Прошел день, потом еще один, а Прямислава с двумя своими спутницами по-прежнему жила в Ивлянке под присмотром сотника Мирона. Больше никто не появлялся. Ключница Прибавка смотрела на приехавших с негодованием, видя в молодой берестейской княгине такую же захватчицу и соперницу, какую Прямислава видела в ней. Но Зорчиха лучше умела к ней подойти и уже на второй день кое-что выяснила. Князь Вячеслав и впрямь стоял в Ивлянке два дня, но потом к нему приехали люди из Турова, и, переговорив с ними, князь заторопился в дорогу.
– От туровских старост были двое, если не врет, да поп один, – так говорила Зорчиха, пересказывая то, что выспросила у Прибавы. – Вроде, бают, раскаялись они в своей измене – видно, узнали, что князь с большой силой на них идет, потому и передумали. Обещали ему ворота открыть, чтобы он без битвы в город вошел. А Юрия клялись хоть в цепях к нему вывести. Ну, вот он и заторопился, не дождался нас.
– Не дождался, а мы теперь тут сидим! – сердито воскликнула Прямислава, понимая, что остается, по сути, в руках мужа.
– Кабы знал, что по дороге перехватят, может, и дождался бы! – Зорчиха уже снова принялась вязать, раздобыв у Прибавы моток серой пряденой шерсти. – А может, и не стал бы ждать. Там, вишь, целый город ворота открывает, а тут мы втроем!
Прямислава вздохнула, но не стала возражать. С детства она привыкла к тому, что борьба за владения составляет главную цель и заботу любого князя. Она не удивилась бы, если бы отец сознательно оставил ее в руках мужа, чтобы успеть в Туров, пока тамошний люд не передумал.
– Может, еще все по-старому будет, – добавила Зорчиха. – Вот помирятся, и тебя назад в Берестье вернут.
– Ну, уж нет! – отрезала Прямислава. – Что я им, мячик тряпичный, чтобы туда-сюда меня кидать? В монастырь уйду, постриг приму, но больше не стерплю, чтобы его холопки мне в глаза смеялись!
– Ну, теперь-то все по-другому пойдет, теперь-то ты выросла, – рассуждала Зорчиха, вытягивая из мотка длинную-предлинную нитку и складывая ее пополам[9]. – И впрямь, пора Юрию тебя в дом взять. При такой жене-красавице зачем ему те холопки? Какая простолюдинка против тебя встанет? Прикажи ему всех распродать, а в прислугу старух наберешь! – Зорчиха усмехнулась, и Прямислава с издевкой кивнула:
– Ага, и буду спокойна, только пока ему молодые на глаза не попадаются? Нет уж, не на такую напал! Мне чужих объедков не надо!
– Какие же это объедки? Он твой муж, голубка. Помирится с Вячеславом Владимировичем, будете жить.
Но Прямиславу не радовала возможность такого мира. Каждый раз, видя Прибаву, она не могла не думать о том, что в день свадьбы ее муж целовал эту женщину и смеялся вместе с ней над «недоросточком». И пусть теперь бывшая полюбовница доживает век в глухом селе, ее место заняли другие. А она, Прямислава Вячеславна, не хочет ложиться в постель, нагретую холопками!
– Не утонул бы Милюта, может, мы еще и выбрались бы! – не раз говорила она Зорчихе. – Не мог отец так далеко уехать, чтобы мы не догнали!
Зорчиха только качала головой и опять бралась за чулок.
Сотник Мирон, похоже, вовсю наслаждался нежданным отдыхом. На другой день, правда, ему пришлось устраивать охоту на тощую весеннюю дичь, чтобы как-то прокормить двадцать человек своих отроков: в селе оставалось к весне не так много припасов, и те почти целиком забрал Вячеслав. Но других забот у него не существовало, и он проводил время то в дружинной избе, то в клети, болтая с Прибавой, которая была весьма довольна его вниманием, а иногда поднимался наверх к княгине: проверить, не скучает ли она и не нуждается ли в чем.
