Затем я поел. После еды меня разморило. Я все еще оставался пленником, но имел теперь какое-никакое оружие и вроде бы определил, с кем имею дело. Изучить проблему — значит на две трети ее решить. На этот раз кошмары меня во сне не мучили.
В следующий раз вместо банки мне на голову скинули Толстяка. Секундой позже за ним приземлился Тощий. Отпрянув к стене, я вытащил «кинжал». Не обращая на меня внимания, Тощий встал, подошел к воде и начал пить. Толстяка можно было не опасаться — он потерял сознание. Я смотрел на него и вспоминал, какая он дрянь. Но потом подумал, он же мне делал массаж, когда мне было плохо, и начал делать ему искусственное дыхание. Минуту спустя Толстяк задышал сам и выдавил:
— Хватит!
Я снова отпрянул к стене, держа кинжал наготове. Тощий сидел у стены напротив, не обращая на нас внимания. Толстяк окинул взглядом мое жалкое оружие и сказал:
— Убери эту штуковину, малый. Мы с тобой теперь лучшие друзья.
— Ну да?
— Нам, людям, лучше держаться заодно. — Он уныло вздохнул. — И это называется благодарность! После всего, что мы для Него сделали!
— О чем ты? — спросил я.
— О чем? Да все о том же. Он решил, что обойдется без нас. Вот мы и сменили квартиру.
— Заткнись, — буркнул Тощий без всякого выражения.
Толстяк скривил лицо.
— Сам заткнись, — ответил он злобно. — Мне это надоело. Все «заткнись» да «заткнись», а чем все кончилось?
— Заткнись, тебе говорят.
Толстяк заткнулся. Я так никогда и не узнал толком, что же произошло, потому что Толстяк каждый раз все рассказывал по-другому, а от Тощего вообще не было слышно ничего, кроме однообразных советов заткнуться. Но одно было ясно: они потеряли свою должность то ли подручных гангстеров, то ли членов пятой колонны, то ли как еще можно назвать людей, служащих врагам своего племени. Как-то Толстяк сказал:
— А ведь все из-за тебя.
— Из-за меня? — Я положил руку на сделанный из жестянки нож.
— Ага. Не вмешайся ты, Он, может, не разозлился бы так.
— Но я же ничего не сделал.
— Это по-твоему. Ты всего лишь увел из-под его носа двух ценнейших пленников и сорвал все Его планы, когда Он спешил со стартом сюда.
— Да, но вы не виноваты.
— Я Ему так и сказал. Но поди объясни Ему! Да брось ты хвататься за свою пилку для ногтей, я же говорю, кто старое помянет…
И наконец я узнал то, что интересовало меня больше всего. Когда я в пятый раз заговорил о Крошке, Толстяк спросил:
— А какое тебе дело до нее?
— Да просто хочу знать, жива ли она.
— Жива, конечно. По крайней мере, была жива, когда я ее в последний раз видел.
— Это когда было?
— Больно ты любопытный. Здесь я ее видел.
— Так она здесь? — с надеждой переспросил я.
— О чем и толкую. Шляется где попало и все время под ногами путается. Живет, надо сказать, как принцесса. — Толстяк поковырялся в зубах и нахмурился. — Никак не пойму, почему Он ее обхаживает, а на нас наплевал. Неправильно это!
Мне это тоже показалось странным, но по другим причинам. Трудно было представить себе отважную Крошку любимицей Червелицего. Либо здесь какой-то секрет, либо Толстяк врет.
— Так она не под замком?
— А что толку ее запирать? Куда она отсюда денется?
Я подумал над этим. Действительно, куда? Шаг наружу означает самоубийство. Даже будь у Крошки скафандр, а уж он-то наверняка заперт, даже окажись под рукой корабль без экипажа, в который она сумеет забраться, корабельного «мозга», маленького приспособления, служащего ключом к системе управления кораблем, ей все равно не найти.
— А что стало с Мэмми?
— С кем, с кем?
— Ну, — я запнулся, — ну, с тем инопланетным существом, которое я нес в скафандре. Ты должен помнить, оно же было там, когда вы нас нашли. Что с ним? Оно живо?
— Эти насекомые меня не интересуют, — хмуро отрезал Толстяк, и больше мне ничего вытянуть из него не удалось.
Но теперь я знал, что Крошка жива, и из горла наконец исчез комок. Она здесь! Я стал обдумывать возможность подать ей весточку.
Намеки Толстяка на то, что она подружилась с Червелицым, нисколько меня не беспокоили.
Верно, что Крошка вела себя непредсказуемо, а иногда и просто ужасно, доводя меня до белого каления, — глупо, высокомерно и просто по-детски. Но она скорее сгорит на костре, чем предаст. У Жанны д'Арк не было такой силы духа, как у нее.
