Россия и Европа-т.3 - Александр Янов

fs

Янов А.Л.

я 64 Россия и Европа. 1462—1921. В з кн.

Кн. третья. Драма патриотизма в России. 1855-1921. — М.: Новый Хронограф, 2009. - 664 стр., ил.

Заключительная книга трилогии известного историка и политического мыслителя Александра Янова посвящена одной из величайших загадок русского прошлого, перерожде­нию самого светлого и драгоценного общественного чувства, любви к отечеству, в собственную противоположность: «из любви к своему, - по словам Г.П. Федотова, - в ненависть к чужому». Иначе говоря, в национализм. Как это могло случиться? На обширном документальном мате­риале. связанном с борьбой идеологий в XIX веке, автор убедительно показывает, как и поче­му сбылось мрачное пророчество B.C. Соловьева о том, что эта зловещая деградация патрио­тизма в конце концов погубит петровскую Россию. В 1917-м она погибла.

УДК 94fo7).04/.043 ББК 63.3(2)43 Я 64

Сегодня, в постсоветской России, когда разница между патриотизмом и национализмом снова на наших глазах стирается, опыт этой роковой деградации становится столь же актуаль­ным, каким он был в XIX веке, во времена Соловьева.

ISBN 978-5-94881-072-0

Агентство CIP РГБ

©Янов АЛ., 2009 © Новый Хронограф, 2009

Светлой памяти моих наставников Владимира Сергеевича Соловьева и Василия Осиповича Ключевского, а также Александра Николаевича Яковлева, товарища по оружию, посвящается зта трилогия

ОГЛАВЛЕНИЕ

9 От издателя 15 Глава ПЕРВАЯ. Вводная

65 Глава ВТОРАЯ У истоков «государственного патриотизма»

Расстрелянное поколение. Легенда о «революционном классе». Момент истины. Две русские идеи. Центральный парадокс. Объяснение Герцена. Объяснение Соловьева. Два примера. Особенности национального эгоизма. Репутация В.С.Соловьева. Что «рухнуло в пожаре 1917-го»? Возвращение Московии. «В царе наша свобода». Роковое наследство. Повторение пройденного? Незадача? Всем сестрам по серьгам? Ответ «с того берега». Чаадаевские пороховницы. По второму кругу? Зов самоуничтожения. Девять лет спустя.

125 Глава ТРЕТЬЯ. Упущенная Европа

Священный Союз. Международная анархия. Головоломка. Преодоление анархии. Коллегиальная модель. Преступление и наказание. Урок. Выпадение памяти? Открытый мир Европы. Вторая Хартия Вольностей. Перспектива. Что в этом для России? Патриотическая истерия историков? Цена ошибки.

161 Глава ЧЕТВЕРТАЯ. Ошибка Герцена

Оттепель. Несостоявшееся чудо. Еще одно роковое «почему». Политические страсти. Репетиция контрреформы. Мина № i; Конституция. Альтернатива. В идейном плену. Другая версия. Мина № 2: Крестьянский вопрос. Гетто. Орвеллианский мир постниколаевской России. Мина № 3: империя. Объяснение с читателем. Два взгляда на империю. Патриотическая истерия. Крушение «Колокола». «Россия глуха»? Жестокая судьба. Откуда болезнь? Чего не заметил Герцен. Мысленный эксперимент. Россия не исключение.

215 Глава ПЯТАЯ. Ретроспективная утопия

Завязка славянофильской драмы. Успех Официальной Народности. Метаморфоза. Самодержавие или деспотизм? Второй корень славянофильства. Третий путь. Почему Россия превосходит Запад? «Souverainete du peuple». Истина или справедливость? Нация-личность. Нация-семья. Заметки на полях. Кого винить? Метод «исторического разрыва». Игра в поиск исторического злодея. Еще раз о «России, которую мы потеряли». Прав ли был Чаадаев? Настоящая тайна славянофильства. Ловушка.

263 Глава ШЕСТАЯ. Торжество национального эгоизма

Экстремизм радикального западничества. Лукавая двусмысленность. В плену интеллектуальной моды. Лорис-Меликов и Игнатьев. Жестокая ирония. Эхо ретроспективной утопии. Спор о «начальнике мира». Бюрократическое иго. «Упразднение славянофильства»? «Середины нет». Деградация. Молодая гвардия. Неизбежность? «Катехизис славянофильства»? «Поворот на Германы». «Россия сосредоточивается». Будни «сосредоточения». Депеша Горчакова. Проблемы Всеславянского союза. Неожиданные союзники. Игры Бисмарка. Тревоги Оттоманской империи. Работая на Бисмарка. На пути к войне. Отыгранная карта. Зачем нужна была война? Плевелы. Развязка.

