— А потом? Будет ребёнком?
— Честно? — Оберон потёр подбородок. — Не знаю. Но жить он будет долго… если, конечно, Королевство выживет.
— Как же не выживет, — сказала я с обидой. — После всего, что было… Разве нам ещё что-нибудь страшно?
— Не знаю. — Оберон покачал головой. — Хотелось бы верить, конечно, что главные неприятности позади. Мы прошли пустыню; с каждым днём всё крепче надежда, что вот-вот мы найдём нашу новую родину. Ты себе не представляешь, Лена, как прекрасно новое Королевство. Какие добрые чудеса творятся вокруг. Какие заветные желания исполняются. Я тебя прошу: не спеши уходить в свой мир сразу, останься хоть на недельку — ты увидишь такое…
Оберон мечтательно улыбался. Лицо его совершенно преобразилось, он сразу стал моложе лет на двадцать.
— А знаешь, Лена? Я сейчас и сам поверил, что мы близки к цели. Прежде у меня не было такого чувства.
— А когда? — Я сильно воспряла духом. — Завтра?
— Не исключено… Хотя, скорее всего, всё-таки через несколько дней.
— Ваше величество. — Я смутилась.
— Что?
— Научите меня летать.
Оберон хмыкнул:
— Учти, сразу не получится. У тебя дома есть напольные весы?
— Есть. Мама худеет всё время.
— Представь, что ты стоишь на таких весах… И твой вес становится всё меньше и меньше. А когда на воображаемых весах будет «ноль» — тогда легонько оттолкнись от земли, подпрыгни…
Я с замиранием сердца встала. Сосредоточилась. Представила весы под ногами. Напряглась…
Ничего не случилось. Только живот заболел.
— Не огорчайся. — Оберон смотрел сочувственно. — Когда-нибудь ты взлетишь. Это я тебе гарантирую.
Две лошади пали в пути.
Груза становилось всё меньше — кончались припасы и топливо.
Шли медленно — все измучились. К тому же при нас теперь был древний старик, его по очереди несли на самодельных носилках. Прошло три дня; однажды на закате мы вышли в долину между двумя цепями холмов. Вышли — и остановились безо всякой команды.
Густой сосновый лес был подсвечен заходящим солнцем. Блики дробились на глади огромного озера. Верхушки гор на горизонте поблёскивали льдом, лёгкими поросятами розовели застрявшие в расщелинах облака. Простирались луга и пашни, поднимались дымки над человеческим посёлком. И вела вниз дорога — настоящая утоптанная дорога, какой давно уже не видели ни наши люди, ни лошади.
— Пришли, — благоговейно сказал трубач.
Я посмотрела на Оберона.
Он глядел вниз, по-кошачьи жмурил глаза и улыбался.
Глава 18 Новый мир
Я проснулась.
Пахло лесом. Пели птицы. Пока я спала, кто-то укутал меня вторым одеялом. Теперь на серой ворсистой ткани сверкали капли росы.
Я села. Протёрла глаза. Огляделась кругом.
Лагерь проснулся. Воздух был наполнен домашним смолистым дымком от костров. Кто-то смеялся. Тихо побрякивала лютня.
— Доброе утро, Лена!
Мать Гарольда улыбалась мне от котла, в котором кипело под её присмотром что-то вкусное.
— Доброе утро, Лена! — приветствовали музыканты.
— Доброе утро! — пробегая, кланялись слуги.
— Доброе утро, маг дороги, как спалось?
Я шла, улыбаясь, зевая и прикрывая рот ладонью, кивала, здоровалась, кланялась в ответ. Я хорошо знала этих людей. Каждого из них я видела в минуты смертельной опасности. Кого-то спасла. Кто-то спас меня. Они были мне ближе, чем самая близкая семья; мои люди. Моё Королевство. Моя судьба.
Я умылась из родника, присела на пенёк и получила на колени миску мясной каши со свежим сливочным маслом. И, облизывая ложку, подумала: а была ли я когда-то той самой Леной Лапиной, ученицей седьмого «Б»? Не приснилась ли мне вся моя прежняя жизнь? Вполне может быть, что и приснилась…
Подошёл, жуя, Гарольд и молча сел рядом. Мы не нуждались в словах. Дорожное братство боевых магов — разве что-то в жизни может с этим сравниться?
Привалившись к сосне, отдыхал на солнышке дряхлый старик. Грелся, подставляя лучам морщинистое лицо. Улыбался беззубым ртом.
И я улыбнулась ему в ответ.
Наверное, это был самый счастливый день в моей жизни. И я ещё долго буду его вспоминать.
Местные жители приняли нас неплохо, но все показались мне какими-то сквалыгами. Вопрос, который чаще всего задавали местные, звучал просто: «А что мне за это будет?»