В камере установилось натянутое перемирие. Я держался в сторонке, спал вполглаза и старался не засыпать, прежде чем не захрапят они. Кинжал я всегда держал под рукой, со времени их появления в камере я не мылся, чтобы не подставиться под удар. Тощий просто не обращал на меня внимания. Толстяк вел себя почти по-дружески и всячески показывал, что не боится жалкого оружия, хотя, по-моему, только притворялся. Во всяком случае, мне так показалось во время конфликта, возникшего во время кормежки.
Сверху сбросили три банки. Одну подобрал Тощий, вторую — Толстяк. Когда я осторожно, кругами, приблизился, чтобы взять третью, он схватил и ее.
— Отдай ее мне, пожалуйста, — сказал я.
— С чего ты взял, что она твоя, сынок? — усмехнулся Толстяк.
— Три банки, трое людей.
— И что с того? У меня сегодня аппетит, видишь ли, разыгрался, так что вряд ли я смогу с тобой поделиться.
— У меня тоже. Так что не валяй дурака.
— Ммм… — казалось, он обдумывает мои слова. — Знаешь что? Пожалуй, я тебе ее продам.
Я заколебался. До какой-то степени его позиция казалась логичной. В самом деле, не мог же Червелицый зайти в магазин Лунной базы и купить консервы; по всей вероятности, Толстяк и его партнер покупали их на свои. И почему бы мне не подписать долговое обязательство хоть на сотню, а то и на тысячу долларов за банку? Деньги больше ничего не значат, а его это ублажит.
Нет! Поддайся я сейчас, лишь бы только получить свой паек, и он сядет мне на шею. И кончится это тем, что я стану прислуживать ему и вилять хвостом, лишь бы поесть.
Я показал ему свой жестяной кинжал.
— Будем драться.
Кинув взгляд на мою руку, Толстяк улыбнулся во весь рот.
— Ну что ты, сынок, шуток не понимаешь? — И бросил мне банку. Больше споров по поводу еды не возникало.
Жили мы как «счастливая семья», которую любят показывать в бродячих зоопарках: лев в одной клетке с ягненком. Зрелище впечатляющее, только вот ягненка приходилось все время заменять.
Толстяк любил поговорить, и я многое узнал от него, хотя с трудом был способен отличить правду от вымысла. Звали его Жак де Барр де Виньи («Зови меня Джок»), а Тощего — Тимоти Джонсон. Однако сдавалось мне, что их настоящие имена можно узнать, только тщательно изучив полицейские объявления о розыске преступников. Джок всячески пытался показать, что знает все и вся, но вскоре я пришел к выводу, что ему ничего не известно ни о происхождении червелицых, ни о их дальнейших планах. Червелицый вряд ли стал бы вступать в беседы с «существами низшего порядка», он просто ездил на них, как мы на лошадях.
Очень охотно Джок рассказал мне следующее:
— Да, девчонку заманили мы. Урана на Луне и в помине нет, все эти басни о нем на сопляков рассчитаны, чтобы завлечь их туда. Так что времени мы впустую потратили изрядно, а есть-то человеку надо?
Я ничего не ответил, чтобы не перебить поток информации. Однако Тим буркнул:
— Заткнись.
— Да брось ты, Тим! Ты что, ФБР испугался? Думаешь, легавые тебя даже здесь достанут?
— Заткнись, говорят тебе.
— Сам заткнись. А мне поболтать охота. Дело было плевое, — продолжал Джок, — эта малышка любопытна, как семь кошек. А Он знал, что она прилетит на Луну, и знал когда. — Джок задумался. — Он всегда все знает, на Него очень много людей работает, и некоторые из них — большие шишки. Так что мне всего-то пришлось пошататься по Лунному городку и с ней познакомиться, потому что наш Тим никак не сошел бы за доброго дядю. Разговорился я с ней, угостил кока-колой, наплел всякого такого о романтике лунной геологии. Потом вздохнул и пожалел, что не могу показать ей наш с партнером шурф.
Тут-то она и клюнула. Когда ее тургруппа посещала станцию Томба, она удрала через шлюз — она сама это придумала. Хитрюга, скажу я тебе! А нам только и оставалось, что подождать ее в условленном месте, даже руки скручивать не пришлось, пока она не забеспокоилась, что едем мы к нашей шахте намного дольше, чем предполагалось. — Джок усмехнулся. — Для своего веса дерется она здорово, изрядно меня поцарапала.
Да, на Крошку это похоже — уверенная в себе, не боясь никого, она не могла пройти мимо каких бы то ни было новых «познавательных» впечатлений.
— Но Ему вовсе не эта сопля была нужна, — продолжал Джок. — Он хотел заполучить ее отца. Задумал план заманить его на Луну, но ничего не вышло. — Джок кисло усмехнулся. — Туго нам приходилось, когда у Него не получалось так, как Он хотел. Но пришлось Ему удовлетвориться девчонкой. Это Тим ему подсказал, что ею можно воспользоваться как заложницей.
