Как увидел Сурья каравай Вельмины – изумился он и разохался. И попробовал раз, а потом другой… И весь съел, не оставив крошки:
– Вот уж хлеб так хлеб! Караваюшка! Да таким только в праздники потчевать! Во Великий Сварогов день!
Много ли мало времени минуло, вновь созвал сыновей Сурья-царь:
– Приходите-ка, сыночки, все с жёнами на великий праздничный пир. Будем пить и есть, веселиться, после пира устроим пляски. Я узнал, каковы ваши жёны в работе, а теперь я желаю видеть, каковы они во веселье…
Как пришёл домой Велес Суревич – так повесил он буйную голову.
– Что же ты снова в печали? – вновь его Лягушка спросила. – Аль опять случилося что неладное? Слово слышал ты неприветливое?
И ответил супруге своей Велияр:
– Как мне, милая, не кручиниться? Мне мой батюшка наказал, чтобы я тебя пригласил на пир. Как же я гостям покажу тебя?
– Не тужи, не печалься, мой милый друг… А иди-ка лучше на пир. За тобою следом и я приду. Как услышишь гром – не пугайся. Так скажи: «То жёнушка едет! Лягушоночка в коробчонке!»
Вот пришёл бог Велес на пир один. Стали гости над ним потешаться:
– Что же ты пришёл без Лягушки? Хоть бы во платочке её принёс… Где ж такую красавицу выискал? Чай, болота все исходил?
Сели гости все за столы. Стали есть и пить, веселиться.
Вдруг раздался грохот, и стук, и гром. И все гости со страху вскочили с мест. И сказал им так Велияр:
– Вы не бойтеся – жёнушка едет! Лягушоночка в коробчонке!
Гости от тех слов рассмеялися. Только тут во двор Красна Солнца колесница златая выкатилась. И в неё были впряжены кони – шесть буланых и златогривых. И сошла с колесни́цы деви́ца. Да такая красавица дивная, что ни вздумать, ни сказать, ни пером описать. Под затылком её Ясный Месяц, по косицам её звёзды частые. И ступала она как лебёдушка, голосок её ручейком журчал..
Подала она рученьку Велияру и входила в палаты царские. За столы садилась дубовые да за скатерти самобраные.
Стали гости есть-пить, веселиться. А Вельминушка выпьет сурьи, а последочки во рукав польёт. А закусит лебедем – косточки во другой рукав побросает.
Как попили гости, поели – стали от стола подыматься и пустилися в плясовую. И пошла плясать млада вилушка. Как махнёт рукой – станет озеро, а другой – летят белы лебеди. Все дивуются и любуются…
– Как ты нас, Вельмина, порадовала!
Стала вила петь – все заслушались. Закурлыкали белы лебеди, и запел в лесу соловей…
А бог Велес тут встал полегонечку, с пира он ушёл потихонечку. Побежал скорее в свой терем. Там увидел кожу лягушечью. Как схватил её – сразу бросил в печь.
– Разгорайся, Огонь палящий! Ты сожги, как Змей Огненный, кожу вилы! И с неё заклятье сними!
Воротилась Вельминушка с пира. И увидела – кожи лягушечьей нет.
Опечалилась она и заплакала:
– Ай же ты, милый муж Велиярушка! Потерпел бы ты только день один – я б навеки стала твоею! А теперь мы должны расстаться – не разрушить заклятия Змея!
Закружился тут Огненный вихорь… Задрожали горы высокие, все дубравушки приклонились. То явился на зов Велияра сам Змей Огненный, князь подземный, вместе с ним и Леля Свароговна:
– Ай же ты, неразумный Велес! Ты зачем сжёг кожу Лягушки? Коль не ты надел – не тебе снимать! И за кожу Премудрой Вилы – ты заплатишь своею кожей! Стань же, Велес, теперь Чудо-Юдом!
И сказала так Леля-вила:
– Пусть заклятие будет крепко! Сокрушить великие чары лишь девица красная сможет, что полюбит тебя всем сердцем даже в сём ужасном обличье!
А Змей Огненный подхватил Вельмину – и тотчас взвился дымом под небеса и умчался в Тёмное Царство.
И остался Велиярушка Суревич в том лесу ужасным чудовищем. Стала кожа его – что елова кора, ну а волосы – что ковыль-трава. Стали ноги, как грабли, а ручушки – вилы, нос его обратился в совиный клюв, ногти стали как когти, а зубы – кинжалы, а глаза – колодцы бездонные…
* * *Змей Огненный с Лелею, залетев в царство Нави, увели Вельмину во замок Вия. И её там в темнице оставили. Пусть исполнится, что предначертано!
Брал её Вий Седунич за ручушки белые да за перстни её золочёные. И хотел Вельминушку целовать.
