- А Вика ее любила?
- А как же родную мать не любить? Ну, однако, называла ее Лерой. Меня бабой Сашей, отца - папой, а мать - Лерой. Уж и не знаю почему. Все к отцу ластилась, ходила за ним по пятам, шагу ступить не давала, по ночам из своей комнаты в родительскую спальню сбегала, говорила, что ей страшно. Я тогда стала ночевать в ее комнате, но она все равно убегала. Леру это страшно злило,
она даже орала на нее. А Вика, даром что маленькая, так на нее посмотрела, у той и у другой глаза черные, огромные, уставились друг на друга, а Вика и говорит: "Подойдешь - убью!"
И так серьезно говорит, мне аж страшно стало. Хозяин за сердце схватился,
я за каплями побежала. Ну а Лера отступила, но почти с ней не разговаривала.
- А от чего она умерла? - спросила Сима.
- Ой, дурацкая смерть! Такая молодая, красивая! - запричитала
Александра Васильевна, видимо, забыв, что это было восемь лет назад.
- Да что это я, - внезапно успокоилась она. - А дело
было так. Лера была страстная любительница принимать ванну. Она у
них называется таким мудреным иностранным словом... Ну, там еще вода
бурлит, может, знаешь?
- Джакузи, что ли? - предположила Сима.
- Вот-вот, оно самое, - обрадовалась женщина. - Лежала
она в своей этой джакузии, как тут штука, которой голову сушат, с
подзеркальника мокрого свалилась, прямо в воду! А штука эта была
в розетку включена! Мгновенная смерть! Слава богу, не мучилась,
бедолага.
- И все это произошло на глазах у Вики? - с ужасом спросила
Сима.
- В том-то и дело! У ребенка был шок. Мы ее на полу ванной
нашли, она вся скрючилась, головку наклонила, ручки-ножки к себе прижала.
И молчала, молчала, ни словечка, ни слезинки. Весь год с ней мучились, по докторам возили. Да как же ребенку такое пережить, когда на ее глазах мать с жизнью попрощалась?! Ну, постепенно она оттаяла, заговорила. Только выяснилось, что она ничего не помнит. Сказали ей, что мама уехала далеко, она поверила. А уж потом, через год, все объяснили. Ну, конечно, кроме того, что это произошло на ее глазах...
- А что, до сих пор она ничего не помнит? - спросила Сима.
- Да теперь уж кто знает? Никто с ней об этом не говорил, может, разве доктор ее, Борис Ефимыч.
- Психиатр?
- Ага, - закивала Александра Васильевна, - он самый. Знаменитый, ужас до чего! Одно слово - светило! Одних денег немерено ушло.
- А потом что было? - Сима отхлебнула чаю из большой
чашки с аляповатыми цветами. Определенно, она принадлежала лично Александре Васильевне.
- А потом хозяин, погоревав, стал разных дамочек в дом приводить.
Но о женитьбе речи не было. Ну, должна я тебе сказать, бедолагам и пары часов здесь жизни не было, сами сбегали!
- Это почему же? - спросила Сима, уже зная примерный ответ.
- Так из-за Вики! Ох же она им и устраивала! Ох же и мастерица
была пакости придумывать! Ведь до истерик дамочек доводила! Отец с
ней и разговаривать пытался, и просил, и угрожал. А она,
бывало, ручками его шею обнимет, на ушко шепчет: "Ах,
папочка, прости, я так тебя люблю, так о тебе беспокоюсь! Разве нам
плохо вдвоем? Разве нам кто-нибудь нужен? Они хотят только твоих
денег". Ну он и размякал. - Старушка очень смешно копировала
высокий девичий голосок. - Если, храни бог, хозяин
дома не ночевал, ну, значица, не по делу, конечно, а так, сама
понимаешь... то Вика все телефоны оборвет, все выяснит, плачет,
истерики у ней случались. А что мне-то оставалось? Приходилось
звонить хозяину, так, мол, и так, с Викой плохо. Он, конечно,
злой был, но ехал домой среди ночи. А Вика мгновенно успокаивалась,
встречала его как ни в чем не бывало.
- А как же Светлана?
- О! - уважительно выдохнула Александра Васильевна.
У Светланы терпение, характер, дай бог каждому! Сколько она вынесла!
Но всегда спокойная, голос не повысит, не то что скандал устроить.
Как Вика ей ни досаждала, ведь ничего не смогла сделать. Женился хозяин на ней как миленький, дочку отселил, чтоб, значит, не мешала, и жил бы душа в душу, если б ... - Тут Александра Васильевна замолчала и картинным жестом поднесла к глазам платок.
- А что Светлана за человек? - быстро спросила Сима, пока женщина не разошлась в приличествующих случаю причитаниях.