– Где же князь Юрий? – спрашивала его Крестя, наученная Прямиславой. – К отцу не отпускает, так почему сам за мной не едет? Где он? В Турове? В Берестье?
– Не знаю, княгиня, не знаю, матушка! – Мирон разводил руками, и Прямиславе смешно и досадно было слышать, как тридцатилетний мужчина называет «матушкой» девушку неполных шестнадцати лет. – Не дает о себе знать. Да не тревожься, объявится.
– Не случилось ли там какой битвы, не слышно ли чего? – спрашивала Зорчиха.
– Не слышно пока! – честно отвечал Мирон, поскольку в село за эти дни никакие гонцы не приезжали. – Как будет что, сразу к вам прибегу, все расскажу.
– Сохрани Бог! – вздыхала Крестя. – А то еще убьют…
– Не тревожься, княгиня! – с неизменным пылом утешал ее преданный Мирон, не уточняя даже, за отца или мужа она боится. – Даже если и будет битва, упаси боже, обойдется! Князей не убивают.
– Рассказывай! – оборвала его Прямислава. – А как же князя Мстиславца Святополчича убили, стрелой прямо в грудь? Брата его, князя Ярославца, убили, когда он Андрея во Владимире осаждал. А Василька теребовльского ослепили!
– Ну, и они тоже – рабы Божьи, всякое случается. Так ведь Ярославца сам же Андрей велел в город внести и в соборе похоронить со всей честью. Ты, Христова невеста, откуда про князей все знаешь?
– Мать игуменья рассказала! – нашлась Прямислава. – Мстиславец ей родным отцом приходился, а под Владимиром мой батюшка воевал.
– Ну, мало ли что там! – отмахнулся Мирон. – А у нас, даст Бог, все обойдется. Спокойна будь, княгиня, живыми все вернутся.
– Милюта только не вернется уже! – пробормотала Прямислава.
– На все Божья воля! – Мирон развел руками. – Я его и ударил-то плашмя, хотел оглушить только. Разве я упырь какой-нибудь или нехристь поганый, чтобы кровь христианскую проливать? Да он с берега в Припять свалился, а там глубоко под обрывом, видно, омут. Помолись за душу грешную – хороший человек был, сказать нечего.
С ключницей Прибавой пленницы ладили далеко не так хорошо. Казалось бы, и говорить им не о чем, однако Прямислава встречалась с ней десять раз на дню, и каждая их встреча превращалась в столкновение. Прямиславе один только вид ключницы напоминал об ее унижении, а Прибава не желала и смотреть на княгиню, во власти которой было продать ее хоть за Хвалынское море. Сама Крестя не вступала с ней в разговоры, но Прямислава не оставляла без ответа ни одного слова ключницы.
– Да что же ты в драку-то лезешь, красавица моя? – пытался унять Прибаву Мирон, взявший на себя должность миротворца. – Что нападаешь на девку? Она – послушница, монахиней будет, а ты, грешная душа, ей проходу не даешь!
– Она-то послушница? Ха-ха! – Прибава уперла руки в бока. – Где ты видал у послушниц такие глаза? Не глаз, а копье – того гляди, проткнет! Ты меня за дуру-то не держи, я ведь понимаю! Не послушница она, а новая князева любовь, вот она кто! Ты сам-то, воевода, на нее посмотри! У самого небось слюни с клыков капают, да греха боишься, богомольный ты наш!
– Ну, красивая девка, кто ж спорит? Отец ее воеводой был еще у Ярослава Ярополчича, но зачем ты срамишь ее? Юрий ее и не видел никогда!
– Ну, увидит! Увозил бы ты ее скорее в Берестье, чего ты мне душу мотаешь? Увози, а то дойдет до греха!
– Не могу я ее в Берестье везти! Не было мне от Нежаты такого приказа!
– Это еще почему? – Любопытство взяло верх, и Прибава несколько усмирила свой гнев. – Что же ты с ней делать собираешься? Не век же ей тут жить, мне на горе!
– Не век, конечно, а сколько-то поживет. В Берестье везти – Юрию в руки отдать. А мы еще поглядим!
