– Копьемет знатный охотник, – говорил он Иве, выпроводив очередного гостя. – Сильный, ловкий, нетрусливый. Или Гречишник – справный хозяин, рачительный. Молодой Ландыш тоже надежный и работящий, и нрав у него покладистый.
– Никого не хочу. – Ива отворачивалась к окну, розовела щеками.
– Хорошо. Может быть, один из Лесников, сыновей старого Корня? Нет? Тогда Скорострел, Волкобой, Сеятель…
– Кругосчет, – Ива отрицательно качала головой и глядела укоризненно, перебирая косу беспокойными пальцами. – Не нравятся они мне, никто. Я бы…
Она недоговаривала. У Кругосчета замирало сердце, и от слабости в паху подламывались колени.
В ночь перед равноденствием он не лег. Сидел на крыльце, механически пересчитывая звезды. Ива неслышно отворила дверь, присела рядом, затем подалась к нему, прижалась.
– Уйдем, – прошептала на ухо едва слышно.
– Как это «уйдем»? – ахнул Кругосчет. – Куда?
– Куда хочешь. Пойдем на восток навстречу светилу. Или на запад за ним вслед. Будем идти долго, хоть до края земли.
У Кругосчета закружилась голова, перехватило дыхание.
– М-мы не м-можем уйти, – запинаясь, пролепетал он. – Б-без Кругосчета н-нельзя, к-как они б-будут без Кругосчета?
– Они справятся, – жарко шептала девушка. – Найдут другого.
– Г‑где найдут? В каждом селении Кругосчет т-только один. Так б-было испокон веков, и т-так будет. Мы не м-можем. Мы…
Он не договорил. Ива отшатнулась, вскочила, на мгновение замерла в дверях и метнулась вовнутрь.
– Тогда выбирай кого хочешь, – донесся до Кругосчета сдавленный голос. – Ландыш, Гречишник, Сеятель – мне все едино.
* * *– Девятнадцатый день осьмины палой листвы! – глухим надтреснутым голосом выкрикивал Кругосчет. – Равноденствие! Девятнадцатый день осьмины палой листвы! Равноденствие!
К полудню Видящая выбралась из своего, стоящего наособицу, жилища. Подслеповато щурясь на подмигивающее промеж облаков светило, двинулась к сельчанам, толпой окружившим двор. На полдороге остановилась.
Кругосчет, не отрывая взгляда, смотрел на Видящую в упор. Тонкая в кости, с бледной, едва не прозрачной кожей, длинными до пояса волосами и огромными, вполлица, черными глазами без зрачков. Его сестра и мать его будущих детей. Некрасивая, нелюбимая, чужая.
Видящая нашла его глазами в толпе, и взгляды их встретились. Кругосчет едва не взвыл от горя. Он опустил голову, стиснул кулаки и заставил себя выкрикнуть:
– Ландыш, сын Огородника и Травницы!
Ландыш протиснулся через толпу и на нетвердых ногах двинулся к Видящей. Настал самый важный день его жизни – день срока.
Видящая шагнула навстречу. Тощие костлявые руки опустились Ландышу на плечи.
– Смотри в глаза, – хриплым надтреснутым голосом велела Видящая. – В глаза!
Толпа замерла. Потянулись, сменяя друг друга, ставшие вдруг долгими мгновения тишины.
– Пять кругов, доля, три осьмины и одиннадцать дней, – каркнула Видящая.
Она отпустила юношу и шагнула назад. Ландыша шатнуло, он едва устоял на ногах, затем обернулся, на бледном лице родилась несмелая улыбка.
– Долгой жизни! – радостно взревела толпа.
Ландыш двинулся от Видящей прочь. С каждым шагом улыбка на его лице становилась все шире, радостнее и счастливее. Вечером он придет к Кругосчету, и тот пересчитает отпущенный срок, сложит круги, доли, осьмины и назовет день срока. Нескорый – впереди у Ландыша долгая жизнь.
– Лесная Ягода, дочь Кречета и Земляники!
