– Мне бы не хотелось!
– Так здорово – я хочу сказать, если бы об этом больше никто-никто не знал! Жить в водостоке и подглядывать за людьми сквозь прорези решеток, смотреть на них, когда они тебя не видят! Как в детстве, когда мы играли в прятки: бывало, спрячешься, и никто тебя не может найти, а ты все время сидишь совсем рядом с ними в укромном уголке, в безопасности, и тебе тепло и весело. Мне это ужасно нравилось. Должно быть, если живешь в водостоке, чувствуешь себя так же.
Джулиет медленно подняла глаза от вышивки.
– Анна, ты моя сестра, не так ли? Ты ведь когда-то родилась, разве нет? Только вот иногда, когда ты что-нибудь такое говоришь, мне начинает казаться, будто мама в один прекрасный день нашла тебя в капусте, принесла домой, посадила в горшок и вырастила вот до таких размеров. И ты какой была, такой всегда и останешься.
Анна ничего не ответила. Джулиет снова взялась за иголку. Комната была совершенно бесцветной, и ни одна из сестер никак не оживляла ее серости. Минут пять Анна сидела, склонив голову к окну. Наконец она повернулась и, глядя куда-то вдаль, сказала:
– Наверно, ты подумаешь, что мне снился сон. Я имею в виду, пока я тут сидела и думала. Пожалуй, Джулиет, это и впрямь было сном.
На этот раз в ответ промолчала Джулиет.
Анна продолжала шепотом:
– Видно, вся эта вода меня как бы усыпила, и тогда я стала размышлять о дожде, откуда он берется и куда потом девается, исчезая в тех маленьких щелях у тротуаров, а потом подумала о резервуарах, которые глубоко внизу. И вдруг увидела там их: мужчину… и женщину. Внизу, в водостоке, под улицей.
– И зачем же они там оказались? – с любопытством спросила Джулиет.
– А разве нужна какая-то причина? – отозвалась Анна.
– Нет, разумеется, не нужна, если они ненормальные, – сказала Джулиет. – Тогда никаких причин не требуется. Сидят в своем водостоке, и пусть себе сидят.
– Но ведь они не просто сидят в этом туннеле, – проговорила Анна, склонив голову к плечу. Глаза ее двигались под прикрытыми веками, как будто она куда-то смотрела. – Нет, эти двое влюблены друг в друга.
– Бог ты мой, – усмехнулась Джулиет, – неужели это любовь загнала их туда?
– Нет, они там уже много-много лет, – ответила Анна.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что они годами живут вместе в этом водостоке? – с недоверием спросила Джулиет.
– Я разве говорила, что они живы? – удивилась Анна. – Нет, конечно. Они мертвые.
Дождь, словно дробь, неистово бил в стекло, капли сливались вместе и струйками стекали вниз.
– Вот как, – обронила Джулиет.
– Да, – с нежностью в голосе произнесла Анна, – мертвые. Он мертвый, и она мертвая. – Казалось, мысль ей понравилась. Словно это было интересное открытие и она им гордилась. – Он, наверно, очень одинокий человек, который никогда в жизни не путешествовал.
– Откуда ты знаешь?
– Он похож на людей, которые ни разу не путешествовали, но всегда этого хотели. Можно определить по глазам.
– Так ты знаешь, как он выглядит?
– Да. Очень больной и очень красивый. Ну, как это иногда бывает, когда болезнь делает мужчину красивым. От болезни его лицо становится таким худым.
– И он мертвый? – спросила старшая сестра.