339 Глава СЕДЬМАЯ. Три пророчества

«Национально ориентированные». Мифотворчество. Ахиллесова пята мифотворцев. Ставрогин и Мефистофель. Пророчество Бакунина (1860-е). Пророчество Достоевского (1870-е). Человек-миф. Ревизионист славянофильства. Консервативный революционер. Пророчество Константина Леонтьева (1880-е). Консервативный проект и реальность. Почему? Итоги.

393 Глава ВОСЬМАЯ. На финишной прямой

Интеллектуальная нищета власти. Прав ли Бердяев? Три дороги. Тупик. «Россия под надзором полиции». «Блестящий период». Приключения русского кредита. Извивы молодогвардейской мысли. Три войны. Россия против еврейства. Евангелие от Сергея. «Еврейский вопрос». Русский вопрос. Уроненное знамя. Проблема «политического воспитания». Корень ошибки. Альтернатива большевизму?

445 Глава ДЕВЯТАЯ. Как губили петровскую Россию

Три школы. Глупость или измена? Предчувствия. Контрреформистская догма и Ричард Пайпс. Геополитика Дурново и Витте. Столыпин и Розен. План Розена. Загадка. Версия Хатчинсона. Версия Хоскинга. Версия Базарова. Версия Кожинова. Патриотическая истерия. Век XX. Кто кого? Военная контроверза. Декабризм. Несостоявшееся начало.Фантасмагория Официальной Народности. Славянофильская фантасмагория. «Молодые реформаторы». Второе поколение. Третье поколение. «Разрушение цивилизации». Акт за актом. Последний парадокс.

53* Глава ДЕСЯТАЯ. Агония бешеного национализма

Возрождение империи или агония? Энтузиасты очередной реставрации. Самоубийство и реставрация. Тяжелый диагноз. Черносотенный соблазн. Судьба победившего большевизма. Реакция бешеных. «Еврейская революция» по Н.Е. Маркову. Н.Е. Марков и русский консерватизм. Эволюция «жидо-масонского заговора». Эсхатологическая истерика. Что мы знаем и чего мы незнаем. При чем здесь нечистая сила? Опять предчувствия. Другой путь.

581 Глава ОДИННАДЦАТАЯ. Последний спор

Хронологический маневр. «Ах, если бы...». «Скачок». Странное совпадение. О «деспотической линии». Дворцовый переворот? Самодержавная революция. Наследство Грозного царя. Перерождение. Традиция «долгого рабства». Россия без Сталина? Еще одна загадка. Раскол. «Вялый пунктир»? Либеральные депрессии. Свободна, наконец? Имитация держа в н ости. Масштабы вызова. Либеральная «мономания». Скептики и национал-либералы.

637 ПОСЛЕСЛОВИЕ. И.Н.Данилевский

645 ПИСЬМО И.Н. ДАНИЛЕВКОМУ. А.Л. Янов

654 ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

От издателя

Нравственность человека видна в его отношении к слову.

Л.Н. Толстой

Мое знакомство с Александром Львовичем Яновым началось с его статьи «Предпосылки литературы», попавшей мне из «самиз­дата» в 1969 году. Статья эта произвела на меня глубочайшее впечатление и во многом определила мой интерес к российской истории. Но получить у него ответы на все возникшие у меня тогда вопросы мне так и не удалось. В 1974 году за публикацию статьи о Герцене (подумать только!) в журнале «Молодой коммунист» его выдворили из страны. Так Янов повторил судьбу многих выдающих­ся сынов России. С тех пор он живет в Соединенных Штатах, продолжая заниматься российской историей. Чего это ему стоило, знаетлишь он - историк России, неожиданно оказавшийся в чужой стране без знания языка, привычной среды и общения. Но это не было для него/лавным, как не было и проблемы выбора. В России, как завещание, он оставил свой труд, посвященный судьбам интеллекта, извечно оппозиционного власти в силу ее специфики. Жанр своего труда он определил как философия русской истории, задача которой может быть сформулирована «как попытка концептуального осмысления политической практики и политичес­кого мышления в России за время ее полутысячелетнего сущес­твования в концерте европейских держав. Полторы тысячи страниц текста, насыщенного фактами, гипотезами и размышлениями в течение десяти лет распространялись в самиздате.

