Полчаса! От этого слова с нее тут же слетел весь сон. Она уже почти в столице, она сделала этот первый, самый страшный шаг!
Вспоминать свои первые впечатления от Москвы Лена не очень любила. Кому приятно чувствовать себя в роли глупенькой провинциалки? А иначе и быть не могло – ведь до этого столицу она видела только по телевизору. И даже не представляла себе, что тут такие огромные дома, такие толпы людей, такие потоки машин. А еще эти лестницы в метро, которые едут сами, это же просто ужас какой-то!..
С грехом пополам Лена добралась до Щепкинского училища, на котором остановилась еще дома, изучая справочник для поступающих в вузы. Почему-то ей казалось, что в этот институт конкурс будет меньше всего.
Несмотря на ранний час, во дворе училища было уже полно народу, и Лена снова вспомнила любимый фильм «Карнавал» – все именно так, почти что в точности! Стайка ребят и девчонок, сбившихся в кружок, курит и нарочито громко смеется, худенькая девушка восточного вида что-то бормочет себе под нос, судорожно прижимая к груди книгу, длинноволосый юноша в черной кожаной куртке – это в такую-то жару! – лениво перебирает струны гитары…
Лена растерялась. Что теперь делать, куда идти? Она была так испугана, что даже не заметила огромного объявления на двери, специально для абитуриентов сообщавшего, где принимаются документы. А спросить было как-то неловко, почему-то казалось, что все вокруг смотрят на нее с усмешкой – на ее помявшуюся от долгого лежания на полке кофточку, на волосы, которые она вымыла накануне, но которые после ночи в душном поезде снова были грязными, на старый чемодан в руках, который она не догадалась сдать в камеру хранения. И всем она ненавистна, потому что они видят в ней соперницу, конкурентку на то место, которое сами собираются занять.
Наконец Лена все-таки заметила объявление и отыскала нужную комнату. В приемной комиссии сидело несколько человек, но общалась с абитуриентами в основном грубая толстая тетка, совсем не похожая на служительницу муз. Казалось, ее основной задачей было не разъяснять им условия поступления, а грубостью и хамством отсеивать как можно больше потенциальных студентов на самом начальном этапе.
– Извините, а вы не подскажете… – обратилась к ней Лена, с трудом протиснувшись сквозь толпу.
– Ты что, не видишь, здесь очередь! – рявкнула на нее тетка, и Лена пристыженно огляделась: оказывается, это кажущееся стихийным скопление народа, колыхающееся у стола, являло собой некое подобие очереди. Лена послушно отправилась в ее конец. В этой толпе она чувствовала себя совсем одинокой – в основном все уже были знакомы и стояли парами, а то и вовсе кучковались в группах по три и более человека и тревожно переговаривались. Невысокая девчушка, тонкая как ниточка, что-то увлеченно доказывала своему спутнику. Лена прислушалась.
– Я вообще теперь думаю, может, без крутых родителей нечего там делать? – щебетала девушка. – Какое-то разочарование сплошное… Они ведь спрашивали, кем работают родители. А у меня мама библиотекарь, отца вообще нет. Наверняка я из-за этого не прошла. Потому что читала хорошо, меня похвалили даже. А девочка, которая шла передо мной, постоянно забывала текст и переигрывала – просто ужас! Но у нее мать на «Мосфильме» работает – и она прошла. Теперь я уже почти не верю, что можно поступить без блата или денег…
Другая девушка, рыжеволосая и веснушчатая – даже руки и плечи у нее были в веснушках! – делилась с подругой:
– … тогда он меня спрашивает: «Вы к какому педагогу на курс поступаете?» А я так растерялась, говорю: «Да мне все равно, лишь бы поступить!» Так он меня чуть на смех не поднял…
– Ничего удивительного, – отвечала ее собеседница, очень некрасивая остроносая шатенка. – Все нормальные люди выбирают именно педагогов. Сама понимаешь, что учиться на курсе у Табакова или Ефремова куда престижнее, чем у какого-нибудь Мулькина-Тютькина.
