Николай Богданов БАЗА ВЕРХОЛАЗА Рассказы
Дорогие ребята!
Вы уже читали многие книги Н. В. Богданова! «О смелых и умелых», «Один из первых», «След человека», «Партия свободных ребят» и другие.
В этой книге вы прочитаете рассказы Н. В. Богданова о смелых и умелых людях в мирной трудовой жизни. Вы познакомитесь с очень интересными мальчишками, помощниками взрослых, которых видел автор в степях Казахстана и на берегах многоводной Камы, с семейной базой верхолаза— с его заботливыми детьми, которые снарядили отца на работу «по-высотному».
База верхолаза
Петя, Миша, Маша, Надя, даже маленький Алёша так гордились своим отцом, что сочинили про него загадку:
Девочки и мальчики, собравшиеся со всего двора, хором отвечали:
— Верхолаз!
Ребятам было очень приятно: не у каждого такой отец!
Заботились они о нём как только могли. Отец на порог — Петя помогает раздеться. У Маши уже накрыта скатерть-самобранка. Надя ставит на стол горячий суп или борщ. Пока отец моется под душем, Миша подаёт ему пижаму и мягкие туфли. А малыш Алёша уже держит в руках газеты и журналы — отец любит почитать после обеда.
Однажды отец пришёл домой хмурый. Встревожились ребята. Посоветовались. Дома всё было хорошо. В школе тоже. Уроки выучены. Ни у кого ни одной тройки, не то что двойки. Наверное, у отца какие-нибудь трудности на работе. И Петя, как самый старший, спросил:
— Папа, что с тобой? Ты переживаешь трудности?
Отец удивлённо оглядел всю притихшую детвору и сказал с расстановкой:
— Переживаю…
— На высоте страшно, да? — выскочила Маша, хотя никто её не просил.
Её уже критиковали за то, что она чересчур болтлива, как сорока. Надо же задать отцу такой вопрос!..
Разве отец их когда-нибудь трусил? Он герой войны был!
Все зашикали на Машу, и она смутилась.
— Нет, ребятки, высоты я не боюсь, — сказал отец. — Другая у меня беда: осыпаюсь. Понимаете, осыпаюсь на высоте, как осенний клён… Всё с меня летит и падает вниз. Выпустил из рук карандаш — и нет его. Обронил записную книжку с чертёжиком — и фюйть, нырнула в пропасть… Положил платок мимо кармана — упорхнул и, как белый голубь, пошёл порхать по кварталам… Ко всему привык на высоте: и к тому, что, работая, нужно прицепляться, к тому, что по балкам и карнизам надо ходить, как по бревну, положенному через ручей, вниз не смотреть, а только вперёд. А вот к тому, что «уронишь — не поднимешь», привыкнуть не могу…
— А сам не упадёшь? — спросила боязливая Надя.
— Нет, зачем же! У нас техника безопасности. Там, где нужно, внизу стальная сетка. А где её нет, мы цепями за балки зацепляемся. Если сорвёшься — повисишь немного на высоте, как ёлочная игрушка на ветке, а потом либо сам к балке подтянешься, либо тебя подтянут, — улыбнулся отец.
Ребята притихли. Представили себе отца в виде ёлочной игрушки, и им стало страшновато.
— Вот и трубку сегодня обронил, — сказал он. — Любимую.
Когда отец лёг вздремнуть, прикрывшись газетой, ребята устроили на кухне закрытое заседание. Дверь закрыли и говорили шёпотом.
— Это что — трубка… — сказал Петя. — Один верхолаз уронил кошелёк с получкой…
— Да как же они всё роняют? Надо держать крепче, — сказала Маша.
— «Крепче»! — сказал Петя. — А ты попробуй! Попробуй ничего не поднимать, что уронишь, что от тебя останется? Сколько раз в день что-нибудь да уронишь… Посчитай-ка.
— И тетрадку, и ручку, и пенал, и чулки… и рубашку… и штаны… — стал считать лучший в семье математик, Миша, и заявил: — Если ничего не поднимать, в один день голым останешься!
Призадумались ребята. Вот не ожидали, что на высотной работе есть такая беда: «Уронишь — не поднимешь»!
Вдруг Маша взглянула на Алёшу, всплеснула руками и закричала самым громким в семье голосом:
— Нашла! Нашла! Привязывать! Надо всё привязывать, как Алёшеньке варежки. Помните, когда он тоже на высоте был, когда его всё больше на руках носили!
Все взглянули на Алёшу. Потом начали его тормошить, ласкать, как будто это он и подал такую верную мысль.
— У Алёшеньки были варежки на тесёмочках! Валеночки на резиночках! Он не шёл с моих рук. Он любил высоту! — причитала Надя.