После завтрака мы с Гарольдом пошли прогуляться. На окраине посёлка нас окружила стайка ребятишек. Гарольд сперва показал им искрящийся фонтанчик на ладони (здорово, почему он мне такое чудо не показывал?!), потом вытащил изо рта живую белку.
Наш класс, покажи ему такой фокус, на стенку полез бы от счастья. А эти стояли, как примороженные, поглядывали с интересом, но без особого удивления. Такое впечатление, что все у них в роду были иллюзионисты.
Гарольда, кажется, сильно разочаровал его сценический провал. Он раздумал заходить в посёлок и повёл меня вдоль опушки к реке.
— Да не обращай ты внимания, — попыталась я его утешить.
Он взглянул на меня сумрачно:
— Ты что, не понимаешь, что это значит?
— Ничего не значит. Просто здешние дети не удивляются чудесам.
— И это, по-твоему, ничего?!
Я почувствовала себя невеждой. Гарольд, как ни крути, обладал характером сложным и вздорным, был самолюбив и принимал мелочи близко к сердцу, а спорить с ним сегодня не хотелось. Ведь вокруг был такой солнечный, такой лёгкий, такой красивый день!
На берегу ручья стояли и беседовали принц, Эльвира и Оберон.
При виде нас с Гарольдом Эльвира заулыбалась, бросилась ко мне, порывисто обняла за шею:
— Леночка! Поздравляю… Вы нас спасли. Вы нас всех спасли. Спасибо вам!
— Ну, это, — мне стало неловко, я попыталась освободиться. — Не за что…
— Я знаю, вы думаете обо мне, что я взбалмошная особа, нытик, ещё что-нибудь… Может, вы думаете, что я не люблю его величество?
Она выпустила меня и обняла на этот раз Оберона. Принц засмеялся.
— Клянусь, я ничего такого не думала, — пробормотала я неуверенно. — Честно-честно…
Эльвира тут же выпустила короля, чмокнула меня в щёку, махнула рукой принцу и убежала в лес. Мелькали пятки — принцесса была босая; ещё долго из леса доносились хруст веток и счастливый мелодичный смех.
— Как бы ногу не занозила, — сказал принц озабоченно. — Отец, я прослежу.
— Проследи.
Принц удалился. Оберон смотрел ему вслед, и в этом взгляде не было отцовской гордости. Я невольно вспомнила слова Эльвиры: «У принца одна большая неприятность — он не похож на отца…»
— Лена! — Оберон перевёл взгляд на меня. — Никогда не говори «клянусь» в простом разговоре. В Королевстве клятва — не слова. Каждое «клянусь» — это обязательство, которое рано или поздно о себе напомнит… Понятно?
Мой серый конёк, переживший дорогу и в последние дни служивший вьючным животным, встретил меня искренней радостью. Я чуть не прослезилась, прижавшись лицом к его тёплой морде. Конюхи поработали на славу: Серый был чист, накормлен и готов нести меня в объезд новых владений.
На разведку мы отправились втроём: Оберон, я и Гарольд. Фиалк трусил как-то расхлябанно, по-хулигански, топтал ромашки волосатыми копытищами и то сворачивал, то разворачивал крылья.
— Как красиво!
Я приложила ладонь к глазам. Залитый полуденным солнцем, этот мир нравился мне ещё больше, чем утром, казался ещё теплее, чем на закате.
Покачивались ветки сосен над водой. Шумел вдалеке водопад. По озеру ходили волны, набегали на берег, опрокидывались, оставляя волнистые следы на песке. Интересно, тёплая ли тут вода? Может быть, можно искупаться?
— Ваше величество, — спросил Гарольд, — а где Ланс?
— В посёлке. Ведёт торг с этими… крепкими хозяевами. Обещают и лошадей, и телеги, и всё, что нужно в дороге, взамен мы должны будем кое-что для них сделать. Как минимум мельницу починить, часть леса расчистить, вылечить жену старосты от икоты…
— Погодите, — невольно перебила я. — Какие телеги? Мы ведь здесь остаёмся?
Гарольд глянул на меня — и отвёл глаза. Оберон смотрел, по своему обыкновению, серьёзно и прямо:
— Мы не можем здесь остаться, Лена. Поднакопим сил, наберём припасов и двинемся в путь. Это место нам не подходит.
— Но почему? Почему?!
— Потому что — иди сюда…
Мой Серый оказался бок о бок с Фиалком. Оберон наклонился ко мне, закрыл мне ладонью глаза. Сквозь щёлку между его пальцами я посмотрела на прекрасный мир вокруг: серый, пыльный, пустой. Растрескавшееся дно высохшего озера, чёрные скелеты сосен…
— Нет! — Я отшатнулась. — Что это?
Оберон посмотрел на Гарольда. Тот прерывисто вздохнул:
— Помнишь, я детям фокусы показывал?