- Так что же, - мгновенно успокоилась Александра Васильевна, Светлана - женщина спокойная, рассудительная, умная. С виду хоть и простая, а на самом деле... - она на секунду задумалась, - ну, как говорят, себе на уме. Со всеми найдет общий язык, приветливая, никогда не забудет про дни рождения, у кого проблемы, все в таком роде. Только Вика оказалась ей не по зубам. Оно конечно, воевали они обе, да только военные действия были видны только со стороны Вики. А Светлана, как христианская мученица, молчит, как бы ни на что не жалуется, только бледная, грустная, слезы на глазах. Хозяин с расспросами: "Ах, милая, что случилось?" А она отворачивается, мол, ничего. Тогда он Вику зовет, ее спрашивает. А она, понятное дело, в крик, обзывает Светлану всяко. Хозяину это и надоело. Купил квартиру, сделал ремонт - живи, взрослая уже!
- А Вика?! - азартно спросила Сима.
Александра Васильевна только обреченно махнула рукой.
- Так что же, это ревность?
- Да как же можно ревновать родного отца? - недоумевала домоправительница. - Но выглядело это как ревность.
- Александра Васильевна, дорогая, - Сима была чрезвычайно
любезна с таким толковым свидетелем, - а водитель Олег,
он что собой представлял?
- Так парень вроде неплохой. - Она задумалась.
А ведь и сказать нечего. Исполнительный, спокойный, вроде честный, неболтливый. Одинокий, жил с матерью.
- А с хозяйкой у них ничего не было? - осторожно спросила Сима.
- Да бог с тобой! - искренне возмутилась Александра Васильевна. - Нет, уж я бы заметила!
Сима не сомневалась, что уж она бы заметила. Пока хозяйка возмущалась, она стащила со стола фотографию и засунула в сумку.
- А хозяин со Светланой не ссорились?
- Всем бы так жить! - горячо сказала Александра Васильевна. - Как голубки, душа в душу! И не верю я, что Светка убила!
Сидит теперь, бедная, в тюрьме с уголовницами! Незачем это ей!
А ты? - требовательно спросила она Симу.
- И я не верю!
- Правильно.
- Александра Васильевна, а кто же мог ?
- Да кто ж его знает... - отвела глаза женщина. Но Симе показалось, что тот, кто знает, сидит напротив...
* * *
На выезде из поселка голосовал замерзший мужичонка в тулупе.
Вид у него был такой несчастный, что Сима сжалилась и посадила его в машину.
- Все равно куда, до любого метро, - попросил он, снимая потрепанные перчатки и грея дыханием руки.
- Ладно, - согласилась Сима и стала щелкать
кнопками магнитолы. Поймав какой-то блюз, она откинулась и, разбрызгивая
талый снег и грязную воду, выехала на шоссе.
- Ловко управляешься, хоть и девка, - похвалил
мужик.
Сима довольно улыбнулась:
- А вы здесь живете?
- Ага, в приживалах! - иронично заметил мужичок.
Летом на строительстве: подай, принеси, присмотри, машину помой, зимой больше сторожем. Меня тут знают, доверяют! - с гордостью заявил он. - А ты к кому ездила? Чтой-то я раньше тебя не припомню?
- К Артемовым, слыхал, которого убили?
- А то! Только там, кроме бабы Шуры, никого и нет.
- Так я к ней и ездила.
- Родственница, что ли? - поинтересовался мужичок.
- Ага, дальняя, давно не виделись, - уклончиво
сказала Сима.
- Да, все девки теперь за руль лезут. Вот и покойника
дочка, пока училась, раз пять машину в металлолом превращала, уж я-то знаю, сам помогал чинить. Покойный хозяин меня уважал, хороший был человек, царствие ему небесное. Всегда четвертинку на праздник поднесет, с уважением, значит. А тут гляжу, и Вика хахаля завела, по ночам по поселку мотаются.
- А вы когда ее видели? - заинтересовалась Сима.
- Так в аккурат когда хозяина убили. Только я ее саму не видел,
а машина ее стояла, а в ней мужик сидел. Правда, остановились почему-то
не у их дома, а через дом, возле Платоновых, ну дом со сторожевой
башней, видела?
- Может, и не ее машина, раз мужик за рулем, мало ли машин
похожих, тем более ночью, да еще и стояла у другого дома,
как можно безразличнее произнесла Сима.
- Ха, у меня глаз-алмаз, меня не проведешь! Я эту их "Рено"
столько раз мыл, что уж отличу как-нибудь.
За этим интересным разговором они быстро доехали до Москвы, правда, выяснилось, что мужичок тогда пребывал в трехдневном запое по случаю дня рождения кореша, и ночь, когда он видел машину Вики, может назвать только приблизительно. В общем, свидетель он был ну из рук вон.