Светловолосая девушка выбралась из толпы и двинулась навстречу своей судьбе.
– Шесть кругов, три доли, пять осьмин и двадцать четыре дня.
– Долгой жизни! – ликовала толпа.
– Ива, дочь Рябинника и Полевой Фиалки!
Кругосчет, закусив губу, исподлобья смотрел, как Ива приближается к Видящей. Шаг, еще шаг, еще. Кругосчету казалось, что каждый из них вбивает заточенный клин ему под сердце. Вот Видящая уже кладет руки Иве на плечи. Кругосчет закрыл глаза.
– Осьмина и двадцать шесть дней, – услышал он.
Толпа ахнула, затем зашлась протяжным стоном. У Кругосчета подломились колени, он осел наземь мешковатым кулем.
– Осьмина и двадцать шесть дней, – повторила Видящая и отступила назад.
Ни жив ни мертв, Кругосчет оцепенело смотрел, как Ива с залитым слезами лицом бредет, шатаясь, от Видящей прочь. Толпа расступилась, Ива шагнула в образовавшийся коридор, ее подхватили под руки, не дали упасть. Кругосчет, цепляясь за землю, встал на колени, затем поднялся. Он задыхался, «осьмина и двадцать шесть дней» – билась в нем единственная, сдавившая горло спазмом мысль. На первый день новой доли Ива умрет.
* * *– На этот раз на тебе лица нет, – забеспокоился, глядя на гостя, Григорьев. – Краше в гроб кладут. Что случилось, дружище?
Следующие четыре часа, проклиная косноязычный транслятор и продираясь через лингвистические дебри, Григорьев выяснял, что случилось. Когда до него, наконец, дошло, он долго в ошеломлении молчал. Благость и гордость смыло у аборигена с лица, он теперь смотрел на Григорьева снизу вверх, умоляюще, по-собачьи.
– Значит, умрет наверняка, так? – требовательно спросил Григорьев. – Видящие когда-нибудь ошибались?
– Видящие нет ошибаться. Срок есть смерть. Всегда.
– А если пропустить день? Или два? Осьмину? Ты ведь можешь пропустить? Забыть, наконец?
– Мочь пропустить день. Мочь забыть. Ива умирать следующий день, когда я вспомнить.
Григорьев вновь долго молчал, думал. Озарение случилось внезапно, он даже поначалу не поверил, что нашел выход. Если, конечно, это было выходом.
– Первый день осьмины снега, говоришь? – уточнил Григорьев.
– Снежной крупы, – поправил абориген.
– Я, кажется, знаю, что тебе делать, дружище, – выдохнул Григорьев. – Я только не знаю, сумеешь ли ты это сделать. Да и поможет ли, не знаю тоже.
* * *– Допустим, Видящие умеют заглядывать в будущее, – говорил Григорьев вечером Линаресу. – Да, знаю, что звучит диковато, но допустим. Умеют предсказывать наиважнейшие события в жизни индивида и прогнозировать их для всего социума. Тогда все встает на свои места, вот подумай. Видящая предсказывает наше появление задолго до того, как мы высаживаемся на планету. Аборигены готовы: для них мы – закономерное событие, они, скорее, были бы в ужасе, не появись мы в названный срок.
– Хм-м… – Линарес потер подбородок. – И что дальше?
– Позволь, я продолжу. По мере взросления у аборигенов, видимо, образуется нечто вроде ауры, которую Видящие способны сканировать. Каждому они определяют срок, и он непреложно сбывается. Любой знает: он умрет ровно в срок, что бы он ни делал. Ему не страшны болезни, опасности, ему не нужны новые знания, он и так в курсе, что с ним станет и когда. И что станет с его детьми, если он доживет до их совершеннолетия. А теперь – самое главное. Для того чтобы предсказание сбылось, оно должно быть завязано на местный календарь, на летоисчисление, которое поддерживают такие, как наш визитер, – Кругосчеты. Вот почему календарь так важен для аборигенов – не будь его, предсказания Видящих не стоили бы ни гроша, они попросту не способны были бы назвать дату.