— Ну?
— А ты сказала, что здесь не удивляются чудесам?
— Нет! — Я отшатнулась. — Что это?
Оберон посмотрел на Гарольда. Тот прерывисто вздохнул:
— Помнишь, я детям фокусы показывал?
— Ну?
— А ты сказала, что здесь не удивляются чудесам?
— Ну и что, ну и что?
На этот раз Гарольд взглянул на Оберона, будто обращаясь с просьбой о помощи.
— Тонкий мир здесь до того истончился, что его и нет почти, — тихо сказал Оберон. — Основывать тут новое Королевство — всё равно что в ванне рыбу ловить.
Мне хотелось плакать от разочарования.
— Но как же наши люди? Они же радуются! Они думают, что путешествие закончено!
— Они отдохнут, — мягко сказал Оберон. — Им станет легче. Ничего тут не поделаешь, Лена, это наш долг — идти, искать…
— А почему это наш долг? Зачем вообще всё? — Я слабо понимала, что говорю. Оберон не разгневался.
— Потому что есть вещи, о которых не спрашивают «зачем». И Королевство — одна из таких вещей.
— А если мы… если мы погибнем в дороге — значит, всё, что случилось с нами раньше, всё, что мы пережили… это было зря?
— Что значит «зря»? Если так думать, то вообще нельзя никакого дела начинать. Лучше сразу пойти и утопиться.
Гарольд сопел. Он всегда сопит, если огорчён или злится. Я смотрела на озеро: прозрачные воды, чистый песок, тени облаков на воде — значит, всё это иллюзия?
Но глаза ведь говорят мне, что нет!
Я смотрела на этот мир — теперь уже безо всякой радости.
Эльвира сильно порезала ногу обломком ракушки. Я пришла, чтобы затянуть её рану; принцесса не хныкала, не ныла, хотя крови из ноги налилось — будь здоров.
В небе кругами ходили белые птицы. Опушка леса полнилась шалашами, самодельными палатками, в стороне возвышался новый королевский шатёр.
Пахло смолой и спокойствием. Временным. Очень коротким.
— Спасибо, Лена. — Эльвира сидела, разглядывая исцелённую мною пятку, полы длинной юбки складками лежали на траве. — Могу пройти ещё столько же… И ещё столько же… И ходить всю жизнь. — Она улыбнулась, по обыкновению грустно.
— Вам нельзя босиком, — рискнула посоветовать я. — Ноги нежные.
— Истоптать сто пар железных башмаков, — сказала Эльвира, как будто повторяя чьи-то слова. — Ис-топ-тать сто пар… Слышите? Топот.
— Ну да. А если сказать «шесть мышат» — будет шелест…
Принцесса серьёзно на меня посмотрела:
— Вы знаете, Лена, историю о короле-призраке?
— Как это?
— Один король — в давние времена — повёл Королевство в поход. Поход был долгий и трудный, они потеряли много людей… И вот они нашли новый мир, но король сказал, что он недостаточно хорош. Королевство снова отправилось бродить, и вскоре люди вышли на прекрасный берег, но король сказал, что королевству здесь не место. Они снова бродили, падали и умирали в дороге, а когда те, кто выжил, снова вышли на зелёный луг под сенью леса — просто не смогли остановиться. Король вёл их вперёд и вперёд, умершие присоединялись к каравану бесплотными призраками, и сам король стал бесплотным. Они до сих пор бродят по неоткрытым землям — процессия мертвецов… Они никогда не остановятся. Даже когда будут изношены сто пар железных башмаков.
Эльвира говорила спокойно, даже улыбалась, но у меня холодок пробежал по спине.
— Но, ваше высочество, вы же не хотите сказать…
— Конечно, не хочу. Я просто делюсь своими страхами… Мне снятся кошмары, Лена. Я вижу, как все мы идём, мёртвые, истлевшие, и вы, и… и Александр.
Она потупилась.
— Но ведь здесь в самом деле почти нет тонкого мира! — горячо забормотала я. — Я сама видела! Это место не подходит, разве король виноват?!
— А что такое тонкий мир? — вдруг спросила Эльвира.
Я растерялась:
— Вы не знаете?
— Все говорят о нем, но разницу между «тонким» и «толстым» видят только маги… Вы видели?
— Да, — сказала я неуверенно. — Его величество показывал мне…
Эльвира ничего не ответила, только уголки её губ опустились книзу.
— Его величество не стал бы показывать мне того, чего нет, — сказала я упрямо.
— А я разве это имела в виду? Я надеялась, что вы, как человек сведущий, объясните…
— Гм, — я прокашлялась, — тонкий мир — это… ну что-то вроде волшебной оболочки, которая окружает любые, самые неволшебные вещи. Примерно так.
— И при чём тут Королевство?