– Уже пять лет. – Анна говорила мягко, ее веки то приоткрывались, то опускались, как будто она собиралась поведать длинную историю, которую хорошо знала, и хотела начать ее не спеша, а потом говорить все быстрее и быстрее, покуда рассказ полностью не закрутит в своем вихре ее самое – с расширившимися глазами и приоткрывшимся ртом. Но сейчас она говорила медленно, голос ее лишь слегка дрожал. – Пять лет назад этот человек шел вечером по улице. Он знал, что это та самая улица, по которой он уже много раз ходил и по которой еще множество вечеров подряд ему предстоит ходить. Так вот, он подошел к люку – такой большой круглой крышке посередине улицы – и услышал, как у него под ногами бежит река, понял, что под этой железной крышкой мчится поток и впадает прямо в море. – Анна слегка вытянула правую руку. – Он медленно нагнулся и поднял крышку водостока. Заглянув вниз, увидел, как бурлят пена и вода, и подумал о женщине, которую он хотел любить – и не мог. Тогда он по железным скобам спустился в люк и исчез…
– А что случилось с ней? – спросила Джулиет, не отрываясь от своей работы. – Когда умерла она?
– Точно не знаю. Она там совсем недавно. Она умерла только что, как будто прямо сейчас. Но она действительно мертва. И очень красива, очень. – Анна любовалась образом, возникшим у нее в голове. – По-настоящему красивой женщину делает смерть, и прекраснее всего она становится, если утонет. Тогда из нее уходит вся напряженность, волосы ее развеваются в воде, подобно клубам дыма. – Она удовлетворенно кивнула: – Никто и ничто на земле не в состоянии научить женщину двигаться с такой задумчивой легкостью и грацией, сделать ее столь гибкой, струящейся и совершенной. – Анна попробовала передать эту легкость, грацию и зыбкость движением своей большой, неуклюжей и грубой руки.
– Все эти пять лет он ждал ее, но до сего дня она не знала, где он. И вот теперь они там и будут вместе всегда. В дождливое время года они будут оживать. А сухая погода – иногда это тянется по нескольку месяцев – будет для них периодом долгого отдыха: лежат себе в маленьких потайных нишах, как те японские водяные цветы, совершенно высохшие, старые, сморщенные и тихие.
Джулиет встала и зажгла еще одну небольшую лампу в углу гостиной.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты продолжала тему.
Анна засмеялась:
– Ну давай я расскажу тебе, как это начинается, как они вновь оживают. У меня все продумано. – Она наклонилась вперед, опершись локтями о колени и пристально глядя на улицу, на дождь, на горловины водостока. – Вот они лежат в глубине, высохшие и тихие, а высоко над ними в небесах скапливаются водяные пары и электричество. – Она откинула рукой назад свои тусклые, седеющие волосы. – Сначала весь верхний мир осыпают мелкие капельки, потом сверкает молния и раздается раскат грома. Это закончился сухой сезон: капли становятся больше, они падают и катятся по водосточным трубам, желобам, водоотводам, канавам. Они несут с собой обертки от жевательной резинки, бумажки, автобусные билеты!
– Сейчас же отойди от окна.
Анна вытянула перед собой руки и продолжала:
– Я знаю, что делается там, под тротуаром, в большом квадратном резервуаре. Он огромный и совершенно пустой, потому что уже много недель наверху ничего не было, кроме солнечного света. Если скажешь слово, то в ответ раздастся эхо. Стоя там, внизу, можно услышать только, как наверху проезжает грузовик – где-то очень высоко над тобой. Весь водосток пересох, словно полая верблюжья кость в пустыне, и затаился в ожидании.
Анна подняла руки, как будто сама стояла в резервуаре и ждала чего-то.
– И вот появляется крохотный ручеек. Он течет по полу. Словно там, наверху, кого-то ранили и у него из раны сочится кровь. Вдруг слышится гром. А может, это просто проехал грузовик?
Теперь она говорила немного быстрее, но поза ее была по-прежнему спокойна.
– А сейчас вода уже течет со всех сторон. По всем желобам вливаются все новые струйки – как тонкие шнурки или маленькие змейки табачного цвета. Они движутся, сплетаются друг с другом и наконец образуют как бы один могучий мускул. Вода катится по гладкому замусоренному полу. Отовсюду – с севера и с юга, с других улиц – мчатся потоки воды и сливаются в единый бурлящий водоворот. И вода поднимается, постепенно заливая две небольшие пересохшие ниши, о которых я тебе говорила, постепенно окружает этих двоих, мужчину и женщину, – те лежат там, как японские цветки.
