- Любопытный у вас на мою тему сюжет получается. Какую роль в нем играют племянники?
- Проходных статистов, - уверенно заявил Птах. - Они мне интересны ровно настолько, насколько могут потрепать одним только присутствием рядом ваши нежные нервы. Видите? Я откровенен. Теперь ваша очередь.
- Отвык я от очередей!.. - осторожно потянулся Платон, закинув руки за голову. - У меня в ходе нашей беседы возникло такое предположение, что Богуслав, говоря о завещании на сыновей, имел в виду семейные деньги. Так, парочка фирм, парочка клубов. А вы раздули из этого возню на уровне отношений с мафией. Чего вы добиваетесь?
- Семейные денежки или мафиозные, мне один хрен, - Птах отсел от потягивающегося Платона подальше. - В нужный момент вы сами выведете меня на нужных людей. А может, Платон Матвеевич, вы мне просто черканете вот тут, в блокнотике, номера счетиков и наименования банков, а? Не надо всех, парочка-тройка... Наизусть помните? У вас ведь, как у бухгалтеров, должна быть отменная память.
- Что вы, Николай Батькович, - Платон укоризненно покачал головой, - это же будет самое настоящее оскорбление взяткой офицера при исполнении. Да и с памятью у меня после болезни проблемы. Давайте лучше поговорим о женщинах.
- О женщинах? - разочарованно спросил Птах.
- Ну да. Об Авроре, к примеру. О домработнице.
- Хотите разговаривать о домработнице? Ну что ж... Не замужем, не состояла, не привлекалась. Последнее место работы - администратор московского фитнес-клуба.
- Она ненормальная, - уверенно заявил Платон. - Зачем администратору фитнес-клуба идти ко мне в домработницы?
- Вопрос понял, - по-деловому отреагировал Птах. - Выясним. Хотите, я с ней поговорю? Прямо сейчас.
- Сейчас не выйдет. Она пьяная, лежит в кухне на полу, пристегнутая к батарее наручниками.
- Фу! - укоризненно заметил Птах.
- Да, я такой! - Платон встал.
Они прошли в кухню. Авроры не было ни на полу, ни под столом, ни на диване. Поблескивая, висели на трубе у батареи застегнутые наручники.
Решив хоть как-то употребить присутствие Птаха себе на пользу, Платон решил выяснить, какие неприятности грозят его племянникам в связи с несанкционированным захоронением Богуслава.
- Да хрен с вами, Омоловы, - отмахнулся Птах, брезгливо скривив сочный рот. - Вы не обо мне беспокойтесь. О братве пусть племянники подумают. Братва не поймет - никого не пригласили на такое торжественное мероприятие.
- Я еще хотел сказать... Пропавшая личинка богомола...
- Знаю, - кивнул Птах. - Сперли вещественное доказательство.
- Это не я.
- Знаю. И с большим интересом прослежу, что из этого получится. - Птах решительно направился к выходу.
- А что из этого должно получиться? - догнал его Платон. - Хотите привлечь племянников к ответственности?
Задрав голову, Коля Птах весело посмотрел в лицо Платону:
- Зря вы тогда в моем кабинете не просмотрели материал по богомолам более внимательно. Зря. Передайте вашему садовнику, что через три-четыре месяца детки вырастут и войдут в стадию половой зрелости. При условии, конечно, правильного и обильного питания, - уточнил он, ткнув в живот Платону пальцем. - Самки, кстати, могут вырастать до семи сантиметров в длину! Самцы поменьше.
- И что? - не понял Платон. - Эти насекомые все равно долго не живут. Если я правильно запомнил, к зиме умирают. Месяца через три-четыре.
- Платон Матвеевич! - воскликнул Птах, в странном азарте блестя глазами. Эти три месяца они плодятся! Вы у нас кто? Бухгалтер? Ну так посчитайте! В оотеке может быть до трехсот яиц. Это триста маленьких богомольчиков. А самка склеивает не одну оотеку. Выходит в среднем по тысяче потомков. От одной самки! А сколько у вас самок вывелось в оранжерее, знаете? Хоть кто-нибудь знает?