* * *
- Мам, ты знаешь такого знаменитого психиатра Бориса Ефимовича? - Сима развалилась в кресле и лениво листала журнал.
Марина Алексеевна наморщила лоб, походила по комнате, прикурила сигарету.
- Из всех известных мне психиатров есть только один
Борис Ефимович. Не знаю, насколько он знаменит как ученый, но пользуется популярностью, давно занимается частной практикой, берет дорого.
Правда, говорят, что некоторые психотерапевтические методики ему удаются. А почему ты спрашиваешь?
- У него лечилась, а может, и до сих пор лечится Вика, дочка убитого. Хотелось с ним поговорить. Ты его знаешь?
- Я с Борькой училась в ординатуре, - хмыкнула Марина Алексеевна.
- Ух ты! - изумилась Сима. - Мам, а ты ему позвонишь?
Марина Алексеевна снисходительно кивнула головой и глубоко затянулась.
ГЛАВА 8
Приемная Бориса Ефимовича Гольдина, преуспевающего психиатра и психотерапевта,
располагалась в отремонтированном особняке в тихом центре Москвы
и резко контрастировала с обликом хозяина. Правда, отделка приемной
скорее отражала представления дизайнера о кабинете светила психиатрической
науки и практики, почерпнутые из книг и фильмов о Фрейде, чем истинные
вкусы и предпочтения самого Бориса Ефимовича. Темные дубовые панели,
глубокие кожаные кресла, массивные напольные часы, тяжелые
портьеры глубокого зеленого цвета, огромный старомодный стол и великое
множество книг на разных языках, которых хозяин наверняка не знал,
создавали ощущение, что здесь ежечасно творится медицинское или околомедицинское
чудо.
Хозяин кабинета, невысокий кругленький человечек с обрамленной кудряшками розовой лысинкой, более всего походил на директора гастронома застойного периода. Его двойной подбородок подпирал тугой крахмальный воротничок белоснежной рубашки, яйцеобразное брюшко не сумел скрыть классический и определенно очень дорогой двубортный костюм. На пухленькой, покрытой редкими черными волосами ручке красовались золотые часы.
Однако эти атрибуты респектабельной и очень небедной жизни сводились
на нет манерой поведения Бориса Ефимовича: он был подвижным, как
ртуть, непоседливым, как мячик, говорил быстро, необычайно четко выговаривая
слова, подкрепляя сказанное оживленной жестикуляцией, поблескивая
лукавыми влажными глазками, сияя доброжелательной улыбкой. Наверное,
так мог бы выглядеть добрый друг детей еврейский Дед Мороз, но откуда
в засушливой жаркой ближневосточной пустыне Дед Мороз?
Еще у Бориса Ефимовича было необыкновенное свойство располагать к
себе разнообразных людей. Каждому, кто попадал в его кабинет, хотелось
без промедления упасть в глубокое кожаное кресло и все-все рассказать
доброму доктору Борису Ефимовичу, поплакать на его пухлой груди,
испытав светлое очищение слезами, поверить, что вот он - спаситель,
врачеватель, утешитель. Так что, скорее всего, свой кусочек пирожного
на чудесной тарелочке кузнецовского фарфора доктор отрабатывал честно.
Но жизнь Бориса Ефимовича не всегда складывалась так благополучно.
В семидесятых он с треском был отчислен из ординатуры и исключен из обязательного тогда комсомола из-за неоднократных попыток выехать в Израиль. В Израиль он так и не попал, перебивался случайными не приличествующими его выдающемуся уму заработками, потихоньку тайно занимался частной практикой, на досуге читал непопулярные в Советском Союзе книги по психоанализу, объявленному буржуазными выдумками.
Правда, его телефон передавали друг другу невротические жены партийно-номенклатурных
боссов и подпольных цеховиков, а принимал он только по рекомендации.
К началу девяностых его имя произносилось пациентами с благоговейным
шепотом: "Борис Ефимович - маг и кудесник, Борис Ефимович
может все", а официальная медицина брезгливо морщилась и презрительно комментировала: "Шарлатан-недоучка", напоминая о том, что Гольдина вышибли из ординатуры. С тех пор Борис Ефимович получил множество дипломов различных западных школ, вступил в академии и научные сообщества, публиковал работы преимущественно в западных журналах, но у нас это почему-то игнорировалось с акцентом на не законченную двадцать с лишним лет назад ординатуру.
Наверное, все-таки комплекс по этому поводу у Гольдина был, о чем свидетельствовали вставленные в рамочки и развешанные по стенам кабинета дипломы. Как будто он постоянно доказывал всем: посмотрите, какой же я недоучка, ведь у меня столько дипломов! Впрочем, светила официальной науки не посещали его кабинет, а больные и так взирали на него, как на живого бога.
