Ясненько: углубляться в эту тему себе дороже.
Батальон, это немного, значит, в небо уйдёт одна ракета: «Обнаружено движение противника на тракте незначительными силами». Ещё две можно будет использовать в качестве оружия. Дохленького, конечно, скорее психологического, чем боевого…
Потянулись минуты ожидания. Приблизительно через полчаса послышался дробный перестук копыт и показался кавалерийский авангард. В синих драгунских мундирах, но с киверами на головах, а не в касках. Действительно, около полусотни. В принципе, тридцать казаков, предварительно шарахнув по ним из ружей, могли запросто вырубить под корень всю эту германскую шелупонь практически без потерь. Но нас интересовала «рыба пожирнее». Ожидаем пехоту.
А эти никуда не денутся – пройдут версты три и развернутся на звуки катавасии, которая здесь планируется. Вот тогда хорунжий со своими хлопцами их и встретит.
Еще минут двадцать, и затопали по дороге сапоги пехотинцев.
Нет – ну всё у этих немцев не как положено у людей: драгуны в киверах, а инфантерия в касках. В драгунских. Ладно – их проблемы, а нам пора готовиться вышибать из этих касок мозги. И прочее содержимое из элегантных, голубых с жёлтой грудью мундиров[10].
Пропустив около двадцати шеренг, я потянул за бечеву. Верёвка послушно проскользила через несколько вкрученных в ствол и сучья железных колец и выдернула из замка гвоздь, удерживающий полупудовую артиллерийскую гранату. Снаряд по закону дедушки Исаака немедленно устремился к планете, но не упел пролететь и метра, как возникла некоторая проблема в виде бечевы, один конец которой был привязан к суку, а второй закреплён в самой гранате. На соплях, правда, закреплён. Вернее, на том составе, который заставляет радостно бабахать в новогоднюю ночь хлопушки…
Так что артиллерийский боеприпас с негодованием прекратил наглые поползновения бечевы воспрепятствовать действию Закона всемирного тяготения и рухнул в ряды баварских пехотинцев.
Хлопушки на Новый год срабатывают практически всегда – ну не попрёшь против жаркой любви бертолетовой соли и красного фосфора друг к другу. А они ведь на заводах небось тоже по бездушно-конвейерному способу изготавливаются.
А я эти пять гранат снаряжал с чувством, с толком, с расстановкой…
Итак, мой подарок, огрев кого-то в рядах баварцев по кумполу, брякнулся на дорогу, ещё пару секунд пошипел укороченной зарядной трубкой и шандарахнул. Осколки такой гранаты сохраняют убойную силу на расстоянии в десять-двадцать метров, но в данном случае такой роскоши не требовалось – путь кускам чугуна был преграждён телами вражеских пехотинцев, так что ни один из поражающих обломков металла не пропал зря. Ну, почти ни один – что-то унесло непосредственно вверх, что-то впечатало в землю-матушку, а там германцев не имелось.
Ошарашенные солдаты Сен-Сира находились в первые секунды совершенно в обалдевшем состоянии. Что и понятно – попробуй сообрази, как из крон деревьев могла прийти смерть.
А мои ребятки, сообразив, что уже пора, потянули и за свои верёвочки. Ещё четыре сгустка разрушения рухнули в замешкавшуюся колонну. Это был настоящий ад: осколки крушили человеческую плоть просто в промышленных масштабах…
Хотя я поторопился – это было только преддверие ада: рванули и фугасы, причём те, кто схлопотал в организм камнями, могли ещё порадоваться, что им не достался горящий скипидар – около двух десятков живых факелов разделили маршировавший по лесной дороге строй.
А молодцы-егеря спокойно и неторопливо стали вышибать оставшихся в живых офицеров – на их практически бездымные выстрелы беснующаяся в ужасе толпа, ещё недавно являвшаяся полноценным военным подразделением, пока внимания не обращала.
Весь батальон нам, конечно, не истребить, но около сотни оккупантов мы из строя вывели, наверное. А вероятно, и больше: если, как выяснилось позже, только Гафар выпустил двадцать стрел, то предполагаемый мной результат можно смело множить на полтора.
Пулемёт бы ещё сюда… Ну да ладно, не будем наглеть: Карачун Кирдыкович и так сегодня здорово повеселился на Режицком тракте, осталась последняя «вишенка в торте» – пять динамитных шашек, облепленных глиной с артиллерийской картечью вперемешку, оставляя за собой дымящиеся следы от горящих шнуров, проплыли по воздуху и, упав, громко раскидали по ближайшим квадратным метрам очередную порцию смерти.
Лично я добавил ещё и две дымовые – чисто для настроения. Что и являлось для отряда сигналом к отходу в условленное место.
