— Ладно… Через полчаса подойду, — проявила неожиданное великодушие обычно склочная экс-прима. — Только сомневаюсь, что вы уложитесь…
— Идемте, лейтенант, — скомандовала Лена, и Гурий послушно стартовал в сторону выхода.
Лена двинулась было за ним, но через пару секунд вернулась к Светане.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Что значит «уложитесь»?
— Да ладно тебе. — Светаня обнажила в бледно-розовой улыбке бледно-голубые, побитые сибирскими морозами зубы пристяжной кобылы. — У меня глаза не на затылке растут… Я же вижу, что тебя от страсти прям наизнанку выворачивает… Вот уж не подозревала, что форма тебя заводит.
Только милицейская или как?
— Еще спортивная. И железнодорожная, — по инерции парировала Лена и только потом неожиданно покраснела. — Что за чушь ты несешь? Какая страсть?
— Ладно-ладно… Беги к своему лейтенанту, нимфоманка. Когда закончите, дашь отмашку. Я неподалеку буду, веночки посмотрю на продажу… Чудные веночки видела, а такие к ним ленточки можно будет присобачить… Атласные, с позументом…
Хотя этой скотине атласные… Сатиновыми обойдется, подлец! Я ему из старых трусов понашиваю… Я ему понашиваю… Я ему понавешиваю… Всех собак, алкоголику!
— Это не то, что ты думаешь… — прервала полет Светаниной фантазии Лена. — Как тебе такое вообще могло в голову прийти? Это совсем, совсем не то…
— Конечно, не то… Поражаюсь твоему вкусу… Добро бы морским офицером был при кортике… А так… Нет, Ленка, ты меня удивляешь…
Препираться со Светаней дальше означало бы попусту терять время. И Лена, махнув рукой на подругу, побежала догонять Гурия.
…Через десять минут они уже сидели в машине.
— Ну? Стало быть, у вас для следствия кое-что имеется? — начал Гурий казенным голосом заседателя народного суда, что несколько не вязалось с его новым имиджем.
— Кое-что… — подтвердила Лена. И замолчала, мучительно решая для себя — да или нет. Да — или нет? Да — или нет?
Если сейчас она расскажет Гурию о бумажнике Романа и контракте с «Лиллаби», найденном в Афином доме, то придется говорить и обо всем остальном. Иначе никак не объяснить появление у нее всех этих вещей. Вещей, с которыми ей одной явно не справиться. А они — ощущая собственную безнаказанность — тащат за собой другие вещи. Покрупнее и помасштабнее. Яхты, например. С не правдоподобно красивыми именами. Таким же не правдоподобным, сбивчивым и фантастическим будет выглядеть объяснение, но он поверит, он должен поверить…
Лена еще раз исподтишка взглянула на профиль Гурия: теперь он выглядел пугающе медальным. Что ж, такому человеку можно доверить не только тайны следствия, но и собственную жизнь. Где-нибудь среди колец питона, непролазных, кишащих всякой нечистью дебрей Амозонки, в ручищах мента — низколобой антропологической ошибки, тупиковой ветви в развитии… Или в самой гуще террористов, захвативших какой-нибудь рейсовый самолет.
Кстати, о самолетах.
Интересно, от чего она идет, легкая турбулентность, заставляющая подрагивать самые кончики пальцев? А впрочем, все и так ясно: она готова совершить затяжной прыжок в тайну гибели Нео, осененную узким и легким вымпелом-рыбой…
Готова.
— Что же вы хотите рассказать мне, Лена? — мягко напомнил о себе Гурий. От народного заседателя и следа не осталось.
И Лена решилась.
— Не только рассказать… Я сейчас покажу вам кое-что. Только обещайте выслушать меня до конца. И…
— Что — "и"?
«И не упечь меня за решетку», — едва не вырвалось у нее. А впрочем, по здравом размышлении, не стоит пугать полубогов, они и сами могут испугаться и таких дел натворить, что не расхлебаешь.