- Ерунда все это, - пробормотал пораженный Платон. Его воображение напрочь отказывалось равномерно расселить в оранжерее тысячу насекомых, по семь сантиметров каждое.
Они услышали шум в коридоре и вышли. Федор тащил из ванной мокрую Аврору, кое-как обернутую махровой простыней.
- Что опять?! - простонал Платон.
- Ничего, Тони, - племянник изображал бодрую улыбку, пока Аврора пинала его ступней в лодыжку. - Жрать охота. Решил напомнить кошелке о ее обязанностях. Представь, она валяется в твоем жакузи, кофе хлебает и курит ментол. Вот, попросил вежливо приготовить нам завтрак, а она сопротивляется.
- А действительно, почему бы нам всем не позавтракать? - потер ладошки Птах. - Вы, Федор Богуславович, отпустите дамочку, она оденется и сразу же приготовит омлет, так ведь?
Нервно подергиваясь, Аврора сердито простучала босыми пятками в кухню.
Через полчаса все собрались там за столом. Платон с изумлением разглядывал огромный омлет на сковороде. Восхищенно крякнув, Птах встал и бесцеремонно залез в холодильник.
- Чего рыскаете? - любезно поинтересовалась Аврора.
- Спасибо, уже нашел! - Птах открыл пакетик с тертым сыром и посыпал омлет.
- А я люблю с оливками, - намекнула Илиса.
Теперь Платон встал, достал банку оливок и выложил их на омлет. - Не возражаете? - он показал баночку с маринованными улитками.
Никто не возражал. И между оливками на тертом сыре удобно расположились скользкие тушки улиток.
- А я когда был маленький... - мечтательно заметил Веня, - почему-то ел омлет со сладким.
Аврора резко дернулась, вставая из-за стола. С грохотом упала табуретка. Женщина, спеша, как на пожар, подняла сиденье дивана, достала литровую банку. И только когда открытая крышка звякнула, упав на стол, когда ложкой были выужены на блюдо ягоды, все поняли, что в банке был вишневый компот. Аврора не успокоилась, пока не достала все вишни, потрясла их в небольшом дуршлаге, чтобы стекли, и быстро рассыпала по омлету, который теперь больше напоминал странно украшенный торт.
- Так, Венечка? - спросила она, облизывая руку, с которой капал красный сок. - Чего уставились? - она резко сменила тон, осмотрев остолбеневших присутствующих. - Каждый добавляет, чего любит!
- Ну, если каждый... - Федор встал и полез в холодильник.
Через три минуты вся лепота на омлете была засыпана рубленой розовой ветчиной.
- Ох, граждане!.. - только и смог восторженно вымолвить Птах.
Концентрированный компот разлили по бокалам. Федор добавил в свой водки. Платон - холодной минералки, Веня и Илиса - шампанского, Птах - кубинского рома, а Аврора выпила, не разбавляя.
- С косточками было бы вкусней, - заметила она, вставая, чтобы убрать со стола.
Женщина подошла к раковине, сначала сполоснула банку, потом капнула на губку немного моющего средства и засунула ее в банку, тщательно натирая стекло изнутри.
Не в силах отвести глаз от ее руки, Платон вдруг отметил, как легко, без напряжения кисть Авроры вошла в отверстие, и от этого ему почему-то стало муторно и страшно. Наручники... Все еще висят на трубе. Естественно, с такой узкой кистью Аврора стащила браслет. Смутное воспоминание, забытое ощущение когда-то он уже восторгался узкой рукой, легко, без напряжения проникавшей в горлышки банок, ему знаком этот изгиб у косточки, этот изогнутый мизинец!
Раздался звонкий хлопок.
- Тони! - крикнул Вениамин.
Платон с удивлением разглядывает свою ладонь, залитую компотом, слегка разбавленным кровью, и кучку стекла на столе. Он раздавил бокал и не заметил этого.
- Давай поцелую, и все пройдет!