А с опушки послышалась стрельба – понятное дело, возвращаются на шум драгуны. Ну и получили соответственно…
Чёрт! А почему ракета не ушла? Или ушла, а я не заметил в горячке боя?..
Ух ты! – с холма стартовали два дымных шлейфа и понеслись в направлении вражеской конницы. Не попали. Но прошипели достаточно близко, чтобы вызвать некоторое замешательство среди немцев. Те самые полтора десятка секунд, которые потребовались нашим казакам, чтобы запрыгнуть в сёдла и начать с пиками наперевес разгоняться навстречу колбасникам. А те как раз потеряли темп и встретили лихих донцов, мчащихся во весь опор, если и не стоя в стременах, то на весьма небыстром аллюре.
Именно в этот момент запырхала третья ракета, уходя в небеса. Сначала я разозлился на оставленного при сигнальных средствах казака, да и на Кречетова, который того недостаточно убедительно проинструктировал, но быстро понял, что правы они, а не я: раньше времени открыть сигнальную позицию вражеским драгунам чревато самыми неожиданными последствиями. Так что всё правильно. Приходится отдать должное сообразительности и выдержке того станичника, что оставался при нашей «пиротехнике», – молодец!
А подчинённые хорунжего уже вломились в ряды германской кавалерии и сноровисто пошли множить оную на ноль.
Учитывая, что наши и до непосредственной сшибки успели выбить из сёдел человек семь-восемь из ружей. Что немцы предпочли не стрелять в атакующих казаков, а броситься им навстречу (и это разумно – с седла с особой меткостью не постреляешь, но встречать несущегося во весь опор врага придется чуть ли не стоя, а это в кавалерийском бою смерти подобно).
Но, куда ни кинь – всюду клин: три десятка пик, несущихся на приличной скорости, просто сабельками не отразишь. Даже палашами не получится.
Так что даже самая первая сшибка ополовинила строй врагов. А дальше пошли гулять сабли…
Я не видел подробностей с того расстояния, что между мной и этой сечей получилось, но результаты следующие: пленных не брали, а у нас убыло пятеро убитыми и семеро серьёзно раненными. Да и царапин нахватались человек десять…
А уходить нужно срочно. И как можно скорее. Притом что у одного казака колотая рана в грудь, у другого рублен правый бок так, что рёбра явно пробиты, ещё четверо повреждены, хоть и менее фатально, но не только бойцами являться неспособны, но и до окрестностей Себежа их не довезти без хотя бы примитивной первой помощи…
– Уходим немедленно! Раненых протащить хотя бы две версты!
Ой, как мало это – две версты, чтобы оторваться от возможной погони!
Ой, как это много для того, чтобы перевезти истекающих кровью бойцов без сколько-нибудь серьёзной первой помощи!..
Никто из них так и не сошёл с седла – целые или относительно целые товарищи ехали рядом, поддерживая своих братьев по оружию не только морально, но и вполне буквально.
На ходу накладывались примитивные повязки и жгуты, но это зачастую было несерьёзно.
Парень, раненный в грудь, не протянул и версты.
– Господин капитан, – подскакал ко мне хорунжий. – Соломенников кончился. Что делать будем?
Ну не бросать же на лесной тропе.
– Похороним в лесу, если на протяжении ближайшей версты жилья не встретится. Извини – ситуация такая. О живых думать нужно.
– Да мы понимаем. Благодарны, что просто на дороге не бросили Филиппа…
Две версты недотянули – как только подвернулась подходящая полянка, я, разослав вперёд и назад дозоры, занялся врачеванием.
Йода у меня практически не имелось – только настойка календулы в индпакетах моих «спецназовцев». Ничего – вполне эффективное средство, но и её катастрофически мало. Собрал всю водку, что имелась у бойцов, – никто не посмел противиться, и пошёл лекарствовать. Примитивно, конечно, но хоть какие-то дополнительные шансы в борьбе с курносой у раненых появятся.
Очередная проблема: сколько водки на дезинфекцию, а сколько на анестезию?
Прикинул: легкораненым по сто пятьдесят граммов внутрь – серьёзно не повлияет, но хоть на несколько процентов боль уменьшить должно.
А вот Семён с прорубленным боком вообще был нерешаемой проблемой. Ну почему в бою, кроме убитых, и тяжелораненые случаются? Если «играть в войну, как в шахматы», то это равно убитому. Даже хуже. При диверсионной операции, как сейчас у нас, – списать в неизбежные потери и забыть…
Ага! Поди спиши. Самолично воткни клинок в того, кто бился с тобою рядом, но ему повезло меньше…
Причём разумом-то понимаю, что этот раненый казак будет висеть гирей на ногах у всего полусотенного отряда, что только рядом находящиеся медики могут вернуть его к жизни, только полный покой и лечение профессионалами…
И что? Заколоть, чтобы не мучился? Бросить умирать в лесу?..