Тим выдавил пару слов, в которых выразил свое отношение к этой истории. Джок поднял брови:
— Нет, ты послушай только! Ну и манеры!
Мне, наверное, следовало промолчать, поскольку я добивался фактов, а не рассуждений, но я страдаю тем же недостатком, что и Крошка: если я чего не понимаю, то чувствую непреодолимый зуд добраться до сути. Я не мог и до сих пор не могу понять, что двигало Джоком.
— Зачем ты это сделал, Джок?
— Что?
— Послушай, ведь ты же человек. И, как ты сам выразился, мы, люди, должны держаться заодно. Как же ты мог заманить для Него в ловушку маленькую девочку?
— Ты что, парень, псих?
— Думаю, что нет.
— А говоришь как псих. Попробуй-ка Ему воспротивиться, и я на тебя погляжу.
Я понял, о чем он: возражать Червелицему — все равно что кролику плюнуть в глаз удаву. А Джок продолжал:
— Ты должен понять чужую точку зрения. Я всегда говорил: «живи и давай жить другим». Он нас схватил, когда мы искали минералы, и после этого выбора у нас уже не было. Это все равно что упираться против властей — шансов никаких. Так что мы пошли на сделку: мы на Него работаем, а Он нам платит ураном.
Слабый намек на сочувствие, который у меня к нему появился было, немедленно испарился. Меня чуть не стошнило.
— И вам платили?
— Ну, скажем, записывали нам на счет.
— Неважную вы заключили сделку, — сказал я, обводя взглядом камеру.
— Может быть, может быть, — скорчил физиономию Джок. — Но, малый, будь благоразумен! С неизбежным всегда приходится мириться. Эти ребята захватят Землю — у них все для этого есть. Сам ведь видел. А человек, он должен понимать, откуда ветер дует. Меня, знаешь, одна история много чему научила, когда я еще был в твоем возрасте. Жили мы себе в своем городке тихо, жили не тужили, но хозяин у нас стал староват и начал отпускать вожжи… ну, тут-то ребята из Сент-Луиса и стали прибирать нашу территорию к рукам. Такая пошла заварушка, ничего не поймешь. Человеку, понимаешь, надо знать, какой стороны держаться, чтобы не проснуться в деревянном гробу. Ну, те, которые быстро смекнули, что к чему, приспособились, а остальные… нечего плыть против течения. Без толку это все, ясно?
Понять его логику было нетрудно, особенно с точки зрения «живой гниды». Но от самого главного он увильнул.
— И все же, Джок, как же ты мог поступить так с маленькой девочкой?
— Да я же тебе битый час объясняю, что выхода не было.
— Нет, был. При всем при том, что отказаться, когда Он приказывает, просто невозможно, у тебя ведь была возможность бежать.
— Куда?
— Он же тебя послал за ней в Лунный город, ты сам говорил. И у тебя ведь был неиспользованный билет на Землю. Тебе всего-то было нужно затаиться и первым кораблем махнуть на Землю, а не заниматься Его грязными делами.
— Но…
— Допускаю, — перебил я, — что ты не мог укрыться в лунной пустыне, допускаю, что ты не чувствовал бы себя в безопасности даже на станции Томба. Но у тебя был шанс удрать, когда Он послал тебя в Лунный город. Ты должен был воспользоваться им, а не заманивать девочку в лапы пучеглазого чудовища.
Он выглядел обескураженным, но ответил живо:
— Ты нравишься мне, Кип! Ты хороший парень. Но глупый. Без понятия.
— Брось, я все понимаю!
— Нет, не понимаешь.
Он наклонился ко мне, хотел положить мне руку на колено, но я отпрянул.
— Есть еще одно обстоятельство, — продолжал он, — о котором я тебе не сказал, боялся, что примешь меня за зомби или что-то в этом роде. Они нам операцию сделали.
— Какую операцию?
— Простую. Вставили нам в головы бомбы с дистанционным управлением, как на ракетах. Попробуй только ослушаться, Он нажмет кнопку — ба-бах! И мозги — по стенкам. — Он провел рукой по шее. — Видишь шрам? Волосы уже отросли, но если приглядеться, шрам еще заметен, так навсегда и останется. Хочешь поглядеть?
Я уже было склонился посмотреть и вполне поверил бы — за последнее время пришлось поверить и в более невероятные вещи, — но Тим все поставил на место парой нецензурных слов.
Джок дернулся, потом взял себя в руки и сказал:
— Да не обращай ты на него внимания.
Я пожал плечами и отошел. Джок в тот день больше со мной не разговаривал, что меня вполне устраивало. На следующее «утро» я проснулся от того, что Джок тряс меня за плечо.
— Проснись, Кип, проснись!