Быстро от слов перешли к делу и, пока отец спал, ему приготовили целую кучу образцов высотного снаряжения.
Девочки достали все имевшиеся у них тесёмки, мальчики — все резинки, даже от рогаток.
И когда с работы вернулась мать, она с удивлением остановилась на пороге. Никто её не встречает. Отец стоит посреди комнаты, смущённо улыбаясь, а вся детвора увязывает его тесёмками, как лилипуты великана.
К обшлагам рукавов, к карманам, к пуговицам рабочего пиджака привешивают карандаши, записные книжки, носовые платки. И ещё что-то, и ещё что-то…
— Товарищи, что это значит? — сказала мама, сгружая на стол покупки.
Когда выяснилось, в чём дело, она стала смеяться. Ну просто так смеялась, что не могла остановиться.
— И нечего тут смеяться, — сказал отец. — Сама же меня за утерянные носовые платки ругаешь… А теперь попробуй вот, оторви что-нибудь. Изобрази порыв ветра!
— Попробуй, попробуй, мама! — закричали ребята. — Посмотри, как крепко! Вот карандаш, он на резинке… Вытащишь, черкнёшь, что надо, и отпускай! P-раз! И он обратно в карман! Это резинка от рогатки. Помнишь, которую ты у Пети забрала…
В конце концов и мама стала изобретать вместе со всеми. Она предложила укрепить на резинке курительную трубку. Нашлась у неё одна в запасе — старый подарок отцу от его фронтовых товарищей. Только с трубкой получилось недоразумение. Она выскочила изо рта, когда отец неудачно повернулся, и, рассыпая искры, стала качаться, как маятник на часах.
Пришлось применить цепочку от старых ходиков.
— Ничего, папа, ничего, — сказал Петя и стал тушить на отце искры, — трубку надо ещё доделать. Крышку ей приделать, чтобы табак не высыпался.
Наутро все проснулись чуть свет, чтобы проводить отца на работу оборудованным по-высотному: с антивысотными резинками, на которых высотные карандаши, записная книжка, носовой платок, трубка, высотные спички…
Поначалу отец путался во всех резинках и тесёмках, но обещал привыкнуть. Хорошо, что ни одна вещь вниз не падала.
И, вернувшись домой, он радостно крикнул:
— Ура! Граждане, сегодня без потерь!
Товарищи-верхолазы посмеивались над его «высотным оборудованием», а потом стали завидовать. И всё спрашивали:
— Где ты такие вещи достаёшь, где их изобретают? На нашем складе? Или на какой-нибудь технической базе?
— Да, — отвечал отец, — есть у меня такая база, собственная, семейная: Петя, Миша, Маша, Надя и товарищ Алексей…
Кряжонок
В одной московской школе почти в середине года появился новый ученик, Миша Макеев, и поступил в третий класс.
Удивительно угловатый какой-то, такой жёсткий, что о его плечи, локти, бока мальчики и девочки, резвящиеся на переменах, ушибались, как о дверные косяки. Московские ребята все шустрые, а он откуда-то взялся такой медлительный, неповоротливый, что нельзя за него не задеть.
Но вот однажды задали сочинение на тему «Кем я хочу быть». Все ещё раздумывали да расписывали, а он сдал листок учительнице скорее всех и вышел в коридор.
Всем было любопытно, что написал так быстро этот увалень. Какую отметку он получит?
Похвалила учительница первых учеников, написавших на пятёрки, как они хотят быть инженерами, радистами, изобретателями.
Поставила четвёрки тем, кто хотел быть геологоразведчиками, моряками, лётчиками, — за торопливость и кляксы.
Несколько троек пришлось на долю будущих артистов, писателей, кинооператоров — за грамматические ошибки.
А Макееву отметки всё нет и нет. Может быть, учительница поставила ему пять с плюсом и приберегает это сочинение Напоследок, чтобы похвалить как самое лучшее?
Приберегла напоследок! Взяла листочек и говорит:
— А вот Макееву я даже подходящей отметки не нашла…
Кто-то громко шепнул:
— Шесть!
Кто-то ещё громче:
— Ноль!
Миша степенно поднялся и встал солдатиком, руки по швам.
— Что здесь написано? — спросила учительница, показывая классу Мишин листочек.
Миша молчал. Зачем же лишние слова, когда там написано?
Учительница поглядела на его спокойный вид и раздельно прочла:
— «Кем я хочу быть», сочинение Михаила Макеева. «Я хочу быть моим дедушкой».
Смешливые девчонки фыркнули. Мальчишки громко расхохотались. А Миша даже бровью не повёл.
— Очевидно, Макеев хочет быть не собственным дедушкой, а таким, как его дедушка?
Миша кивнул головой.