– Потерпи, парень. – Я осторожно стал распарывать чекмень на раненом. – Водки ему! Ещё две чарки!
Я и до «операции» влил в казака граммов сто пятьдесят, но этого явно недостаточно. Хотя и «операция» – чисто профанация. Что я могу? Только обработать рану, приблизительно перебинтовать и не более.
Ну и напоить до полного изумления, чтобы боль не в полной мере чувствовал…
Полевая хирургия, наверное, самая сложная отрасль медицины. Даже в конце двадцатого века. И пусть не обижаются кардио– и нейрохирурги, хирурги-офтальмологи… При всей ювелирности их работы они всё-таки имеют для неё условия, близкие к идеальным. А вот спасать человека не в операционной, а в чистом поле, без помощи сестричек, при полной антисанитарии с точки зрения даже сельской больнички… Это совсем другой «вид спорта».
А я и не врач ни разу. И из средств анестезии у меня только водка, удар по голове или передавливание сонной артерии. Причём два последних средства в моём неумелом исполнении могут запросто привести к ненужности всей остальной суматохи…
Будучи до некоторой степени на особом положении, я выколотил для своих ребят особые индпакеты: льняной бинт, немного хлопка, плоский мешочек с порошком алебастра (гипса) и склянку с настойкой календулы. Ну и жгут. Не резиновый, конечно – плетёный.
Так сейчас и занимался тем, что обработал раствором фенола (эту дефицитнейшую вещь, как и йодную настойку, имел в своей «аптечке» только я) бок Семёна, обмотал подобием бинтов, налепил гипсовые «примочки» сверху и снова закрепил их льняными полосами. С полчасика подождём.
По ощущениям для него будет пофиг: подождём мы или нет.
Но вот схватившийся гипс хоть на сколько-то уменьшит его страдания. Хотя в седле такую тряску переносить…
Блин! Сколько можно?
Мы отходим со спецоперации: выживет – его счастье, нет – не судьба. Почему у меня должна болеть голова за этого казака?
А ведь болит, зараза! За этого конкретного Семёна болит!
Мои гаврики тоже тем временем без дела не сидели: пеленали льняной тканью конечности и бока раненых казаков. А Гаврилыч аккуратно превращал в мумию урядника, схлопотавшего сабельный удар по лицу. Н-да… Шрамы, конечно, украшают мужчину, но вряд ли станичные девки оценят такую красоту должным образом. Хотя, кто знает, у казаков психология несколько своеобразная.
Подождали. Взгромоздили Семёна в седло и тронулись к ближайшему жилью. Вроде около версты осталось до того домика, мимо которого с Матвеем проезжали.
Небеса ненавязчиво намекнули, что скоро осень – закапало. Нужно было поторапливаться, пока не начало лить. Поспешаем!
Ехал и думал: а не создал ли я первый в истории войн спецназ? Ведь для любого командующего любым армейским подразделением от полка до армии, мои ребята… Ладно, не на вес золота, но уж на вес серебра точно. А в сочетании друг с другом, дополняя друг друга, – уже на вес золота. Если всей компанией взвешивать.
Мы сегодня уничтожили более двух сотен солдат противника, сами потеряли несколько человек. Причём имея в несколько раз меньшие силы, чем эти самые баварцы.
Батюшка Александр Васильевич в таких случаях говорил: «Какой восторг!»
В плане эффективности мы вроде даже генерала Котляревского переплюнули, хотя он пока ещё и не совершил своих самых славных подвигов в данной реальности.
– Сергей Лукич, – подъехал я к хорунжему, – Семёна вашего придётся на ближайшем дворе оставить. Не довезём.
– Да понимаю я, господин капитан, – кивнул донец.
– Не беспокойтесь: я хозяину заплачу…
– А вот этого не надо! – тут же вскинулся офицер. – Казаки для своего раненого и сами денег соберут.
– Ну, хорошо! – наверное, обычай у них такой. – Только дрались ведь вместе. Неужели от меня и моих солдат долю не примете?
– Пожалуй, можно, – слегка задумался Самойлов. – Только разрешите и я к вам с просьбой обращусь?
Нормально? Это типа я деньги заплачу, чтобы его же просьбу выполнить?
– Слушаю.
– Дозвольте нам и дальше под вашей командой воевать? Больно справно у вас получается французов бить…
– Это немцы были…
– Да какая разница, Вадим Фёдорович. Ловко вышло сегодня. Ведь мы тоже не подкачали?