Я на ощупь потянулся за своим игрушечным кинжалом.
— Здесь он, у стены, — сказал Джок, — но только теперь он тебе не поможет.
Я схватил кинжал.
— Почему же? А где Тим?
— Ты что, никак не проснешься?
— Что?
— Все проспал, значит? Ничего не видел? Я тебя потому и разбудил, что мне страшно, поговорить с живой душой хочется.
— Что проспал? А Тим где?
Джок дрожал и весь покрылся испариной.
— Они парализовали нас голубым светом, вот что! И забрали Тима. — Его передернуло. — Хорошо, что его. Я ведь думал, ну, понимаешь, ты же заметил… я же толстый… а они любят жир.
— О чем ты? Что они с ним сделали?
— Бедный старина Тим. Были, конечно, и у него грешки, но у кого их нет? Из него, должно быть, уже суп сварили, вот что! — Его опять передернуло.
— Не верю. Ты просто пытаешься запугать меня.
— Не веришь? — Он смерил меня взглядом с головы до ног. — Тебя, наверное, следующим потащат. Если ты хоть что-нибудь соображаешь, сынок, возьми лучше свою пилку для ногтей и вскрой себе вены. Так будет лучше.
— А сам-то ты что же? — спросил я. — Хочешь, одолжу?
— У меня духу не хватит, — ответил Джок, дрожа. Я не знаю, что стало с Тимом. И не знаю, ели ли червелицые людей или нет. Их даже «людоедами» не назовешь — может, мы для них все равно что скот. Но я даже не особенно испугался, потому что все мои предохранители страха давно уже полетели. Мне безразлично, что будет с моим телом, когда я погибну. Но у Джока подобные мысли вызывали безотчетный ужас. Не думаю, чтобы он был трусом, — трус вряд ли станет искать уран на Луне. Но он трясся от страха, потому что всерьез верил своим догадкам. Сбивчиво он дал понять, что оснований им верить у него больше, чем я мог предполагать. По его словам, он летал на Плутон и раньше, и остальные люди, которых доставили сюда кого добром, а кого силой, обратно на Луну не вернулись.
Когда настало время есть, нам сбросили две банки, но Джок сказал, что не испытывает аппетита, и предложил мне свою порцию. «Ночью» он все сидел и пытался бороться со сном.
Проснулся я как после кошмарного сна, в котором, бывает, не можешь шевельнуться. Но это был не сон — незадолго до пробуждения меня облучили синим светом.
Джок исчез.
Больше я никогда не видел ни того ни другого.
Отчасти мне их даже не хватало, по крайней мере, — Джока. Стало, конечно, намного легче, не надо было все время быть начеку, и я мог позволить себе роскошь вымыться. Но очень надоело мерить в одиночестве клетку шагами.
Никаких иллюзий насчет этих двух бандитов я не испытывал. Наверное, нашлось бы сколько угодно человек, с которыми делить заключение было бы куда приятнее, чем с ними. Но, какие-никакие, они были люди. Тим казался холодным и опасным, как нож гильотины. Но у Джока сохранились какие-то туманные представления о зле и добре, иначе он не стал бы пытаться найти оправдание своим поступкам. Можно предположить, что у него просто не было силы воли.
Хотя я вовсе не считаю, что понять — значит простить; если встать на эту точку зрения, то дойдешь до того, что начнешь распускать слюни над судьбой убийц, насильников и похитителей детей, забывая об их жертвах. А это неверно. Жалость у меня может вызвать судьба Крошки и других, попавших в ее положение, но не судьба же тех преступников, чьими жертвами они стали. Мне не хватало болтовни Джока, но будь у меня возможность утопить их, как котят, сразу после рождения, я сделал бы, сделал это, не дрогнув. А о Тиме и говорить нечего. И если они попали в суп к вурдалакам, мне совсем их не жалко, даже если та же судьба завтра ожидает меня. Пожалуй, суп — это лучшее, на что они могут сгодиться.
8
Мои бесплодные размышления прервали взрывы: резкий щелчок, похожий на удар бича, громовой раскат, а затем — шипение, свидетельствующее о понижении давления.
— Что за черт? — вырвалось у меня. «Надеюсь, — подумал затем я, — что вахтенный знает свое дело, иначе — всем нам конец».
На Плутоне, насколько я знал, кислорода нет. Во всяком случае, так утверждали астрономы, а я не испытывал желания проверять их утверждения на своей шкуре. Уж не бомбят ли нас? Вот было бы здорово. Или это землетрясение?
Мысль о землетрясении — предположение отнюдь не праздное; статья «Сайентифик Америкэн» о «лете» на Плутоне предсказывала «острые изостатические колебания» по мере повышения температуры. В переводе на нормальный человеческий язык эта «изящная» фраза означает: «Держись за шляпу, падает крыша!»