Она медленно соединила ладони и переплела пальцы.
– Влага проникает в них. Сначала вода, приподняв, слегка шевелит кисть женщины. Это пока единственная живая часть ее тела. Затем поднимается вся рука и одна нога. Ее волосы… – Анна тронула свои волосы, лежащие у нее на плечах, – расплетаются и раскрываются, словно цветок в воде. Сомкнутые голубые веки…
В комнате стало темнее, Джулиет продолжала вышивать, а Анна все говорила о своих видениях. Она рассказывала, как вода, поднимаясь, захватила и развернула женщину, как ее тело, напитавшись влагой, расправилось и она встала в полный рост.
– Вода небезразлична к этой женщине и позволяет делать то, чего ей хочется. Женщина, после того как столько времени пролежала неподвижно, готова опять жить, и вода хочет, чтобы она ожила. А где-то в другом месте мужчина так же поднялся в воде…
Анна рассказывала об этом и о том, как поток, медленно кружа, нес его и ее, пока они не встретились.
– Вода открывает им глаза. Теперь они могут смотреть, но пока не видят друг друга. Они плывут рядом, еще не соприкасаясь. – Анна, закрыв глаза, слегка повернула голову. – Они смотрят друг на друга. Их тела светятся, как будто фосфоресцируют. Они улыбаются… Вот – их руки коснулись.
Наконец Джулиет отложила свое шитье и пристально посмотрела на сестру.
– Анна!
– Поток соединяет их. Они плывут вместе. Это совершенная любовь, где нет места для собственного «я», где существуют только два тела, подхваченные водой, которая их омывает и очищает. Здесь нет места для порока.
– Анна! Нехорошо говорить такие вещи! – воскликнула ее сестра.
– Нет же, все нормально, – возразила Анна, на мгновение повернувшись к ней. – Они ведь не думают, правда? Просто они так глубоко внизу, такие тихие, и их ничто не заботит…
Она медленно и осторожно, положив правую ладонь на левую, сплетала и расплетала дрожащие пальцы. Через залитое дождем окно пробивался неяркий весенний свет и, проходя сквозь бегущие по стеклу струи, падал на ее руки, отчего они казались призраками, кружащими друг вокруг друга в толще серой воды. Анна дорассказала свой короткий сон:
– Он, высокий и спокойный, с раскинутыми руками, – Анна жестом показала, как он высок и легок в воде, – и она, миниатюрная, тихая и податливая. – Анна поглядела на сестру. – Они мертвы, им некуда деться, никому до них нет дела. И вот они там, их ничто не тревожит, о них никто ничего не знает. Их тайное убежище – глубоко под землей, в водах резервуара. Они касаются друг друга руками и губами, а когда оказываются у горловины водостока под перекрестком, поток подхватывает их обоих и увлекает своим течением. А потом… – она развела руки в стороны, – может быть, они пускаются в путешествие под всеми улицами и плывут бок о бок, то погружаясь, то всплывая, то кружась в безумном танце, когда попадают в случайные водовороты. – Анна взмахнула руками, дождь окатил водой окно. – И они приближаются к морю, проплывая под городом по туннелям водостока, под одной улицей, под другой… Дженеси-авеню, Креншоу, Эдмонд-плэйс, Вашингтон, Мотор-сити, набережная – и наконец океан. Они плывут туда, куда пожелает вода, та носит их по всей планете, а потом они снова попадают в водосток и, проплыв под десятком табачных и винных лавок, дюжиной бакалейных магазинов, кинотеатров, под вокзалом и шоссе номер 101, опять оказываются в резервуаре под ногами тридцати тысяч человек, которые даже не знают и не задумываются о его существовании.