— Что — "и"?..
— Ничего… Просто выслушайте до конца. Обещаете?
— Конечно.
Обстоятельства, при которых они познакомились, напрочь вылетели из Лениной головы. Прихватив с собой целый шарабан самых разнообразных персонажей — начиная от эстрадной дивы (на козлах) и заканчивая гурьевской сельскохозяйственной мамашей (на запятках). Туда же были погружены обломки маленькой яхты — почему-то о ней Лене не хотелось вспоминать больше всего.
Тем более что начала она тоже с яхты.
Большой.
Известие о «Такарабунэ» странно взволновало Гурия. Как будто Лена говорила не о плавсредстве, на котором произошло убийство, а о женщине, которая оставила несчастного провинциального мента по причине несчастной провинциальной зарплаты. И ушла к более перспективному, с ее точки зрения, хозяину пивной палатки.
Глухая ревность, смешанная с таким же глухим отчаянием, на секунду исказила новоиспеченный медальный профиль лейтенанта.
— Стало быть, вы в курсе того, что произошло в лодочном кооперативе, — выдоил из себя Гурий.
— А вы? — выдоила из себя Лена.
— Мне по должности положено. А вот откуда вам это известно?
— Известно…
— Да… Интересно, членов переходного правительства в Эфиопии об этом тоже проинформировали? .
Напрасно, совершенно напрасно она решила покаяться в старенькой исповедальне с номерным знаком «Р371КИ». Слишком дорого ей будет стоить внезапный приступ откровенности. И что за помутнение на нее вообще нашло?..
Но углубиться в эти запоздавшие мысли Лене так и не пришлось. Гурий взял себя в руки и вполне деловым тоном спросил:
— И какое же отношение имеет убийство в «Селене» к смерти вашей подруги?
Пора.
Не говоря ни слова, Лена расстегнула рюкзак и извлекла на свет божий то, что, по ее мнению, могло иметь отношение к убийству Романа: контракт с «Лиллаби», подписанный Афой. Контракт, которому так и не суждено будет вступить в силу.
Спустя секунду бумага перекочевала в руки Адониса — Лао-цзы, и он принялся изучать ее, изредка шевеля безупречными, с точки зрения какого-нибудь древнегреческого ваятеля, губами.
— Ни фига себе, — вынес свой вердикт Гурий ровно через десять минут. — Значит, они были знакомы. Интересная киношка.
Но…
— Что — «но»? — по инерции спросила Лена, хотя и так было ясно, что Гурия явно не устроил жанр киношки.
— Это можно рассматривать только как косвенную улику. И то…
— Но они знали друг друга…
— Мало ли кто был с кем-то когда-то знаком. За такие вещи не убивают, согласитесь. А от случайностей никто не застрахован. Хотя факт примечательный…
— Есть еще один… Может, не такой примечательный… Вот…
Билет на электричку, следующий подпунктом номер два, произвел на Гурия гораздо большее впечатление и потребовал гораздо больше времени на изучение. Гурий, перекрывая свой же собственный рекорд, ползал по нему глазами около двадцати минут.
— Тэк-с… Наша ветка… Наша зона. Судя по дате — прошлая пятница. Вечер. Как раз тогда ваша подруга и… Откуда у вас этот билет?
— Это — его билет.
— Кого — «его»?
— Романа. Романа Валевского. — Имя, совсем недавно такое дорогое, слетело с Лениного языка, как птица, оставив после себя странный пернатый привкус легкой грусти.
И больше ничего. Теперь она точно знала, что, произнесенное еще и еще раз, оно больше не будет причинять ей боль. Сожаление о несбывшемся, но не боль.
— Интересная киношка, — еще раз повторил Гурий. Но — с гораздо большим энтузиазмом. Жанр, в котором был выполнен злосчастный билет, на этот раз оказался его любимым. — Откуда вы знаете, что билет принадлежал.., м-м.., убитому?