— Но он не объяснил нам, кто же такой его дедушка.
— Кряж, — сказал Миша.
— А чем он знаменит, на каком деле отличился?
— На пыже!
При этих словах наступила полная тишина. А потом весь класс рассмеялся так громко, что даже дверь приоткрылась сама собой.
А Миша пожал плечом, усмехнулся краешком губ, как это он один умел делать, словно хотел сказать: «Это мне над вами надо смеяться, что не понимаете таких простых вещей».
Учительница закрылась листом бумаги, потом, глядя не на него, а куда-то в сторону, спросила:
— Может, Макеев нам объяснит, что это такое?
— Кряж— это уличное прозвище. По фамилии дедушка, как и я, Макеев, у нас в посёлке Керчево половина Макеевых. Так вот, чтобы отличить, всем и дают уличные прозвища, — обстоятельно объяснил Миша. — А «пыж» — это у нас на Керчевском сплоточном рейде называется затор из брёвен, который образуется в запани…
Подумал и сказал:
— Да ведь вам непонятно: «запань». Это западня для брёвен. Когда они плывут молем… — Он опять запнулся. — Вам непонятно: «молем». Это значит — вразброс, не сплочёнными в плоты, не связанными в возы…
И тут задумался.
— Возы — это опять не такие, как обыкновенно, с сеном или дровами, запряжённые лошадью… Наш камский воз требует шестьсот лошадиных сил… Это несколько плотов, в каждом тысячи брёвен, на них избушки для плотогонов. Такой воз идёт — как деревня плывёт. На плотах, как на улицах, гармошки играют, ребята бегают. Собаки лают на берега.
Буксир как загудит: «Лес везу-у!»— так все пассажирские пароходы сторонятся. Если такой воз заденет…
Чтобы собрать такой воз, мы всем селом работаем. Отец мой — на сплоточной машине, мать — на сортировочной сетке, дедушка — у выпускных ворот в запани. А я им обед ношу. Только бабушка у нас дома по хозяйству.
И так у нас все. Нам за лето миллионы брёвен надо в возы связать и во все стороны отправить. И на Волгоград, и на Москву, и на Каспийское море, и на Цимлянское…
Наш рейд — Керчевский — на весь мир знаменитый. А мой дедушка — во всём Керчеве. Потому что он запанские ворота отворяет и на весь рейд брёвна выпускает. Бригадой самых ловких багорщиков командует. У него все наши лучшие футболисты. Ребята ловкие.
В руках у них багры, как длинные пики. Перед ними — ворота узкие. Течение бурлит. Брёвна теснятся. Надо не все сразу — по очереди пропускать. Из-под багров гладкие сосны щуками стреляют, скользкие осинки налимами проскальзывают, тяжёлые дубы, как сомы, идут. Сучковатый кряжина упирается, как ёрш! Всему делу может затор образовать. Заприметит его дед, как ударит багром, как развернёт, и он на струю попадёт и проскочит.
Плывут брёвна дальше, а там их багорщицы перенимают, по сортировочным дворикам разгоняют.
Чтоб не спутаться, не соскучиться, песню поют:
У моей матери голос звонкий, глаз меткий, рука крепкая.
Дальше брёвна по закону плывут: все по своим дорожкам, и в конце каждой дорожки ждёт их сплоточная машина. Большущая, как этот вот дом!
Нажмёт мой отец рычаги — р-раз! — машина утопит руки-крюки. Подождёт он, пока брёвна набегут, — два-а! — и подымут их руки-крюки охапкой. Тр-ри! — обожмут. Четыр-ре! — проволокой стянут. А на пятом счету позади машины выбросят. И челенок готов!
А там уж из челенков плоты вяжут, а из плотов возы составляют…
Так, пока обед разнесёшь, весь рейд обойдёшь, всё посмотришь.
К деду, конечно, к первому: щец с мясом горяченьких, каши с маслом тёпленькой, огурчиков холодненьких…
Дед ест и похваливает.
Дед ест и похваливает.