– Чем дальше, тем мистичнее, – скептически протянул Линарес. – Хотя с другой стороны…
– Угу, – Григорьев энергично кивнул. – С другой стороны, чем дальше, тем логичнее, не так ли? Я полагаю, за многие века предсказания срослись со счетом кругов и стали его частью. Пара Видящая – Кругосчет репродуцирует себя в следующее поколение, создавая эдакую замкнутую касту постоянной численности. Они, фактически, симбионты и поддерживают детерминизм, тем самым препятствуя эволюции и обеспечивая статичность мира.
Линарес ошарашенно поскреб в затылке.
– Ну допустим, – пробормотал он. – И что из этого всего следует?
– Через три дня наступает новый год по местному исчислению. Или, как они говорят, доля в круге из восьми лет. Если я прав, и если Кругосчет найдет в себе силы…
Григорьев не договорил. Он внезапно осознал, что через три дня решится, что будет… Что будет с его другом.
* * *Кругосчет выбрался из жилища затемно, притворил за собою дверь. Его колотило, корежило. То, что предстояло сделать, было чудовищно, немыслимо, оно было против всего его естества.
Кругосчет шагнул с крыльца. «Первый день осьмины снежной крупы», – сказал он про себя. Стоит произнести эти слова вслух, Ива умрет. И тогда последние три дня, страшные, мучительные, перевернувшие его, перекроившие, обрушатся на него и задавят. Так он и доживет свой долгий тягучий срок – прибитым, придавленным.
За спиной скрипнула дверь. Ива стояла в дверях – босая, истончавшая за последние дни, исплакавшаяся. Смирившаяся. Молча смотрела на него – прощалась.
В этот момент Кругосчет решился. Повернувшись к Иве спиной, шагнул раз, другой и закричал, заголосил во всю силу своих легких:
В этот момент Кругосчет решился. Повернувшись к Иве спиной, шагнул раз, другой и закричал, заголосил во всю силу своих легких:
– Первый день месяца января две тысячи триста сорок седьмого года от Рождества Христова! Первый день месяца января…
Он шел по селению, пересекая его с юга на север, и исторгал, вышвыривал из себя эти слова, некогда бессмысленные, а ныне спасительные, единственные.
– От Рождества! От Рождества! От Рождества Христова!
Он голосил этими словами в лица перепуганных сельчан, кричал их стоящей на коленях и умоляюще тянущей к нему ладони Видящей, орал их, когда ему вязали руки, мычал их сквозь заткнувший рот кляп.
* * *Срок Ивы, дочери Рябинника и Полевой Фиалки, не настал. Вместо нее на третий день умерла Видящая, сгорела в яростной лихорадке.
Кругосчет женился на Иве, но прожили они в любви и счастье недолго. Жизнь Кругосчета оборвала война, начавшаяся на третий год после введения календаря, в марте месяце две тысячи триста пятидесятого года от Рождества Христова.
Длилась война Календарей и Кругосчетов без малого двадцать лет. Календари одержали победу, и теперь счету кругов положен конец – повсеместно и непреложно. Новое летоисчисление называется григорианским – говорят, что в честь великана с нездешним именем. Этот великан некогда оказал великую услугу Человеку, Изменившему Время. Какую, впрочем, не знает никто.
Новое летоисчисление путаное, в заменивших осьмины месяцах разное количество дней, и год, заменивший долю круга, длится дольше, чем положено. Подсчетом дней теперь занимаются великаны. По их словам, календарь станет стабильным когда-нибудь, но когда именно, великаны скрывают и секретами счета ни с кем не делятся. Иначе, как утверждают великаны, опять перестанут происходить происшествия и случаться случайности, а люди забудут, что Земля круглая, как яблоко, а вовсе не плоская, как тарелка.
А у Ивы от Человека, Изменившего Время, остался сын. Которого мать зовет по-старому – запрещенным именем, Кругосчетом. Зовет так вопреки всему.