– Кому же ты хочешь ее отдать? – удивилась ключница. – Если не князю? Себе, что ли, оставишь? – Она недоверчиво усмехнулась.
– Мне Нежата велел так: привезти княгиню в Ивлянку и тут держать, пока на небе не прояснится. Ну, кто кого одолеет: то ли Вячеслав, то ли Юрий. Если Вячеслав Юрия из Турова погонит – куда тот денется? Назад, в Берестье. А мои князья Юрий да Вячеслав тогда куда? Домой, к княгине Марфе, не хочется. Пусть тогда Юрий уступает нам Берестье.
– А ему куда деться? – Прибавка хмурилась, силясь сообразить, где какой Юрий.
– Он себе у Вячеслава другой город выпросит.
– Так ему и дал Вячеслав город – после всего-то!
– Да ведь зять, куда деться! Погневается и простит, как Бог велел. А чтобы тестя умилостивить, Юрию лучше его дочь, свою-то жену, при себе держать. Вот мы ему и отдадим жену, как поклянется от Берестья отступиться.
– А если наш князь одолеет и в Турове останется?
– А одолеет, так отвезти к нему всегда успеем. И опять за услугу городок себе выпросим какой-нибудь, хоть Мозырь или Несвиж, много ли нам надо? А пока княгиня Юрьева в наших руках, киевский князь нас не обидит – ведь она ему внучка. А то вдруг приберет, скажем, Бог Юрия – мы с нашим Юрием ее обвенчаем.
Прямислава сначала не поняла его, в очередной раз запутавшись в Юриях Ярославичах, а потом сообразила и расхохоталась. Мирон задумал выдать ее замуж за младшего Юрия Ярославича, тринадцатилетнего!
– Зря смеешься, девушка! – Мирон чуть ли не обиделся. – Ну, подумаешь, лет на пять она его постарше, эка невидаль! Не век же он отроком останется – вырастет! Через пять годков такой сокол будет! – Он снова повернулся к Прибаве и предупредил: – Так что ты смотри, красавица, не зли сильно княгиню-то. Ведь она уже не тот недоросточек, что в монастыре держали. Теперь она в самой поре, молодая, красивая. Князь ее полюбит, будет все желания исполнять…
– Первые два месяца!
– А тебе и того хватит, голубка, чтобы в Тмутаракани оказаться, – справедливо заметил Мирон. – Ты уж расстарайся, чтобы она на тебя зла не держала. Я ведь тебе добра хочу, потому и советую.
– Околеть бы ей, проклятой! – в сердцах бросила Прибавка. – Потонуть бы вместе с тем воеводой, какого ты в Припять бросил!
* * *Но Милюта, за которого его невольный убийца был готов от души молиться, вовсе не утонул: он упал с берега не в воду, а на отмель. Там отлежался и пришел в себя в то время, когда на дороге над высоким берегом уже стучали копыта Мироновой дружины, увозившей трех пленниц. Не зная, что стало с его собственной дружиной, уцелел ли из нее хоть один человек, Милюта раздумывал недолго. Жизнь, полная превратностей, научила его использовать любую возможность. Здесь же, на отмели, лежал долбленый челнок кого-то из местных рыбаков. Подобрав весло, Милюта столкнул суденышко в воду и, преодолевая головокружение, направил его по течению. Там, внизу, лежало село Ивлянка, в котором его ждал князь Вячеслав. Оглушенный, Милюта не сообразил, что отбитых у него женщин увезли не назад, в Берестье, а в ту же сторону и той же дорогой, куда направлялся он сам. Для него в Ивлянке находился Вячеслав, а значит, первая помощь в его неудаче.
Но уплыть ему удалось не очень далеко: уж больно ему нездоровилось после сильного удара плоской стороной меча по голове, полета с высокого берега и удара об отмель. Да и силы подкрепить было нечем, кроме холодной речной воды. Теряя сознание, Милюта даже не заметил, как челнок застрял носом в ветвях старой ивы.