Чтоб еда, которую из дома несём, не остыла, мы, ребята, способ изобрели: бегать поперёк реки. Не по воде, конечно, а по брёвнам… От самых наших домов до того берега у нас воды нет — река брёвнами заполнена. Бревно к бревну. Бежать надо по ним босиком и во весь дух. Запнёшься — к смоле пяткой прилепишься; задержишься — бревно покачнётся; остановишься — оно повернётся. И ты под ним — и станет меньше одним…
У нас запрещено это. Ну, да ведь я не один. Все ребята так. Вперегонки бегаем…
Притихшие ученики воображают, как бегут взапуски ребятишки по колышущимся брёвнам через широкую, глубокую реку, и удивительная, заманчивая картина встаёт перед глазами, заслоняя чёрную классную доску, раздвигая белые стены, раскрывая школьные окна в далёкий, широкий мир…
— Ну, бывает и неустойка. Сгрудятся иной раз брёвна, и вот в воротах пыж! Затычка. Всему делу затор. Передние брёвна ход запирают, а задние на них налегают. Иные лезут вниз, другие — вверх. Растёт пыж, как дом… Как гора, как тёмная туча…
Пыжится пыж! Слабые осины крошит. Берёзы в дуги гнёт. Сосны в щепы щеплет. Елки, как стрелы из лука, летят. Дубами, как из пушек, палит… Такой гром пойдёт!.. Весь рейд всколыхнётся. Механикам, сортировщикам, сплотчикам — всем тревожно. Диспетчеры друг другу по телефонам звонят: «Как там Кряж на пыже?»
И когда дедушка с пыжом справится, всем народом вздохнут: «Сдюжил наш старый Кряж!»
Дедушке уже семьдесят лет, а сильней его пока в нашем Керчеве никакого человека нет… Сильней его только машина….
И ничего, всё обойдётся. Идём вечером домой, а дедушка впереди. Он первый работу на рейде начинает, первый и кончает… Он берегом идёт и видит, как буксир из его брёвен последний воз везёт… И ему это любо… Как запоёт старинную песню:
Услышав в третьем классе песню, в дверь заглянул директор школы. И увидел: стоит за партой Макеев и поёт, а все слушают. И учительница за столом подпёрла щёку рукой…
— Это что такое? Разве урок пения?
— Тсс! — шепчет она. — Не мешайте, одну минуточку!
И тут раздаётся звонок на большую перемену.
— Макеев!.. Макей!.. Макеич!.. Миша!.. — обступили, затормошили новичка ребята. — А что дальше? Что с дедом? Где он? Почему ты в Москве?
— Это долго рассказывать…
— Ну расскажи, расскажи!
— Деда на Каме нет. Он бы и сейчас там работал и меня бы здесь не было, если бы не поднялась буря.
У нас волны обыкновенно нагоняет ветер низовой, а тут поднялся верховой… И как погнал стаи брёвен на ворота, как погнал, так сразу и образовался пыж… Да такой, что старики не видывали… Не затычка, не дом, а целая колокольня, и бурей её качает!
Над рейдом подняли сигналы бедствия… По радио всем велят убираться прочь!
Дед как крикнет на своих ребят:
«Орлы, уматывай!»
Так они упёрлись баграми и в два счёта из-под пыжа повыскакивали… А дед, оставшись один, погрозил ещё им кулаком, чтобы обратно не лезли, а сам пригнулся и ударил багром под самое основание пыжа… Там всему затору основа — здоровенное сучковатое бревно поперёк ворот застряло. Вода из-под него вверх фонтаном бьёт, ревёт, а вытолкнуть не может… Вот Кряж вонзил багор ему в бок. Вскочил на него, всем телом на конец багра навалился и давай раскачивать… И давай раскачивать!
Бревно ка-ак повернётся! Затор ка-ак рухнет! Гора из брёвен ка-ак грохнется!.. Прямо на то место, где была бригада… Не прогони дед багорщиков— не было бы у нас лучших футболистов.
Один дедушка под пыж попал…
Как рухнул затор — грохот, водяная пыль столбами. Радуга над рекой. Люди так и застыли: «Пропал Кряж под пыжом…» А он не пропал. Не такой дедушка, чтобы пропасть. Он всё рассчитал, когда на багор навалился. Большущее бревно под ним перевернулось, дед под него попал и тем спасся. Остальные брёвна, когда рушились, по нему и застучали!
А дедушку не задели, это его помяло, когда он в потоке закружился… Вот тут повредило ему спину да и рёбра. За ним из Москвы самолёт прислали. В лучшей клинике теперь лежит. Весь в гипсе, как памятник. Его все доктора знают и зовут Кряж Уральский.
— А поправится он?
— А как же! На то у нас медицина.
— Миша, а ты дедушку навещаешь?
— А как же! Меня для того и вызвали. У деда на поправку дела пошли, а с аппетитом не получилось. Не может здешнего обеда есть, и всё! Чего только не дают, а он — ни в какую! Привык, что я ему всегда домашний обед носил, и ему из моих рук всё вкусней кажется. Доктора по-учёному говорят, что это у него рефлекс, надо устранить торможение. Доложили нашему министру. Меня в самолёт — и сюда прямо по воздуху. Теперь я каждый день сам лично обед приношу. Дед ест, похваливает да на меня посматривает. Вот почему я к вам и попал посередине года. И деда уважаю, и школу не пропускаю. Понятно?