В третьей группе обсуждался сам экзамен.
– Самое сложное – это импровизация. Представь себе – вот ты читаешь басню, а тебя на полуслове прервут и попросят показать что-нибудь. Осла, везущего тележку, или старенького дедушку, телевизор или бесконечность – как повезет. Растеряешься – и все, пиши пропало!
– Меня в прошлом году попросили показать икающую лошадь, – сказал белокурый мальчик, хорошенький, как картинка.
– А что? – тут же откликнулся другой, плечистый и очень высокий, чуть ли не на голову возвышавшийся над всеми остальными. – Это ж раз плюнуть! – И тут же принялся изображать, да так забавно, что все вокруг покатились со смеху, и тетка за столом заорала, что, если они тотчас же не прекратят мешать ей работать, она выставит всех за дверь.
«Вот у него действительно талант, – подумала Лена, глядя на высокого парня. – Я бы ни за что не смогла так сымпровизировать…»
Наконец подошла ее очередь, и она робко пододвинула документы строгой тетке.
– Опять иногородняя, – с презрением проговорила та. – Отборочные туры весной, конечно, не проходила?
– Н-нет, видите ли, весной я…
– Слушай, – перебила ее тетка, – меня совершенно не волнует, что ты делала весной. Меня волнует, что список уже переполнен. Иди-ка ты попытай силы в другом месте или на следующий год.
– Но, может быть, вы сделаете исключение? – промямлила, сама не веря собственной смелости, Лена.
– А с какой это радости? У тебя что – папа Никита Михалков?
– Нет, – ответила Лена, не обращая внимания на грубость. – Просто я денег скопила только на один билет.
– Что? – ошарашенно переспросила тетка.
Лена стыдливо опустила глаза, а тетка вдруг замялась и, пожевав губы, проговорила:
– Ладно, черт с тобой…
Отметила что-то в своих тетрадках, объявила:
– У тебя первый тур через три дня, – и громко обратилась к очереди: – Следующий!
Лена пулей вылетела из комнаты, еще не смея поверить в свое счастье.
Только сейчас она поняла, что ей жутко хочется в туалет. Приперло – ну просто спасу нет.
– Извините… – обратилась она в коридоре к полноватой брюнетке с пышным бюстом, чье лицо показалось ей наиболее располагающим. – А вы случайно не знаете, где здесь туалет?
– Случайно знаю, – весело ответила та. У девушки оказался низкий певучий голос и характерный южный говор. – На втором этаже, иди прямо, потом направо… – И замолчала, глядя на испуганное лицо Лены, улыбнулась: – Ладно, пойдем, провожу. Ты, по ходу, в первый раз здесь, да? – тараторила на ходу новая знакомая. – А я уже в третий. Я сама с Ростова, а ты? Ясно. Меня Катей зовут, а тебя?
Перед нужной им комнатой тоже обнаружилась небольшая очередь, и девушки пристроились в хвост.
– А что ты готовила? – продолжала свои расспросы Катя.
– Басню Крылова и кусочек из «Войны и мира».
– Небось «Ворону и лисицу» и первый бал Наташи? – усмехнулась собеседница.
– Да… А откуда ты знаешь? – поразилась Лена.
– Да оттуда, что это все читают. Басен вообще готовят только две: или «Ворону», или «Стрекозу с муравьем». А из прозы еще читают монолог Катерины из «Грозы». «Отчего люди не летают, как птицы?» – иронически продекламировала Катя.
Лена потупилась. А ведь она именно из этих вариантов и выбирала – «Ворону» или «Стрекозу», Наташу или Катерину… Ей вдруг до жути захотелось убежать отсюда, вскочить в поезд и поехать обратно, к маме и папе. Домой, туда, где все легко и просто, где не надо бороться с бесконечными препятствиями. Где можно просто пойти в швейное училище, закончить его и зажить обычной жизнью, пусть не звездной, но зато спокойной и легкой. Она вдруг ясно поняла, что детство кончилось, и ей стало страшно: а если все то, во что она верила, окажется мыльным пузырем?