Как во сне он видит, что Илиса тянет к себе его ладонь, Платон сопротивляется и еле сдерживается, чтобы не закричать - Аврора сполоснула банку, заметила какое-то пятнышко и опять засунула в нее руку, царапая ногтем стекло изнутри. Эти пальцы за стеклом царапают его мозг с назойливым тонким звуком, от которого сводит зубы.
Вскочив, он уходит в ванную, тяжело дышит там над раковиной, отслеживая струйку воды.
- Кто-нибудь есть еще в моем доме? - свирепо сверкая глазами, поинтересовался он, выйдя в коридор с обмотанной полотенцем рукой.
Все молчали.
- Так, да? Я уезжаю на дачу! - заявил Платон. - А вы тут живите сами.
- Подвезти, Платон Матвеевич? - подсуетился Птах.
Подъезжая к Репине, Платон с упоением вдохнул запах гниющих водорослей и хвои.
- Я вас здесь высажу, если не возражаете, - притормозил Птах. - Минут десять придется прогуляться пешком.
- Не зайдете? - удивился Платон. Рвение Птаха ехать в такую даль и не пошарить в его доме показалось бессмысленным.
- Нет, спасибо. У меня аллергия на розы. Садовник ваш, опять же, натура сложная и для меня почти непостижимая.
- Знаете Гимнаста?
Птах задумался. Платон уже собрался выйти из машины, не дождавшись ответа, когда Птах тронул его за руку.
- Гимнаст был моим человеком в доме Богуслава. В вашем с братом доме в Москве, - поправился он.
- Как это? - опешил Платон, уже осознав, что означают слова "моим человеком", но заставить себя поверить в это не мог. - То есть... - пробормотал он.
- То есть стукачом.
- То есть стукачом.
- А когда он... когда он ушел от Богуслава и стал жить со мной?
- А когда он стал жить с вами, он перестал быть моим стукачом. Он стал стукачом братвы.
- Какой еще братвы? - не веря, покачал головой Платон.
- Можно сказать по-другому. Хорошо организованной команды под бывшим руководством бывшего спортсмена Омолова... и так далее. Регалии своего брата вы сами знаете. В перестройку он сменил друзей и соратников. Большие деньги большие люди, так ведь?
- Нет, - твердо сказал Платон. - Не верю.
Птах посмотрел насмешливо.
- Фотографии, на которых вы занимаетесь сексом с несовершеннолетней. Их Гимнаст сделал.
- Зачем это ему?.. - опешил Платон.
- Во-первых, конкретный компромат на вас, а во-вторых, он был неравнодушен к девочке Алевтине.
- Этот урод!.. - начал было возмущенно Платон и осекся, увидев свое потное красное лицо в зеркальце. Уговаривая себя успокоиться, чтобы получить хоть какую-нибудь полезную информацию, Платон шарил глазами по соснам у воды и жадно вдыхал запах их коры, нагретой солнцем.
- Вы сказали, что после ухода от Богуслава он больше на вас не работал. Я-то зачем ему понадобился? Что с меня взять?
- Ох, Платон Матвеевич, - сладко жмурясь, как кот, удачно избавивший от сливок молочник, Птах лукаво погрозил ему пальцем. - Вам это лучше знать! Может, все-таки черканете мне в блокнотик?
- Он это делал по просьбе брата? Нет, не может быть, - сам себе ответил Платон. - Богуслав проклинал Иуду Гимнаста, имя его не мог слышать без проклятий.
- Вот вы и пораскиньте мозгами, - Птах покрутил пальцем у виска, - зачем братве нужна была информация о вас. Деловой человек всегда собирает сведения о своих подельниках. Мне пора.
Платон шел к дому в полной растерянности. На звонок у ворот долго никто не отвечал, Платон уже направился к дому сторожа, но тут вдруг Гимнаст образовался с той стороны кованой решетки, как привидение. С иссиня-бледным лицом, пошатываясь, он смотрел на Платона, тяжело дыша.
- Что ты тут? - отшатнулся Платон. - Пьешь?
- Ни боже мой, - заверил Гимнаст, отпирая калитку сбоку от ворот. - Я, как всегда, - на грядках...