Теперь голос Анны снова звучал сонно и тихо:
– А потом… Пролетели дни, и на улицах перестал греметь гром. Прекратился дождь. Кончился дождливый сезон. В туннелях с потолка больше не капает. Вода спадает. – Казалось, она была этим огорчена и расстроена. – Река вытекла в океан. Мужчина и женщина чувствуют, что вода мало-помалу опускает их на пол. И вот они внизу. – Анна плавно положила руки на колени и с грустью посмотрела на них. – Через их ноги уходит жизнь, которую им принесла вода. Сейчас вода, утекая, укладывает их на пол, рядом друг с другом, и туннели высыхают. И они лежат там. Наверху во всем мире уже светит солнце. А они спят в темноте – до следующего раза. До следующего дождя.
Теперь руки ее лежали на коленях ладонями вверх.
– Милый мужчина, прелестная женщина, – пробормотала Анна. Склонила голову к себе на ладони и крепко закрыла глаза.
Потом вдруг выпрямилась в своем кресле и зло посмотрела на сестру.
– А ты знаешь, кто этот мужчина? – с горечью воскликнула она.
Джулиет не ответила. Вот уже минут пять она, пораженная происходящим, затаив дыхание, наблюдала за сестрой. Ее губы побледнели и приоткрылись.
Анна почти закричала:
– Этот мужчина – Фрэнк, вот кто он! А женщина – я!
– Анна!
– Да, это Фрэнк, там, внизу!
– Но Фрэнка нет уже несколько лет, и, конечно, Анна, он не там!
Теперь Анна говорила, не обращаясь ни к кому в отдельности, но как бы сразу ко всем – к Джулиет, к окну, к стене, к улице.
– Бедный Фрэнк. – Она заплакала. – Я знаю, он ушел именно туда. Он не мог больше оставаться нигде в этом мире! Его мать отняла у него весь мир! Он увидел водосток и понял, какое это прекрасное и укромное место. Ах, бедный Фрэнк. И несчастная, бедная я! Никого у меня нет, кроме сестры. Ах, Джулиет, ну почему я не удержала Фрэнка, пока он еще был здесь? Почему я не дралась, чтобы отвоевать его у матери?
– Прекрати сейчас же, ты слышишь, сию же минуту!
Анна, беззвучно всхлипывая, отошла в угол около окна. Через несколько минут она услышала голос Джулиет:
– Ну, ты закончила?
– Что?
– Если ты успокоилась, помоги мне закончить вот это, а то у меня что-то не получается.
Анна подняла голову и подошла к сестре.
– Что нужно сделать? – спросила она.
– Вот здесь и здесь, – показала ей Джулиет.
– Хорошо, – кивнула Анна, взяла скатерть и села у окна.
Ее пальцы проворно управлялись с иголкой и ниткой, время от времени она смотрела в окно на непрекращающийся дождь и видела, как темно стало теперь на улице и в комнате, как трудно уже разглядеть круглую чугунную крышку водостока. За окном в черных сумерках различались только редкие вспышки и какие-то отблески. Вот молния прорезала небо, разорвав паутину дождя…
Прошло с полчаса. На другом конце гостиной Джулиет откинулась в кресле, сняла очки, положила их рядом на столик, прикрыла глаза и задремала. Секунд через тридцать она вдруг услышала, что входная дверь громко хлопнула, до нее донеслись шум ветра и стук удаляющихся шагов – сначала по дорожке, а потом вниз по темной улице.
– Что? – спросила Джулиет, привстав в кресле и нащупывая свои очки. – Кто там? Анна, к нам приходил кто-нибудь? – Она поглядела на пустое кресло у окна, где сидела сестра. – Анна! – крикнула Джулиет. Она вскочила и выбежала в прихожую.
Дверь была распахнута, и сквозь ее проем прихожая наполнялась чудесной мглой моросящего дождя.
– Она просто вышла на минутку, – сказала Джулиет, стоя на пороге и вглядываясь в сырую черноту. – Она сейчас вернется. Ведь ты сейчас вернешься, Анна, дорогая моя? Анна, сестренка, отвечай, ты же обязательно вернешься сейчас?
Где-то на улице открылась и с грохотом захлопнулась крышка водостока.
Всю ночь на улице что-то шептал дождь, падая на закрытую чугунную крышку.