За все эти годы Гольдин успел несколько раз жениться, завести некоторое количество детей, оставить женам при разводе все, неоднократно уходя от них с чемоданами книг по психиатрии и психоанализу - единственное, на что жены не претендовали,- начать все сначала, пойматься в нежные лапки очередной искательницы денег и престижного мужа, разочароваться, благородно уйти, начать все сначала... Как бы то ни было, он всегда возвращался в старую квартиру в Трехпрудном переулке, к своей старенькой маме, которая давно уже оставила надежду поселиться на благословенных берегах реки Иордан, хотя сейчас это было так просто. Но не бросать же было любимого сыночка, такого беспомощного и так плохо приспособленного к жизни, даже ради Земли Обетованной!
* * *
Борис Ефимович встретил Симу преувеличенно радушно, долго
жал ей руку своей мягкой лапкой, вертел ее, деликатно поддерживая
за локоток (выше он не доставал), восхищенно охал и цокал языком,
всем своим видом выражая крайнее удовольствие видеть Симу. Наконец
он усадил ее в кресло, попросил секретаря принести кофе, достал бутылочку старого армянского коньяка.
- Спасибо, я за рулем, - с сожалением отказалась Сима,
она с удовольствием выпила бы рюмочку в такой промозглый день.
- Жаль, и я не могу, - вздохнул Борис Ефимович,
у меня еще больные.
Но Симе показалось, что он просто стремится быть абсолютно синхронным собеседнику, возможно, чисто профессионально.
- Как поживает ваша матушка? Язык не поворачивается назвать милую Мариночку Мариной Алексеевной! Ах, - он мечтательно закатил глазки, - а ведь, дитя мое, я чуть было за ней не приударил!
- Мама в порядке, работает, заведует острым отделением,
вежливо сказала Сима. Она уже чувствовала, что до цели своего
посещения она доберется не скоро. - А вы ведь учились
вместе, да?
- Ну, недолго, в ординатуре; если вам мама говорила, меня оттуда
вскоре отчислили, о чем я, впрочем, не особенно жалею. Тогда, надо
сказать, переживал! Казалось, жизнь кончена, карьере конец, можно
идти только в дворники. Но никогда не знаешь, чем все обернется.
- Да уж, - неопределенно сказала Сима, прихлебывая
кофе.
- А батюшка ваш, Григорий, если не ошибаюсь, Александрович?
- Я его не знаю, - честно выпалила Сима. Почему-то этому
маленькому человечку хотелось говорить только правду.
- Узнаю Мариночку, - вздохнул Борис Ефимович, - строгая, принципиальная и, между нами, очень гордая, очень упрямая.
- Да уж, - более определенно сказала Сима: кому, как
не ей, было это знать!
- Слава богу, мои бывшие жены не столь тверды в своих
решениях. Сколько раз они запрещали мне видеться с детьми, чтобы насолить
мне, конечно, но всякий раз отступали.
- А у вас много детей? - бестактно поинтересовалась Сима.
- Лиза, на год вас помоложе, Миша, студент четвертого курса медицинского, и, разумеется, будущий психиатр, Аркаша, восьмиклассник, и Анечка, - его лицо расплылось в счастливой улыбке, - ей всего пять,
она младшенькая, самая любимая. Разумеется, они от разных жен,
с гордостью добавил он.
Сима даже позавидовала, она с удовольствием присоединилась
бы к его многочисленному выводку. Было сразу видно, что Борис Ефимович необычайно любвеобильный папаша. Эх, зря мать в свое время отвергла его ухаживания!
- Ну, деточка, это все лирика, а что же привело
вас ко мне? Надеюсь, не ваши личные проблемы?
- Нет, слава богу, - поспешно сказала Сима,
я вполне здорова. У меня проблема другого порядка. Дело в том,
что я частный детектив.
- Ах, что вы говорите, - восхищенно всплеснул
ручками Борис Ефимович, от избытка чувств даже подпрыгнув в кресле.
Знаете, я всегда мечтал познакомиться с настоящим детективом!
Сима польщенно улыбнулась, странный доктор нравился ей
все больше и больше.
- Я веду расследование, - продолжила она,
и оно касается одной из ваших пациенток.
- Да что вы! И кого же вы имеете в виду? - заинтересованно
спросил Гольдин.
- Вы, наверное, слышали об убийстве Артемова?
- Ну конечно! Я же много лет наблюдаю его дочь! Боже
мой, какое горе, какой ужас! Бедная девочка потеряла мать, теперь
отца... Где же в мире справедливость?! - патетически воскликнул
он. - Кстати, мой секретарь несколько раз звонил ей, ведь девочка
определенно нуждается в психиатрической помощи, но увы... Никто не