– Вот поверь мне, – разглагольствовала тем временем Катя. – Я тут уже не впервые и знаю, что с такими заготовками гораздо меньше шансов поступить. Члены комиссии это все слышали миллионы раз. Трудно что-то новое вложить в этот текст, да и ухо у них замыливается, понимаешь? Я вот, например, взяла отрывок из новеллы Альберто Моравиа.
Надо ли говорить, что Лена никогда даже не слышала о таком писателе? Облокотившись о стену, она устало выдохнула:
– Как же так – меньше шансов? А я полгода эти тексты готовила… Что же теперь делать?
Они действительно разучивали с Тамарой Александровной Толстого, проверенную классику. Выбирая прозаический отрывок, решили не рисковать и пойти проторенным путем – кто знает, как комиссия отнесется к авторам с более шаткой репутацией? Именно на монолог Наташи Лена и возлагала основные надежды, тысячи раз проговаривая перед зеркалом давно уже надоевшие слова.
– А стихотворение какое? – не унималась Катя.
– Монолог Чацкого «А судьи кто?».
– Ну, хоть это куда ни шло, – откликнулась собеседница. – Не так избито. Только, на будущее, выбирай то, что нравится лично тебе, а не всем остальным. И стихотворение лучше читать такое, которое как будто про тебя написано. Это ценится, когда, типа, на произведение твой личный жизненный опыт накладывается… Только не увлекайся. Помню, одна тут читала «Мой милый, что тебе я сделала?», так посреди стихотворения разрыдалась, начала причитать, что ее муж бросил. Уржались все!.. А ты сама готовилась?
– Меня готовила наша руководительница театральной студии, – чуть горделиво вскинула голову Лена.
– Да? Только не вздумай об этом комиссии сказать, – сделала страшные глаза Катя.
– Почему? Что в этом плохого?
– Да то, что они все терпеть не могут самодеятельности. Узнают, что тебя готовила руководитель драмкружка, из принципа завалят! Иди, вон кабинка освободилась…
Выйдя из кабинки, Лена снова увидела Катю, красившую губы перед зеркалом, и очень обрадовалась этому. Ей почему-то было очень страшно оставаться одной, тем более не хотелось этого сейчас, когда показалось, что в этой толпе конкурентов она нашла родственную душу.
– Ну что, пойдем покурим? – предложила Катя, и Лена с готовностью согласилась. Вообще-то она не курила, но умела – в том смысле, что пробовала несколько раз, считая, что актрисе подобный навык необходим.
Выйдя на улицу, Катя достала из сумочки пачку сигарет и протянула Лене одну из них – длинную, темную, похожую на сигару, только тонкую. Лена, чуть поколебавшись, взяла. На ее счастье, сигареты оказались легкими, ментоловыми.
– А ты сама-то как готовилась? – спросила она Катю.
– Я с репетитором занималась. С артистом из нашего местного театра, хороший такой дедок, с юмором… Но, если честно, и не надеюсь сейчас поступить, всего-то третий год пробую.
– Третий – это «всего-то»?
– А что ты удивляешься? С первого раза почти никто не поступает, если только блатные. Тут люди по пять раз приходят, по шесть… Ну, сама посуди: конкурс триста человек на место, прикинь свои шансы! Первый-то раз я, как дура, только в Щуку поступала. Ну и вылетела на первом же туре, конечно. Сунулась в другие вузы – поздно, раньше надо было приходить… А в прошлом году я уже заранее везде документы подала: и сюда, и в Щуку, и в ГИТИС, и во ВГИК… И все отборочные уже весной проходила.
– И что – нигде не получилось?