— Знаю.
— Откуда?
— Это билет… Это билет из его портмоне.
— Вот как? — Гурий, до этого державший Лену на периферии зрения, повернулся к ней всем корпусом. — И каким же образом он оказался у вас?
— Оказался.
— Так не пойдет. Либо вы рассказываете мне все…
— Либо?..
«Либо» не предвещало для Лены ничего хорошего, даже полубоги умеют сводить классические брови к классической переносице и классически испепелять взглядом, но ведь она сама влезла в эту авантюру. И теперь нужно идти до конца, ничего не попишешь.
— Хорошо. Я скажу. Я получила его от одного человека.
— От какого человека? Знакомого… м-м.., покойного?
Представить алконавта Печенкина знакомым балетной знаменитости можно было только в горячечном бреду или во время приступа острого психоза, и Лена хмыкнула:
— Это вряд ли… Скажем, я вырвала зубами… Он случайно оказался поблизости от места.., где все это произошло… Он был там… И…
— Был там? Когда?
— Думаю… Еще до того…
— Так. Подождите. — На бледное лицо Гурия моментально вскарабкался азартный румянец. Сейчас он крутанет колесо навязшей на зубах дурацкой игры «Поле чудес» и начнет угадывать. По буквам. — Я, кажется, знаю, о ком вы говорите…
— Даже так?
— Печенкин!.. Точно — Печенкин!
Прав я?
Вместо буквы он угадал целое слово — с первой попытки, с первого захода, как и положено полубогу. Так что Лена даже не удивилась, лишь спросила для проформы:
— Интересно… Каким образом?
— Каким? Да будь на его месте кто-то другой… — по лицу Гурия вдруг пробежала судорога. — Будь на его месте кто-то другой, более серьезный, — вы бы здесь не сидели… Вы хоть это понимаете, девушка? Вы понимаете, куда вы влезли?.. Тоже, деятели… Улика не последняя — и вот так, без изъятия, без оформления протокола…
— Интересно… Каким образом?
— Каким? Да будь на его месте кто-то другой… — по лицу Гурия вдруг пробежала судорога. — Будь на его месте кто-то другой, более серьезный, — вы бы здесь не сидели… Вы хоть это понимаете, девушка? Вы понимаете, куда вы влезли?.. Тоже, деятели… Улика не последняя — и вот так, без изъятия, без оформления протокола…
— Да ладно вам… — огрызнулась Лена, вспомнив обстоятельства, при которых ей достался узелок с места преступления. — Вы-то сами… Вы сами даже не почесались, чтобы что-то там изъять…
— Зато вы… — огрызнулся Гурий. — Ладно… И что вы прикажете со всем этим делать?
Хороший вопрос.
— Делайте, что считаете нужным… — Силы неожиданно покинули Лену.
— Вы же понимаете, я должен составить протокол… Приобщить улики к делу…
Которое веду даже не я… А…
Ничего нового, а уж тем более — радостного в этом известии не было, и за чеканным, но нежным профилем Гурия нарисовался совсем другой профиль: неумеренно-каннибальский, с лучевой костью в носу и берцовой — в жестких вихрах. С перепугу Лена даже вспомнила выходные данные дикаря, запечатленные в его корочках: Сивере Антон Александрович.
— Сивере Антон Александрович, — закончила за Гурия она.
— Майор Сивере. Вы и это знаете? — У лейтенанта из провинциального Мартышкина отвисла челюсть.
Что ж, если у нее и были какие-то сомнения насчет собственной судьбы, то теперь их не осталось вовсе.
— А вы? — пролепетала Лена.
— А мне по должности положено… И потом… — Гурий раздул щеки, — ..это мой старинный приятель. Антон Сивере.
— Приятель?..
Только этого не хватало!