— А Королевство, — я старалась придать голосу уверенность, — это что-то вроде зерна, из которого вырастает новый мир. Упало зерно — мир проклюнулся. Сперва он молодой и волшебный. Потом созревает, теряет волшебство. А когда мир совсем созрел, зерно должно отделиться и снова упасть на землю. Вот так я понимаю.
Эльвира внимательно слушала. Я приосанилась — почувствовала себя «человеком сведущим».
— А здесь нет подходящей почвы для нашего «зерна». Не бросать же его на камень, верно?
— Ты меня убедила, — сказала Эльвира серьёзно. — Честно… спасибо тебе. За мою пятку… и вообще за всё.
— Да не за что.
У меня было странное чувство, будто в нашей с Эльвирой паре старшая — я, а не принцесса. Очень редко большие девчонки умеют общаться с мелкими, будто с равными. Во всяком случае, мне на таких раньше не везло.
Хорошо бы у них с принцем всё сложилось нормально.
Прошло несколько дней. По распоряжению Оберона мы с Гарольдом оказывали сельчанам разные «магические услуги» — это была плата за повозки, провиант, свежих лошадей, одежду и обувь и всё, чем нас снабжал этот прижимистый народец. Самым трудным, как ни странно, оказалось излечить от икоты жену старосты: она икала уже много лет подряд, давно привыкла к этому и всячески сопротивлялась нашему колдовству. Гарольд, у которого вечно недоставало терпения, разозлился и в конце концов так «вылечил» старостиху, что та чуть не задохнулась. Мы пережили несколько неприятных минут, но в конце концов этот рискованный опыт пошёл женщине на пользу: она смирилась с тем, что больше икать не будет, и даже слегка обрадовалась. А муж её — тот вообще пришёл в восторг, обещал поддержку Оберону (в разумных пределах) и выдал нам по крохотному сморщенному яблоку — «на дорожку».
Мы возвращались в лагерь — пешком. Из-за всех заборов на нас глазели настороженные, недоверчивые глаза.
— Скупердяи, — бормотал Гарольд, подбрасывая на ладони своё яблоко, отчего червяк, сидевший внутри, то выглядывал испуганно наружу, то снова прятал головку. — Я бы тут не остался ни при каком раскладе. Чего там! Будь я королём — просто пригрозил бы. Не дадите повозку — нашлю сосунов или хватавцев. Пугнуть, так они иначе запели бы…
— Хорошо, что ты не король. — Я улыбнулась. — Король должен быть добрым.
— Король не должен быть добрым. Король должен быть королём.
— Не поняла. — Я удивлённо покосилась на учителя. — Оберон не добрый, по-твоему?
— Добрый. — Гарольд кивнул. — Но не только.
Я задумалась.
Мы вышли из селения. Из-за крайних домов выскочили две огроменные собаки и с гавканьем кинулись в нашу сторону. Гарольд кровожадно ухмыльнулся, поднял посох; собаки моментально сделали вид, что им нет до нас никакого дела, и быстренько исчезли в бурьянах.
— Гарольд, а что за легенда о короле-призраке?
— Это не легенда. Они на самом деле ходят.
— Что, целое призрачное Королевство?!
Гарольд кивнул:
— Да. Они так и не нашли себе нового места. И все погибли в пути, и призраки понемногу присоединялись к живым… Что? Струсила? Поджилки трясутся?
Гарольд делал вид, что это смешно. Я тоже через силу улыбнулась.
Глава 19 Туман
И вот мы снова вышли в путь. Не могу сказать, чтобы я так уж огорчалась по этому поводу: когда схлынула усталость и задремал страх, мне самой расхотелось оставаться по соседству со «скупердяями».
Нам выпал целый день лёгкой дороги. Весело катились новые повозки. Резво бежали отдохнувшие и отъевшиеся кони. Реял впереди Фиалк, то приподнимался над землёй, то снова мял траву копытами, вытягивал лебединую шею, посверкивал крокодильими зубами. Интересно, какой он породы? И есть ли такие кобылы? И бывают ли у них жеребята? А не подарил бы мне Оберон крылатого зубастого жеребёнка — когда-нибудь потом, за верную службу?
Наши посохи пророчили безопасный путь — ни справа, ни слева, ни спереди, ни сзади Королевству не грозило никакой беды. Не путешествие — прогулка; я до того расслабилась и развеселилась, что прямо на ходу, в седле, занялась упражнениями по взлёту.
На привале я тренировалась каждый день. Иногда вовсе ничего не получалось, а иногда мне удавалось уменьшить свой вес настолько, что даже травинки под ногами разгибались. Я пыталась заставить Гарольда учить меня, он долго увиливал и наконец признался, что сам летает плохо. И в самом деле: то, что он смог мне показать, походило скорее на барахтанье в киселе, чем на парящий полёт Оберона.