Понятно, когда он поставил вопрос так, мне ничего не оставалось, как ответить утвердительно.
��Ну, разумеется, Дживс. Поезжайте и пируйте там, покуда ребра не затрещат. Больше вам такая возможность, наверное, не представится,�� многозначительно добавил я.
��Сэр?
��Вы столько раз говорили мне, что в �Ганимеде� считается недопустимым, чтобы члены клуба разбалтывали секреты, содержащиеся в клубной книге, а я слышал от тети Далии, что вы выложили ей всю подноготную насчет Спода и �Сестер Юлалии�. Разве вас не изгонят с барабанным боем, если это станет известно?
��Сугубо мало вероятно, чтобы об этом кто-то проведал, сэр, и я с готовностью пошел на риск, зная, что на карту поставлено счастье миссис Трэверс.
��Благородно с вашей стороны, Дживс.
��Благодарю вас, сэр. Я всегда прилагаю старания. А теперь, я думаю, мне пора на станцию, если вы меня извините. Поезд на Лондон отправляется совсем скоро.
��А почему бы вам не поехать на автомобиле?
��Но он вам точно не понадобится, сэр?
��Да нет, конечно.
��Весьма признателен, сэр. Так будет гораздо удобнее.
И он зашагал к дому, конечно, чтобы захватить котелок, его неизменный спутник в поездках в столицу. Только он удалился, как меня окликнул блеющий голос, я обернулся и увидел, что ко мне приближается Перси Горриндж, сверкая на солнце очками в роговой оправе.
Первым моим чувством при виде его было удивление. Из всех действующих лиц, каких мне довелось встретить в жизни, он был самый непредсказуемый. Невозможно даже за минуту предвидеть, с каким лицом он явится миру, на его циферблате стрелка переходила от �шторма� к �ясно� и опять к �шторму�, как на барометре с испорченным нутром. Накануне за ужином он был само веселье и довольство, и вот теперь, спустя всего несколько часов, снова имел вид дохлой рыбы, из-за чего моя тетя Далия так неодобрительно к нему отнеслась. Уставя на меня тускло-безжизненный взгляд, если такое определение здесь к месту, он не стал тратить время на приветствия и пустые разговоры, а прямо занялся излиянием из души того опасного вещества, которое давит на сердце.
��Вустер!�� были его первые слова.�� Флоренс мне сейчас рассказала одну вещь, я просто потрясен.
Ну, что на это можно было ответить? Ничего. Подмывало, конечно, поинтересоваться, что за вещь, если про епископа и заклинательницу змей, то мы это уже слышали. Можно было бы еще прибавить два-три слова, что, мол, вот какими теперь, увы, стали барышни, анекдоты рассказывают. Но я ограничился только восклицаниями общего характера: �О! А!� � и стал ждать дальнейших подробностей.
Взор Перси, как раньше взор Флоренс, начал отчаянно метаться, обращаясь то на небо, то на землю и обратно. Видно было, что человек сильно расстроен. Наконец, совладав со своим взором и направив его строго на меня, он продолжил:
��Вскоре после завтрака я обнаружил ее одну в цветнике, где она срезала цветы, и поспешил предложить, что подержу корзинку.
��Очень любезно.
��Она поблагодарила меня, сказав, что будет очень рада, и некоторое время мы беседовали на нейтральные темы. Слово за словом, и я попросил ее быть моей женой.
��Молодчина!
��Как вы сказали?
��Я просто сказал: молодчина.
��Но почему вы сказали: молодчина?
��Ну, как бы подбадривал, мол, так держать.
��Понимаю. �Так держать�. Пожелание, чтобы человек действовал и дальше в том же духе, и являющееся знаком дружеского одобрения?
��Верно.
��Но в данных обстоятельствах мне удивительно � я бы даже сказал, стыдно � слышать это из ваших уст, Вустер. Это поступок в дурном вкусе, приличия требовали бы воздержаться от насмешек и издевательств.
��Не понял?
��Если вы победили, это вовсе не причина издеваться над теми, кому не повезло.
��Извините, может, вы бы снабдили меня какими-нибудь комментариями�
Он досадливо поморщился.
��Я же сказал вам, что просил Флоренс быть моей женой, и сказал, что она мне сообщила нечто, повергшее меня в изумление. А именно � что она помолвлена с вами.
Тут я, наконец, понял, на что он намекает.
��О, а. Да-да, конечно. Ну, разумеется. Да, похоже, что мы обручились.
��Когда это произошло, Вустер?
��Недавно.
Он хмыкнул.
��Совсем недавно, надо полагать, ведь еще вчера она была помолвлена с Чеддером. Ничего не разберешь,�� сердито заключил Перси.�� Голова кругом идет. Не поймешь, на каком ты свете.
Тут я не мог с ним не согласиться.
��Действительно, неразбериха.
��Просто с ума можно сойти. Представить себе не могу, что она в вас нашла?
��Я тоже не могу. Все это совершенно непонятно. Он свел брови, задумался. А потом продолжил:
��Взять ее недавнее увлечение Чеддером. Это, понапрягшись, все-таки можно понять. Он хотя и умственно отсталый, зато представляет собой эдакое молодое, сильное животное. И случается, что девушки интеллектуального склада тянутся к сильным молодым животным. Бернард Шоу положил этот мотив в основу своего раннего романа �Профессия Кэшела Байрона�. Но вы? Уму непостижимо. Просто хилый мотылек.
��По-вашему, я похож на хилого мотылька?
��Если вы можете предложить более точное сравнение, буду рад его услышать. Я не вижу в вас ни крупицы обаяния и ни малейших признаков каких-либо качеств, которые можно было бы счесть привлекательными для такой девушки, как Флоренс. Диву даешься ее готовности постоянно терпеть в доме ваше присутствие.
Не знаю, как считаете вы, но, по-моему, я не особенно обидчивый человек. В общем и целом, скорее, нет. Но все-таки малоприятно, когда тебя называют хилым мотыльком, и кажется, я обрезал Перси Горринджа довольно резко.
��Вот, значит, как,�� сказал я ему и погрузился в молчание. А поскольку он тоже не выказал желания поболтать о тот о сем, мы некоторое время простояли с ним, как два монаха из ордена траппистов,[49] случайно встретившихся на собачьих бегах. И я уже приготовился было, коротко кивнув, удалиться, но в последнюю минуту Перси остановил меня возгласом, по интонации и силе звука совершенно таким же, какой издал ночью Сыр Чеддер, обнаружив меня в шкафу под шляпными коробками. Он смотрел на меня сквозь свои очки-шоры с испугом, если не сказать � с ужасом. Это меня озадачило. Неужели ему потребовалось столько времени, чтобы разглядеть мои усы?