— Приятель. Друг даже… Да. Друг — это вернее…
— Вот как. — Губы больше не слушались Лену. Адонис — Лао-цзы на поверку оказался троянским конем — в полном соответствии с древнегреческой мифологией.
— Значит, вы знаете Антона.
— Виделись…
— Даже так? И при каких обстоятельствах?
Вот сейчас она и начнется, троянская резня. От нее не спрячешься в укромном уголке, лучше уж сразу упасть на колени и в такой неудобной позе ожидать лодчонку через приснопамятный Стикс. А еще лучше — камень на шею. И утопиться во все том же Стиксе.
Но топиться Лена не стала.
— Это та самая случайность, — сказала она. — О которой вы говорили… И от которой никто не застрахован…
— Валяйте про случайность, — выдохнул Гурий после паузы. — Люблю слушать про случайности. Тем более что…
Он осекся, сдвинул фуражку на затылок и почесал не успевшие состариться ссадины: впечатляющий итог их недавнего знакомства. Ссадины намекали на кривую дорожку, в самом конце которой столкнулись Лена и участковый из Мартышкина; дорожка была вымощена случайностями на совесть: совершенно случайно Лена нагнала Гурия на шоссе, непреднамеренно сбила его и, поддавшись порыву, отвезла в населенный пункт с ласковым названием Пеники. В Пениках — и тоже случайно — в ее машине образовался Пашка. Сам Пашка совершенно случайно обнаружил на яхте тело Нео, с которым Лена — по странному стечению обстоятельств — познакомилась в день убийства. Венчал же всю эту шаткую конструкцию сам Гурий, волею судьбы расследующий дело ее подруги Афы Филипаки. Гурий же восседал на крупе каннибала Сиверса… Расследующего соответственно убийство Романа Валевского. А если вспомнить ее визит на Фонтанку и приплюсовать сюда контракт Афы с «Лиллаби»…
Не спятить бы, господи, от таких совпадений!
— Хорошо, — согласилась Лена. — Я расскажу все, что знаю. С условием, что… Ладно, об условиях — потом…
— Как знаете…
— Только начинать придется с весны…
Иначе проследить всю цепочку будет достаточно трудно.
— Надеюсь, с этой весны? — напрягся Гурий.
— Да.
— Ну слава богу… А то я уж подумал…
Нет, начинать сагу с непорочного зачатия Христа Лена не собиралась, ограничившись первым знакомством с Пашкой в апреле.
Или это был март?..
Спутанные месяцы оказались единственным, о чем Лена не могла сказать ничего определенного. Дальше дело пошло живее, хотя в месте их первой встречи с Нео она снова забуксовала: внезапно вспыхнувшая страсть к красавцу-покупателю одеколона показалась ей несколько порочной, мелодраматической и нестерпимо киношной. Именно так ее мог воспринять Гурий, взращенный на целомудренном молоке деревни Пеники. И на таких же пеньюарно-целомудренных припевах своей обожаемой дивы — что-то вроде «А ты любви моей не понял, и напрасно, и напрасно…». Так что, прошмыгнув через переулок с покосившейся табличкой «Хотите быть моей любимой девушкой?» (эта фраза, вскользь оброненная Романом, до сих пор звенела в ее ушах), Лена перевела дух.
Все последующие события были изложены достаточно точно, за исключением визита в танц-студию Валевского на Фонтанке, который она малодушно скрыла: чертов пистолет прожигал ей колени даже сквозь толстую свиную кожу рюкзака. Она не забыла ни о чем: ни о фотографии navyboy [21] в ящике Афиного комода, ни о его же фотографии, окопавшейся в соседней с убийством секции таунхауза. Ни о хореографическом прошлом покойной, ни о переполовиненных «Ста видах Эдо», которые вывели ее прямиком на экстремиста Печенкина…
— Н-да, — только и смог вымолвить Гурий, когда Лена закончила рассказ. — Будем сажать.