А когда он очнулся, уже наступил вечер. Рядом трещал и дышал теплом большой костер, под головой было что-то жесткое – седло, судя по запаху кожи и конского пота. Накрыт он был попоной, вокруг все двигалось и говорило.
– О, гляди, оживает! – сказал кто-то рядом, когда Милюта пошевелился. – Видишь, Сеча, и ведуна не понадобилось!
– Дай ему воды, – посоветовал другой голос, и возле Милюты появился простой питейный рог, полный той же речной воды.
Милюта глотнул, хотел поблагодарить, поднял голову… и обомлел. Над ним склонилось половецкое лицо – с широкими скулами и узкими глазами.
– Ну что, жив человек? – на чистейшем русском языке спросил половец. – Ты даешь, рыбак, – еще немного, и сам бы ракам на корм пошел. Откуда взялся-то?
Боярин Милюта моргал, сомневаясь, не мерещится ли ему, не обманывает ли его зрение или слух.
– Постой, княже, я вроде этого рыбака знаю! – произнес еще один голос. – Сдается мне, что у Вячеслава туровского я его видел. В старшей дружине сидел.
– Уж нет ли самого Вячеслава тут поблизости? – Половец огляделся, будто туровский князь мог прятаться за кустом. – Может, его уже разбили, пока мы добираемся? Ну, что смотришь, человече? – обратился он к Милюте. – Я ведь тебя уже узнал, Милюта Векославич, а ты меня нет! Ростислав я, сын Володаря перемышльского. Вы же нас звали с собой Туров отбивать. Вот отец меня и прислал. Сам хотел идти, да приболел. Две тысячи копий я вам веду, им собранных. Где Вячеслав-то?
Наконец, при помощи двух отроков, Милюта сумел сесть, и после этого все стало несколько понятней. Его окружали русские люди, и только сам Ростислав, возглавлявший перемышльскую дружину, походил на свою мать-половчанку. Торопясь догнать Вячеслава, он ночевал с войском прямо в поле. Отроки его ловили рыбу на ужин, поскольку с припасами в весеннюю пору было туго у всех, и под ветвями старой ивы наткнулись на челнок с бесчувственным гребцом.
– Не повезло тебе, боярин! – согласился Ростислав, выслушав короткий рассказ Милюты о неудачной поездке за княгиней. – Совсем в руках ты ее держал, а тут такая незадача! Конечно, Юрий догадался, что жену надо при себе иметь, если с тестем мира хочешь!
– А мог и меньшой Юрий Ярославич сообразить, – добавил Милюта. – Ему этот мир больше всех нужен. Если Вячеслав себе Туров вернет, Юрий назад в Берестье уедет. А тот Юрий куда, меньшой который?
– Как вы в них разбираетесь? – Ростислав усмехнулся. – Оба Юрии Ярославичи, да теперь еще оба – берестейские!
– Чья бы корова, княже, мычала! – заметил Милюта. – Самих же вас, Ростиславов, двое!
– Так я – Ростислав Володаревич, а братец мой двоюродный – Ростислав Василькович! А еще у Рюрика Ростиславича, старшего отцова брата, сын был тоже Ростислав. Да тот в монастырь подался, а то бы совсем беда! – засмеялся княжич.
– А меньшой Юрий, говорят, больше на Священное Писание налегает! – добавил Милюта, вспомнив отзывы Прямиславы.
– И то дело! – весело одобрил Ростислав. – В монастырь пойдет, глядишь, игуменом станет, как наш Ливерий, а то и епископом! Небось, сейчас уже больше молитв знает, чем ты, лоб здоровый! А, Звонята? – Он хлопнул товарища по плечу. – Помнишь, как мы с тобой первый псалом учили? Кормилец мой Крепибор Добровоевич, Звонятин то есть отец, нас двоих учил читать по Псалтыри, с первого псалма! – начал он тут же рассказывать Милюте. – Показывает буквы и долбит: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста…» А Звонята букв не разбирает, на слух запоминает. Так весь псалом и выучил. Как велят ему с самого начала читать – читает, что твой епископ. А раз ткнул ему отец в середину, там, где уже «яко древо, насажденное при исходищих вод», а он опять: «Блажен муж, иже не иде…» Так его и поймали!