– Не-а… – с досадой покачала головой Катя и тут же добавила: – Но я решила, буду пробовать еще. Это моя идея фикс – стать актрисой. Иначе не могу и не хочу. Чувствую, что это мое. Понимаешь?
Лена кивнула. Она понимала, как никто, сама чувствовала то же самое.
Первые свои московские ночи Лена ночевала на вокзале, сидя на жестком стуле в зале ожидания. Сначала ей казалось, что так спать вообще невозможно, но в последнюю ночь перед экзаменом она вдруг заснула, отрубилась так, что, кажется, из пушки не разбудишь. И только чудом не проспала. Уже привычно умылась, причесалась и накрасилась в вокзальном туалете, там же переоделась в лучшее свое платье, предварительно извлеченное из чемодана и расстеленное поверх него в ячейке камеры хранения.
Всю дорогу до училища Лену колотило мелкой дрожью, которая почему-то никак не унималась. Дверь аудитории, где проходил экзамен, постоянно хлопала от беспрестанно мотающихся туда-сюда людей: абитуриентов, членов приемной комиссии, и девушку это нервировало еще сильнее. Сжавшись в нервный комок, она ждала, ждала, но когда вдруг услышала свою фамилию, то чуть не подпрыгнула от неожиданности. Окинув ошалелым взглядом стоящих рядом абитуриентов, поймав легкий оттенок сочувствия в их глазах, она оторвалась от стены и прошла в аудиторию. Члены приемной комиссии, восседавшей за длинным столом, казались какими-то агрессивными и уже загодя настроенными против нее. Среди них был известный артист, которого она точно много раз видела в кино и по телевизору, но Лена никак не могла вспомнить его фамилию.
– Что вы готовили? – спросили ее как-то резко, словно желая поскорее отделаться.
– Монолог Чацкого, – пролепетала Лена.
Члены комиссии удивленно переглянулись. Ей даже показалось, что послышался легкий смешок.
– Пожалуйста, приступайте, – вежливо сказал председатель, седой импозантный мужчина.
И Лена начала. Начала – и тут же поняла, что читает ужасно. Еще вчера, когда она репетировала, ей казалось, она может раствориться в словах героя, прочувствовать всю их глубину, а вот сейчас, в решающий момент, стоя перед такой важной публикой, почувствовала, что ничего не получается. Словно эта девочка, читающая монолог, и она сама – два разных человека, две разных души, и она наблюдает за той, говорящей, откуда-то издали… Где-то внутри противно засосала холодная пустота – предчувствие дикого провала. Она точно делает что-то не так! Мешало все – и чересчур яркий свет, и воспоминания о том тоне, которым ей сказали «Что вы готовили?» (словно обрубили всякую надежду), а сильнее всего мешал все более нарастающий смех. Что такое? Разве она говорит что-то смешное? Почему они смеются? Они издеваются над ней? Тем временем смех рос с поразительной скоростью так, что Лена наконец смутилась и сбилась. Она смущенно посмотрела на седого мужчину, того самого, что попросил начать. Почему-то казалось, что из всех он – самый сердечный и доброжелательный. Но он, почему-то тоже посмеиваясь, вдруг сказал, сдерживаясь:
– Мне кажется, текст для вас не очень подходит. Как бы это сказать… не фактурный…
Как и ожидала, своей фамилии в списке прошедших на второй тур на другой день она не нашла. Тяжелым шагом вышла из училища. Куда теперь идти? Что делать? Ехать домой? Чтобы все подняли ее на смех? А что скажет мама? Начнет с какой-нибудь фразы типа «Я так и думала…», а затем посыплются укоры и упреки. Дико, странно и глупо, но почему-то Лена «так не думала», совсем даже не ожидала своего провала. И если раньше она в ответ на вопросы подруг только отшучивалась: «Не поступлю – буду тогда думать о другой профессии», то сейчас еще сильнее и четче почувствовала, как велико в ней желание стать актрисой. Она не хочет думать о другой профессии, она будет добиваться своего! В конце концов, не она первая, не она последняя провалилась. Вот Катя говорила…
– Привет! – раздался вдруг рядом знакомый певучий голос с южным говором.