В обращении к читателю, он писал:

«Важно раз и навсегда понять, что «завтра» наше зависит не от одного лишь нашего «сегодня», но и от нашего «вчера». Что лишь от взаимодействия прошлого и настоящего может родиться предвидимое будущее.

Игнорируя прошлое, опираясь только на одно обнаженное, усеченное как ствол с обрубленными корнями настоящее, рискуешь навсегда остаться в заколдованном кругу прошлого. Именно таким образом прошлое и превращается в рок, тяготеющий над будущим. Ибо, как сказал мудрец, народ, забывающий свое прошлое, рискует пережить его снова.

И нет из этого заколдованного круга никакого иного выхода, нет иного способа рассчитаться с этим заклятьем, кроме бесстраш­ного, ... предельно честного его осмысления. Кроме возрождения философии истории. Кроме анализа политической культуры, становящегося неотъемлемым элементом общественного сознания. Я не знаю и не представляю себе сейчас дела, которое было бы важнее этого. Важнее именно для будущего. Для действительно честного будущего человечества.

Ибо человечество состоит не только из профессионалов- историков. Состоит оно как раз из профанов. И если забудут что-то историки, их пожурит ученый совет. А мы, профаны, платим за то, что забываем историю, значительно дороже».

В заключении он подчеркнул: «Следует понять, наконец, что действительным содержанием споров о природе абсолютизма, о сущности политических институтов и идеологий или тому подобных отвлеченных материй, является не архаическая схоластика, а собственная наша судьба».

Собственная судьба Александра Янова, историка и гражданина, неразрывно связана с историей России. Вопрос о том, как сделать уроки прошлого полезными для будущего и возможно ли это - один из ключевых.

Трилогия «Россия и Европа. 1462-1921» - обобщающий труд историка, изданный на родине. Доступное широкому читателю исследование увлекает страстностью убеждений, яркостью стиля и стремлением включить в процесс осмысления российской истории как можно больший круг людей. Читая Александра Янова, можно спорить с ним, можно соглашаться, но нельзя остаться равнодуш­ным. Его трилогия возбуждает острый до болезненности интерес к прошлому. И для меня это не попытка к бегству от современности, а скорее возможность обрести внутреннюю опору и пусть неустойчивое, но душевное равновесие. Теперь я знаю: сокрушительный результат семидесятилетних усилий вождей КПСС противопоставить себя остальному миру непоправим, если не осмыслен исторически, не станет нашим духовным опытом, каким бы он ни был горестным. Но он - и только он - поможет разобраться в настоящем, сориентироваться в системе координат судьбы. И это тоже немало. И А.Л.Янов нам только поможет в этом. Читайте его. Он собеседник современный и своевременный. Он ясно излагает, потому что ясно мыслит. Он увлекает, потому что сам увлечен.

Драма патриотизма

в России 1855-1921

ПЕРВАЯ

Вводная

ГЛАВА ВТОРАЯ

У истоков «государственного патриотизма»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Упущенная Европа

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ошибка Герцена

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ретроспективная утопия

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Торжество национального эгоизма

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Три пророчества

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На финишной прямой

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Как губили петровскую Россию

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Агония бешеного национализма

ГЛАВА

Последний спор

ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вводная

Как мало в нас

справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм...

А.П.

О причинах российской Катастрофы семнадцатого года, о том, почему почти без выстрела рухнула трехсотлетняя империя Романовых, а вслед за нею, уступив место диктатуре пролетариата, и новорожденная Февральская республика, написана без преуве­личения библиотека - на всех языках. Но как-то так случилось, что вся эта мировая историография вертится, как вокруг оси, около одной и той же старой схемы, предложенной еще в романе Достоевского «Бесы». Согласно ей, как знает читатель, непосред­ственные исполнители разрушения России, бесы, заимствуют свои «красные» поджигательские идеи с Запада - через посредство «рус­ских европейцев», либералов-западников.

Я не хочу сказать, что все историки следуют этой схеме букваль­но. Некоторые- и их, собственно говоря, большинство - вполне убе­дительно оспаривают отдельные её аспекты. Ричард Пайпс, допу­стим, развернув старую схему в трехтомную эпопею «большевист­ского заговора», отвергает тем не менее идею о западном происхождении русского бесовства. Для него бесы-большевики - вполне самобытный, домашний, так сказать, продукт, выросший из особенностей истории «патримониального», как он думает, госу­дарства. Но и Пайпс, разумеется, исходит из тезиса Достоевского, что виновниками Катастрофы могли быть только «красные» бесы. Потому и датирует он её начало октябрем семнадцатого, т.е. момен­том их прихода к власти.