– Нет, всё очень удачно прошло, Сергей Лукич. С моей стороны возражений не будет – проверенный в бою товарищ всегда предпочтительней нового и неизвестного. Если позволит ваш полковник – с удовольствием приму в отряд.
Блин! На самом деле мне такое количество казаков совершенно не нужно – десяток, да с толковым офицером, но не более. В качестве их начальника вполне Самойлов подойдёт, однако мы не казачий отряд, а диверсионный. Донцы необходимы в качестве разведки, а не для подобных «экспромтов», что устроили мы сегодня.
Молодцы, конечно, но лучше было бы скрытно отойти без потерь, чем рубать и колоть немецких драгун. А в результате у нас и погибшие, и в различной степени раненные.
Если бы вражеская кавалерия сошла с ума и решила нас искать и преследовать, то уж им-то устроить козью морду на лесных тропинках особого труда не составляло…
Да и вообще: а ну как начнут пытаться «демократическим путём» решения принимать… Я понимаю, что пока ещё не тысяча девятьсот семнадцатый, но казачьи обычаи знаю на троечку – на фига мне возможные проблемы?
– И ещё, Сергей Лукич… Ты извини, конечно, но постарайся понять: три десятка казаков для моего отряда – много. Сегодня была особая операция, но она для нас нехарактерна. Сегодня – вы молодцы! Ваши пики и сабли пришлись очень кстати. Но обычно мы действуем меньшей группой, так что более десятка казаков мне не нужно. Не обессудь. Согласен командовать десятком – буду рад принять под своё начало. Нет – извини.
– То есть вежливо намекаешь, что не ко двору мы тебе пришлись? – набычился хорунжий.
– Да не заедайся ты, Лукич! – ну вот что за упёртый экземпляр попался! – Я виноват. Я не должен был позволять вам атаковать драгун. Понимаешь? После взрывов на дороге необходимо было скрытно отойти, и всё. И никаких раненых у нас. Именно так и должен действовать отряд. Казаки при нём – разведка, а не ударная сила. Не нравится – значит, нам с тобой не по пути.
Но вина в том, что произошло, не ваша – моя. И это лишний раз показывает, что так много людей мне не нужно, я неспособен таким количеством управлять. А задачи у нас специфические. Пусть отряд будет малым, но он должен являться скорым и мобильным. И чтобы каждый под рукой…
Появился скачущий навстречу Егорка, которого я отправлял в предварительную разведку к ближайшему жилью. Понятно, что крайне маловероятно наличие противника в таком месте, но береженого Бог бережет…
– Так что, ваше благородие, всё спокойно, – доложил уралец. – Хозяина я предупредил. С полверсты ещё ехать.
– Спасибо, Егор Пантелеевич.
– Только… – слегка замялся казак.
– Ну что такое? Говори уже!
– Да не сильно доволен куркуль местный нашему появлению…
А кто бы сомневался?! С чего же это радоваться крестьянину визиту полусотни военных в свой дом?
Но, увы – война. Не от хорошей жизни мы к нему в гости заявимся. Ладно – на месте разберёмся.
Слева от дороги кончилась стена леса и открылось поле. Ещё метрах в двухстах по пути и столько же в сторону виднелся хутор. Место для обороны, в случае чего, препоганое. Быстро оставляем раненого и поскорее валим отсюда.
Отдал приказ отправить вперёд и назад по дороге дозорных, а сам вместе с Семёном и ещё двумя донцами поехал к жилью.
Невысокий, но кряжистый мужик встречал у ворот.
– Здравствуй, хозяин! – поприветствовал я хуторянина.
– Здравия желаем вашему благородию, – поклонился крестьянин.
Радости его лицо совершенно не выражало, но тут удивляться нечему: немалую «головную боль» обитателям хутора мы привезли в лице раненого казака.
– Наш боец ранен, до своих не довезём. У тебя останется. – Просить гостеприимства было глупо – нужно действовать решительно. Однако и слишком наглеть не стоит, надо подсластить пилюлю, чтобы уход за оставленным на попечение способствовал выздоровлению.
– Не беспокойся: вот три целковых, – ссыпал я деньги в немедленно протянутую навстречу ладонь, – только вы уж постарайтесь, чтобы он выздоровел.
– Премного благодарны, барин, – снова поклонился мужик. – Только мы бы и так выходили, не извольте беспокоиться. Лекаря, правда, в округе нет, а в Режицу ехать за ним боязно, но баба моя справится.
Товарищи раненого, находившегося в полуобморочном состоянии от боли и потери крови, помогли ему сойти с седла и повели в избу, а хозяин отправился пока устраивать «на постой» казачью кобылу.