День возвращения
– Они идут, – с закрытыми глазами произнесла лежащая на кровати Сеси.
– Где они? – воскликнул Тимоти, еще не войдя в комнату.
– Одни над Европой, другие над Азией, некоторые – над Островами, иные – над Южной Америкой, – сказала Сеси, по-прежнему не открывая глаз. Ее длинные ресницы слегка подрагивали.
Тимоти вошел в обитую простыми досками чердачную комнату:
– А кто там?
– Дядя Эйнар, и дядя Фрай, и кузен Вильям, и еще я вижу Фрульду, и Хелгара, и тетю Моргиану, и кузину Вивиану, и еще дядю Йохана! Они очень быстро приближаются к нам!
– Они прямо в небе? – воскликнул Тимоти и заморгал небольшими серыми глазами.
Он стоял возле кровати сестры и выглядел не старше своих четырнадцати лет. На улице бушевал ветер, дом был погружен в темноту и освещался только звездами.
– Они приходят сквозь воздух и путешествуют по земле – кому как удобнее, – произнесла Сеси сквозь сон, не пошевелившись на кровати; она вглядывалась в себя и сообщала то, что видела: – Вот волкоподобное существо, бредет вдоль реки по отмели, над водопадом; свет звезд искрится в его шерсти. Я вижу коричневый дубовый листок, летящий высоко в небе. Я вижу небольшую летучую мышь. Я вижу множество других, пробегающих по макушкам деревьев и проскальзывающих сквозь ветви кроны; и все они идут сюда!
– Они успеют к следующей ночи? – Тимоти вцепился в край простыни. Паук на своей ниточке раскачивался подобно черному маятнику, словно танцуя. Он наклонился к сестре. – Ко Дню возвращения?!
– Да-да, Тимоти, – кивнула Сеси и словно бы оцепенела. – Не спрашивай меня больше. Уходи. Дай мне побыть в любимых местах.
– Спасибо, Сеси, – сказал он и поспешил в свою комнату. Быстро застелил кровать – проснулся он недавно, на закате, и, едва на небе высыпали звезды, отправился к Сеси, чтобы поделиться с ней предвкушением праздника. А теперь она спала, и так тихо, что из ее комнаты не доносилось ни звука. Пока Тимоти умывался, паучок оплел его тонкую шею серебряным лассо.
– Паук, ты только представь, завтрашняя ночь – это канун Всех святых!
Тимоти вытер лицо и взглянул в зеркало. Оно было единственным во всем доме, такую уступку его хворям сделала мать. Ох, если бы он не был таким болезненным! Раскрыв рот, он увидел жалкие, несоразмерные зубы, которыми наделила его природа. Покатые, мелкие и тусклые зернышки кукурузы. Настроение сразу ухудшилось.
Было уже совершенно темно, и Тимоти зажег свечу. Чувствовал он себя совершенно вымотанным, под глазами – синяки. Прошедшую неделю вся семья жила на старинный лад. Днем спали, а с закатом поднимались и брались за дела.
– Паук, со мной что-то совсем не так, – тихо сказал он маленькому созданию. – Я даже днем, как остальные, спать не могу.
Он взял подсвечник. Ох, ему бы крепкие челюсти, с резцами, как стальные шины! Или сильные руки. Или острый ум. Или хотя бы умение отправлять на свободу свое сознание, как Сеси. Увы, он был не самым удачливым созданием. Он даже вздрогнул и поднес свечу ближе к себе – боялся темноты. Братья над ним потешаются. Байон, Леонард и Сэм. Смеются, что спит он в постели. С Сеси – по-другому, для нее постель как инструмент, необходимый, чтобы посылать свое сознание на охоту. А Тимоти, разве он спит, подобно другим, в чудесном полированном ящике? Нет! Мать позволяет ему иметь собственную комнату, кровать, даже зеркало. Ничего удивительного, что вся семья относится к нему как к своему несчастью. Если бы только крылья прорезались сквозь лопатки… Он задрал рубашку, через плечо глянул в зеркало. Нет. Никаких шансов.