопухах Мидун, прикрыв глаза, обдумывал, что ему делать дальше. Было очевидно, что волки ринутся его искать – возле медведя они явно учуяли запах кота, и его причастность к преступлению вряд ли вызвала бы у них сомнение. Обыскать все село было невозможно, ведь оно раскинулось на пятьдесят дворов в одну сторону и на сорок в другую. Да и хитросплетения улочек и тупиков могли сбить с толку многих местных, кроме самого Пуса, который давно уже обошел все дворы и хорошо знал, у кого и что можно своровать. Другими словами, кот не сомневался, что прочесывать село волки не станут, а сразу пойдут его искать по тем местам, где он обычно бывает. Кот вряд ли и сам мог толком сказать, где он обычно бывает, кроме как у себя дома и у Чумазого. Стало быть, это первые два места, куда сегодня точно соваться не следует. Но лежать всю ночь в кустах ему не хотелось, да и ночи уже были холодными. Мидун достал и съел одну рыбешку, утолив голод. Но еда не утолила его жажду к выпивке, и ближе к вечеру желание напиться становилось все сильнее и сильнее. Появилось беспокойство, ощущение надвигающейся беды и неусидчивость – первые признаки ломки. Вскоре кот ощутил, как его подмывает плюнуть на все и побежать к Чумазому, несмотря на блуждающих без особой цели местных жителей. Его мысли прервали две овцы, остановившиеся для светской беседы как раз возле того места, где Пус нервно дергался и косился в сторону видневшегося за домами Тучуна.