А с утра ос дымом окуривал. Развелось их, слава богу, немерено.
В руке Гимнаст держал испачканные землей грабли.
- Что значит - слава богу?
- Сам посмотри, - Гимнаст поманил его к сарайчику с инвентарем.
Платон шел по гравийной дорожке, жадно оглядывая деревья и клумбы. В сарае на земляном полу лежали большие осиные гнезда. Четыре штуки.
- Зачем они тебе? - удивился Платон, склонившись и брезгливо разглядывая ячейки с жирными личинками.
- Так ведь сколько корму вкусного деткам! - восхитился Гимнаст. - Они же тлю всю поели, я принес им муравейник в ведре - все яйца выели. Они очень голодные, Платоша.
Платон понял, что Гимнаст говорит о маленьких богомолах, и вздрогнул.
- Веди!
В оранжерее, куда он входил, озираясь и стараясь ни к чему не прикасаться, было душно, влажно и так душисто, что Платон на секунду забыл обо всем, закрыв глаза и жадно вдыхая аромат роз.
- Попрятались, - нежно заметил Гимнаст. - Не поверишь - они меня уже узнают! Вот, смотри. Фью-у-у, - тихонько посвистел он и кивнул на куст желтой "Баккара".
Платон заметил слабое шевеление листьев, не более.
- Двое сидят прямо перед тобой, на полке!
Платон отшатнулся от деревянной полки. Осмотрел ее, сантиметр за сантиметром, но никого не обнаружил.
- Вот же она, красавица, - протянув руку, Гимнаст снял что-то, по цвету совершенно в тон мореному дереву полки, и протянул Платону. - Возьми. Живая душа все-таки.
Платон рассмотрел на указательном пальце Гимнаста небольшое насекомое, которое на его глазах стало менять окраску на бледно-телесную. С треугольной головой, оно шевелило небольшими, едва развитыми крылышками и смотрело бесстрастными глазами насекомого, сложив перед собой передние лапы, как в мольбе.
- Не возьму, - покачал головой Платон. - Это самка?
- Не знаю, - улыбался Гимнаст с безмятежностью слабоумного. - Вот подрастут, тогда и определим.
- Как определим?
- А вот как они начнут жрать самцов при спаривании! - радостно объяснил Гимнаст. - Идите ко мне, маленькие, идите, я вам принес вкусненькое...
Маленькие богомолы выползали с потусторонним, ни на что не похожим шорохом. Осиное гнездо через минуту целиком скрылось под их сереющими на глазах телами. Платон наклонился, разглядывая шуршащую массу, и понял, что насекомые не меняют окраску. Они сами по себе - бесцветные, почти прозрачные, с кое-где проступающей слабой зеленью.
- "Мантис религиоза", - прошептал Платон, выпрямляясь, и вспомнил, что "мантис" - это по-гречески "пророк", "предсказатель".
Заметив слабое движение у лица, Платон покосился на серебристую лиану, привезенную из Малайзии. Протянул мизинец и хотел потрогать маленького богомола на толстом стволе, застывшего на уровне глаз. Богомол на его движение чуть шевельнул передними ногами, расправляя их, как лезвия в перочинных ножах.
- Что это они у тебя такие бледные, - отдернул руку Платон. - Прозрачные даже.
- Им надо пищи хорошей, кровушки теплой! - отозвался невидимый ему Гимнаст.
- Может, выпустить их на улицу? - сам себя спросил Платон, и его слегка передернуло. Он представил десятки оотек, развешанных на яблонях, на кустах гортензий, на жасминовом дереве...
- Сколько их? - громко спросил он.
- Я насчитал двести шестьдесят три, потом сбился. Они как посыпались!..
- А мне говорили - сто двадцать восемь... Гимнаст! Пойдем со мной.
- Платоша, я занят. Потом, - отозвался невидимый Гимнаст.
- Нам нужно поговорить. Сейчас!