– Да ну, отстань, придумываешь только! – смущенно отбивался Звонята.
Это был рослый, плечистый, круглолицый парень, не робевший ни в какой схватке и не боявшийся никакого дела. Вот только про успехи свои на ниве учения книжного он не любил вспоминать.
Отроки вокруг смеялись, хотя в большинстве уже знали эту повесть.
– Ой, монастырь, монастырь! – вздохнул Милюта. – Запрут нашу княжну опять в Апраксином, тогда ее оттуда не выцарапаешь! Теперь-то ее игуменья не выпустит, разве что самому Вячеславу отдаст!
– Надо будет – достанем хоть со дна морского! – Ростислав бодро похлопал воеводу по плечу. – Но пока, как мне думается, надо вслед за Вячеславом к Турову торопиться. Не съедят ее там, в монастыре, а вот ему наши копья пригодятся.
– Это верно… – Милюта кивнул, подавляя досаду.
Как ни мало ему хотелось возвращаться к своему князю, не выполнив поручения, он все же понимал, что две тысячи перемышльского войска Вячеславу сейчас нужнее. С этими копьями ему гораздо легче одолеть Юрия, а тогда уже вернуть дочь не составит сложности, где бы ее ни скрывали.
– На заре и поедем! – подбодрил его Ростислав. – Коня тебе дам хорошего, отцу Тургебек, родич матери, в подарок прислал. Для себя вел заводного, да с тобой поделюсь, для хорошего человека не жалко.
Милюта рад был принять его предложение, но наутро, хоть ему и казалось, что он чувствует себя хорошо, при первой же попытке сесть на коня весь мир вдруг резко опрокинулся влево, и он свалился на траву, как куль. Под сдержанные смешки отроков его подняли и посадили обратно, но воевода снова покачнулся и опять упал, теперь уже в предупредительно подставленные руки.
– Голову зашиб, сердешный! – пожалел его старый оружник, Некрутич. – Дня три-четыре полежать бы ему.
– Ну, оставайся-ка с ним пока! – решил Ростислав. – Ждать нам некогда. Бери Воронца и Сновида, втроем донесете его до той веси, что вчера проезжали. Устройте, велите ходить за ним, на-ко вот… – Княжич развязал кошель и вытряхнул на ладонь пару серебряных монеток. – С нами ему не ехать, так не бросать же человека в чистом поле. А как справитесь, так и догоняйте.
Милюта во время этого разговора сидел на траве, сжимая голову руками: ему не терпелось ехать за своим князем, но голова так кружилась, что он едва понимал, где небо, где земля. Ни верхом, ни пешком он передвигаться не имел сил, а стать обузой войску, идущему на помощь Вячеславу, старый воевода не мог себе позволить.
– Бог милостив, здоров еще будешь! – утешал его Некрутич, когда перемышльское войско тронулось в путь. – Ты тоже, боярин, не молоденький, повоевал на своем веку. Кто, говоришь, приложил-то тебя так?
* * *Вскоре после полудня Ростислав с дружиной был уже перед Ивлянкой – к изумлению и ужасу всех его обитателей. Помня, что должен оберегать свою добычу как от отца, так и от мужа, сотник Мирон мог только схватиться за бесталанную голову: кони пасутся на лугу, спасаться бегством затруднительно, а сражаться двумя десятками мечей против двух тысяч – глупо. Положившись на Бога и на свое испытанное умение со всеми ладить, Мирон велел не закрывать ворота княжьего двора и даже сам встретил нежданных гостей перед крыльцом. Половецкая внешность ехавшего во главе ничего ему не сказала (как и женщинам, смотревшим из окошка терема), но русский облик остальных убедил в том, что это, по крайней мере, не набег поганых.
– Это и есть село Ивлянка? – Въезжая во двор, половец сразу выбрал взглядом Мирона и обратился к нему. – Здесь Вячеслав?