— Кого? — В горле у Лены мгновенно пересохло.
— Как кого? Печенкина. — Царапины на лице у Гурия вспыхнули, а едва пробивающаяся щетина встала дыбом. — Сукин сын, простите за грубость… Мародер. Подлец, еще раз извините…
— А…
— А вам — спасибо за содействие.
— И все?
— Ну… — засопел лейтенант. — А что же вы еще хотели?
— Ну… Не знаю…
— А улики… — Гурий скосил глаз на бумажки, которые все еще держал в руках. — Улики я передам по назначению. Думаю, кое-кто очень сильно ими заинтересуется.
— Кое-кто — это кто? — Лена вдруг почувствовала, как у нее неприятно засосало под ложечкой.
Из-за спины многозначительного лейтенантского «кое-кто» явно просматривалась фигура майора Сиверса, которую Лена боялась до обморока. Пожалуй, только Николай Петрович Поклонский, преподаватель по теории вождения из автошколы №4, вызывал в ней столь мистический ужас.
— Человек, который занимается этим делом, — снова неприятно раздулся Гурий.
— Майор? — Она все-таки пропихнула это сквозь намертво сцепленные зубы. — Сивере?
— Он. Кто же еще.
— Ясно… А…
— Я понимаю… Время сейчас не самое подходящее, но… Надо будет проехать в отделение. Если вы не возражаете.., э-э… Лена.
— Зачем?
— Оформим улики. Напишете, как дело было… Ну то, что мне рассказали…
Лучше бы Гурию было не произносить этих слов, хотя ничего другого звездочки на погонах и мышастый китель нашептать не могли.
— Все, что рассказала, — повторила Лена слабым голосом. — Все?
— Ну да…
— И как вы себе это представляете?
Последующие несколько минут Лена с интересом наблюдала за очередными метаморфозами, происходящими с лицом Гурия. Для начала оно вновь ненадолго сделалось круглоглазым и глупо-милицейским (как раз для составления протоколов), затем в нем появилось что-то мальчишеское (как раз для стрельбы из рогатки по воронам), и, наконец, — о, счастье! — опять оказалось заваленным терракотой и мрамором (как раз для выделки полубогов).
Гурий решал.
— И как вы себе это представляете? — повторила Лена.
— Никак, — честно признался он. — Боюсь, что это никому не понравится… Целищеву — в первую очередь…
Целищев, Целищев… Ну, конечно, Лена помнила это имя — вполне вегетарианское и далеко не такое кровожадное, как «майор Сивере». Целищев — тот самый милицейский капитан, дядька с галерки, насмерть запуганный импровизациями Гавриила Леонтьевича Маслобойщикова на благодатной сцене ломоносовского морга!..
— Целищев — это?..
— Неважно, кто это… — нахмурился Гурий. — Есть здесь один деятель…
— И что?
— Ничего… Как насчет того, чтобы прокатиться в Питер?..
* * *…Во всем была виновата бумажка с адресом.
Она и сейчас лежала в заднем кармане Пашкиных джинсов — аккуратно сложенная вдвое. Если бы не она, с Пашкой не случилось бы того, что случилось. И он бы не сидел сейчас в кромешной тьме. И на голову ему не давил бы низкий потолок, а в бок не упиралось бы нечто, похожее на рукоять бейсбольной биты. Впрочем, бейсбольной биты Пашка никогда и в глаза не видел, разве что — по телику, в качестве любимой игрушки маньяков всех мастей, да и не увидел бы при любом раскладе: уж слишком здесь было темно.
И — неизвестно.
Не то чтобы неизвестность пугала Пашку (в этом он не признался бы и самому себе), скорее, вызывала странное чувство веселой злости пополам с любопытством. Иногда злость брала верх над любопытством, обставляла его у самого финиша, и тогда Пашка начинал самозабвенно злиться на:
1. Лену, которая уехала в тот самый момент, когда больше всего была нужна ему.