- Не кричи здесь, - он вдруг вынырнул откуда-то снизу. - Они криков не любят. Начинают крылышками шуршать. Я тут без тебя пересадил шестнадцать кустов бордовых роз. На клумбу с "Девочкой". И еще хочу показать бордюрную травку, хорошо прижилась.
- Потом, потом... - Платон спешил к дому.
- Ты же не любишь, когда в одном месте много роз одного цвета, - задержал его Гимнаст.
Платон остановился и осмотрел статую - изрядно облезлую небольшую бронзовую фигурку девочки, сидящей на коленях в раскрытых лепестках бронзового цветка. В слабых струях сделанного Гимнастом фонтанчика "Девочка" казалась несчастным застигнутым дождем и оттого скорчившимся ребенком. Вокруг нее на круглой клумбе жирели свекольного цвета розы.
- Хороши!.. - вздохнул Платон. - А это что? - наклонившись, он поднял из-под розового куста каменную фигурку лягушки, так мастерски выполненную, что ему тут же захотелось иметь такую на своем письменном столе. - Еще одна? - Он показал пальцем на другую каменную лягушку, лежавшую неподалеку.
- Это мое, - твердо заявил Гимнаст. - Это будет тут лежать.
- Как хочешь, - Платон с сожалением выпустил из ладони удобно поместившуюся в нее тяжелую и почему-то теплую лягушку.
Гимнаст, проследив за ним, наклонился и слегка развернул каменную фигурку в одном ему известном направлении. Платон улыбнулся про себя, отметив, что его садовник, похоже, стал настоящим язычником.
Осмотрев дом, Платон понял, что досада и раздражение после сказанных Птахом слов прошли. В доме царили абсолютная чистота и порядок. В прихожей и в столовой стояли в вазах свежие розы - разных оттенков, полураскрывшиеся - как любил Платон. На террасе появились новые циновки приятного цвета гречишного меда и в тон к ним - два кресла-качалки дорогого исполнения.
- Это я тут вот... позволил себе прикупить. Были деньги, вот я и позволил.
Гимнаст уже давно сам вел переписку с ценителями роз, сам продавал редкие кусты и даже иногда вывозил в Питер по ведру роз на продажу, объясняя это жалостью к пропадающей красоте - для хорошего развития куста распустившиеся цветы нужно срезать не позже чем через два-три дня. Платон только благодарственно кивнул, не зная, как начать разговор.
Они устроились на террасе с графином яблочного вина.
- Ты застелил родительскую кровать новым покрывалом. Где старое? Оно мне нравилось. Шелковое. Отец его привез из Китая.
- Мыши... - прошептал Гимнаст, почему-то изменившись в лице. - Погрызли кое-где.
- Он тогда привез покрывало и ширму, - Платон удивился растерянности Гимнаста и пожалел, что заговорил об этом. - А ширма стоит у меня в кабинете, зачем-то добавил он.
Гимнаст молчал, опустив голову. Платон осмотрелся, отметив ухоженный газон у дома и каменную горку у небольшого искусственного пруда.
- Лягушки? - кивнул он на пруд.
- Так ведь... - забегал глазами Гимнаст, - по-вывелись вдруг. Или ушли куда, не знаю.
Присмотревшись к совсем поникшему головой Гимнасту, Платон вдруг понял, что лягушки съедены прожорливым потомством. Интересно, Гимнаст резал на кусочки этих несчастных, или просто запускал их в оранжерею? Нет, богомолы еще слишком малы, чтобы справиться с живой лягушкой. Резал...
Перила кое-где заменены на новые, пол выскоблен и покрашен бесцветным лаком. Старое дерево в сочетании с красными кирпичными стенами и выложенным из серых камней цоколем просто радует глаз. Платону хотелось найти теплые слова благодарности, чтобы сидящий напротив человек принял его признательность без лишнего смущения. Но вместо этого он вдруг вспомнил, каким был дом десять лет назад - небольшой деревянный, с резными наличниками на окнах. Он отстраивал все это вместе с Гимнастом - десять лет назад он привез его сюда, не спрашивая, захочет ли тот ухаживать за старым садом, строить дом...