Это была она, Катя, легка на помине, в красивом черно-белом платье и открытых сабо на пробковой платформе.
– Привет! – несказанно обрадовалась Лена. – Только что тебя вспоминала.
– Ну, значит, долго жить буду. А что – я не против. Как твои успехи? Прошла на второй тур?
– Нет, – покачала головой Лена. Ответила и вдруг почувствовала – прорвало. Ни с того ни с сего стало очень жалко себя, свои ожидания, свои труды, к горлу подкатил комок, и из глаз покатились слезы.
Катя обняла ее, прижала к мягкой груди.
– Да ладно, не расстраивайся ты так, – утешала она, – почти никто с первого раза не проходит. На личном опыте убедилась, хотя в позапрошлом году тоже, чего врать, ревела в три ручья. И в прошлом тоже… Зато, знаешь, есть время себя проверить – целый год подумать, действительно ты хочешь этого или нет.
В ту ночь Лена ночевала уже в комнатушке, которую Катя снимала где-то на окраине. Единственная тахта в ней была настолько узка, что вдвоем никак не поместиться. Спать пришлось на полу, на тонком матрасике. Но после сна в сидячем положении на жестком стуле зала ожидания Лене показался он роскошью. Впервые с тех пор, как покинула дом, она по-настоящему выспалась.
А следующий день был уже днем траура Кати. Она тоже не прошла очередной этап. Последняя в этом году попытка не увенчалась успехом. И то, что документы были поданы в несколько вузов сразу, тоже не помогло.
Девчонки обнялись и снова вдоволь наплакались. А потом вытерли глаза и носы и решили, что жизнь продолжается. Не сразу Москва строилась…
Узнав, что у Лены есть немного денег, Катя очень обрадовалась:
– Вот здорово! Мне только что отдельную квартиру снять предлагали, но я отказалась – одной не по карману. А вдвоем мы ее потянем. Там не дорого, всего восемьдесят рублей. А потом ты работу найдешь, и заживем с тобой – лучше некуда, готовиться вместе будем… Как тебе идея?
Идея была очень даже неплоха, тем более что рядом с Катей Лена чувствовала себя в этой огромной и бестолковой Москве гораздо спокойнее. Ее новая подруга сделала несколько звонков, и вскоре они вместе отправились осматривать квартиру. Она располагалась на пятом этаже девятиэтажного дома с лифтом, небольшая, но уютная, с маленькой кухней и комнатой метров в восемнадцать. Трехстворчатое окно завешано потертой шторкой в синий цветочек, около него мягкий, по всей видимости, раскладывающийся, диванчик, в углу – кушетка, которая устало скрипнула в момент, когда Катя попыталась на нее присесть.
– Конечно, не фонтан, очень уж далеко от метро, но жить можно! – заключила подруга и обратилась к Лене: – Ты как считаешь?
Та только согласно кивнула.
В тот же вечер они перебрались на новую квартиру. По совету подруги Лена позвонила домой. Сама бы она еще потянула несколько дней, подбирая слова, но Катя верно подметила, что это время ничего не решит, а родители и без того с ума сходят. На том конце провода долго не брали трубку, хотя, по подсчетам Лены, мама должна быть дома. Может, услышав длинный звонок междугородней связи, она догадалась, что звонит сбежавшая дочь, и не захотела разговаривать? Лена повесила трубку и задумалась. Проводить на телеграфе весь вечер не хотелось, еще неизвестно, получится ли разговор. «Дам телеграмму», – неожиданно пришла в голову мысль. Идея была великолепная – во-первых, не нужно отвечать на массу дополнительных вопросов, во-вторых, изложить можно только то, что хочется, скрыв остальное. Она так и сделала, тут же отправив телеграмму с лаконичным сообщением, что у нее все в порядке. О результатах экзаменов Лена не упомянула.