Александр Солженицын, в противоположность Пайпсу, копирует схему Достоевского целиком. И потому в его многотомной эпопее «Красное колесо» на роль главных злодеев выдвигаются, естествен­но, «русские европейцы», породившие бесов, старательно подчер­кивается роль «черного вихря с Запада» и дата начала Катастрофы отодвинута к февралю 1917-го, т.е. к моменту падения монархии и торжества западников.

Эти хронологические - и этнологические, если хотите, - разно­гласия еще больше осложняются тем, что эмигрантский историк Григорий Бостунич и бывший шеф Союза русского народа Николай Марков идут в своих размышлениях о Катастрофе куда дальше и Пайпса и Солженицына. Согласно их версии событий (а каждый из них, не забудем, тоже опубликовал по двухтомной эпопее, трактую­щей наш многострадальный сюжет), происхождение бесовства ока­зывается не русским и даже не западным, а вовсе еврейским. То есть для них и сами бесы, и породившие их либералы (тут они, естествен­но, верны схеме Достоевского) были если и не чистокровными евреями, то уж непременно «жидовствующими».

Соответственно дата начала Катастрофы отодвинута у Бостунича к 929 году до Р. X., когда, как он полагает, «был составлен царем Соломоном политический план порабощения мира жидами». А у Маркова дата эта вообще теряется в туманных временах, когда, по его сведениям, бывший «высший ангел Сатанаил-Денница был низвергнут в бездну». Разумеется, низвергнут он был за мятеж про­тив своего самодержавного Государя и в результате «стал сатаною» и прародителем жидомасонства.

Конечно, упомянул я здесь лишь самых выдающихся представи­телей всех трех течений мысли. На самом деле работало над этими версиями причин русской Катастрофы, заимствованными из Достоевского, великое множество писателей, политиков, историков и поэтов - на протяжении почти столетия. И признаться, мне эти их занятия всегда казались странными, чтобы не сказать абсурдными.

В частности, никому из них не пришло почему-то в голову, что и сам-то Достоевский представлял все-таки в драме постниколаевской России лишь одну из сторон, а именно славянофильскую (на совре­менном сленге, почвенническую), и был, следовательно, в своих суж­дениях о ней лицом, мягко говоря, заинтересованным. А значит вся его схема с её переплетением либерализма и «красного» бесовства могла быть основана на элементарном политическом предубежде­нии. Я не говорю уже о том, что великий спор о происхождении рус­ской Катастрофы сводится у всех этих авторов к таким тривиальным сюжетам, как хронология или этнические корни бесовства. Серьезные вроде бы люди, годы жизни на это дело потратили, а спо­рят о пустяках...

Оттого, может, и стал я историком, чтобы хоть самому себе объ­яснить, где именно все они ошибаются.

1 Сомнения сомнениями, однако решение загадки не давалось мне и после того, как я закончил исторический факультет МГУ. Потому, надо полагать, что, хотя и оказалось это решение элементар­но простым, лежало оно совсем в другой области и никакого, собст­венно, отношения к этническому происхождению русского бесов­ства не имело. Первые его намётки пришли, можно сказать, случай­но, осенью 1967 года, когда был я уже разъездным спецкором Литературной газеты и Комсомолки и приключилась со мною совершенно необыкновенная история.

Признаюсь, я не придал ей тогда особого значения, хоть и сужде­но ей было определить мою судьбу на десятилетия вперед. На самом деле показалась она мне престранным курьёзом, какими полна была жизнь в ту короткую пору «междуцарствия», когда динамический импульс, заданный России хрущевским десятилетием реформ, уже агонизировал, но не решалась еще поверить страна, что стоит на пороге беспросветного тупика брежневизма. Фоном моей истории, короче, было время, когда возможность для СССР пойти по тому, что ныне зовётся «китайским путем», оказалась упущена - безвозврат­но: Россия больше никогда не будет крестьянской страной, как Китай.

Но вот сама история. Тогдашний главный редактор Литературной 'газеты Александр Маковский, с которым я и знаком-то не был, при­гласил меня вдруг к себе и предложил написать статью на полосу (!) о

Владимире Соловьеве. Чтобы представить себе, насколько странным было это предложение, надо знать, конечно, кто был Соловьев и кто Чаковский. И почему, собственно, обратился он с такой неожидан­ной просьбой именно ко мне.