Но сказала ему так Вельмина:
– А у нас замужние женщины до трёх лет ещё не целуются. Не целуются, не милуются…
И ответил Вий, Тёмный князь:
– Будь по-твоему, млада вилушка! Впереди у нас вечность целая! Подождать обещанного три года – вовсе не срок и не времечко.
И ушёл он гулять в Навьем царстве. Стал стрелять из лука железного во летучих мышей, в чёрных галок. Стал гонять жаб, змей, скорпионов и охотиться на пещерных крыс.
И ещё своим слугам наказывал:
– Коль Вельминушка закручинится – дайте ей подружек-служаночек, волкодлакушек и вампирш. Пусть они её развлекают.
Как уехал Вий на охоту – подошла Вельмина к окошечку. Села вилушка и заплакала. Мимо шла мать Вия – Седунюшка. И спросила она у вилы:
– Что ж ты плачешь и уливаешься?
И ответила так млада вила:
– А сегодня во светлом Ирии отмечают наш праздник – Седыев день! Праздник Родушки-Прародителя… Все гуляют, поют-веселятся… Я же здесь сижу у окошка в тоске, слёзы горькие проливаю!
– И у нас, – отвечала Седуня ей, – ныне чествуют все Седыя. Он и мой Родитель, а Вию – Дед. Есть и вам что славить, а нам проклинать!
И позвала Седунюшка к пленнице нянек, и дала́ напиточков разных. И с козлом любимым Седуневым отпустила её погулять, ноженьки её поразмять.
Выходила гулять пленница Вельмина. Тут же нянек допьяна напоила. Только нянюшки те напились – сразу же в кусты повалились. И козла Седуни зарезала – в жертву Роду в Седыев день.
И коня она отыскала, и из плена прочь поскакала.
То не белая лебедь по небу летит – то Вельминушка-вила от Вия бежит. Жемчуг скатный мечется по её груди, на руке её перстенёк горит.
И под нею конь растягается, хвост и грива коня расстилаются.
Тут ей путь преградила Смородина-речка. Видит там она у брега – русалочку. То была Дарьюшка-вила, что супруга Даниярушки Сурича.
И взмолилася вила русалке речной:
– Ой ты, сношенька родная, Дарьюшка-русалочка! Есть ли на реке броды мелкие? Иль мосточечки хоть калиновые? Может, где-то есть перевозчики?
Ничего русалочка ей не ответила, даже брода в реченьке не указала. Лишь хвостом над волной вильнула, прочь во тёмные водушки унырнула…
Тут подплыла колодушка белодубова, а в колодушке перевозчик – там волшебник был Китаврул. Он подослан был богом Хорсом и супругой его Зареницею.
И взмолилась ему Вельмина:
– Ой ты гой еси, Китаврулушка! Ты меня доставь на ту сторону! К отцу-матери, роду-племени! Я за то тебе заплачу! Дам тебе коня, кунью шубочку, скатный жемчуг и перстенёк с дорогим самоцветным камнем!
Китаврул же с Вельминою не торговался:
– Не хочу я ни злата, ни жемчуга, и ни шубочки, ни коня! А хочу, чтобы ты, млада вила, замуж вышла бы за меня!
Но на речи те Китаврулушки млада вилушка отвечала:
– За меня сам Велес просватался! Как же заповедь мне нарушить? Как же совесть свою не слушать? Про иное уж умолчу… Как же я пойду за тебя? Даже в шуточку не хочу!
Что за топот и крики слышатся? Вой звериный, вороний грай… То бежит погонюшка Вия! Не уйти от нас! Догоняй!
И тогда на Камешек Марабель подымалась Вельминушка-вила, и о камешек чёрный грянулась. Дабы с волею не расстаться и немилому не достаться…
Там, где вилушка упадала, – там святая горушка встала. Где упали вилины руки – вырастали вязы и буки. Там, где ноженьки вилы пали, – ёлки-сосенки вырастали. А где русая пала коса – подымалися там леса. Кровь где вилушка проливала – речка быстрая побежала…
Так остался вновь Ве́лес Суревич без супруги своей дорогой, сам обёрнутый Чудом-Юдом – одинокий во чаще лесной…
И теперь, славя Ве́леса Сурича, поминаем мы и Вельмину, что была Царевной-лягушкою, а потом обернулась горою, также чащею и рекою…
IV. Сказы Огнебога Сварожича
Присказка
Солнце Красное, доброе да ласковое, высоко поднялось в небе синем… И в годовом своём шествовании по звёздному пути зашло оно в терем Близнецов – к брату и сестре, Купале да Костроме[4].
И день пресветлый стал долог, так, что сходятся уже зори вечерняя с утренней… А значит, пришли Русалья да дни Купальские!
И вот уже тянутся к озеру Светлоярову потомки берендеев с венками на головах, в одеяниях белых… И идут навстречу друг дружке юноши и девушки, как спешили навстречу Огнебог и Купальница, не видя цветов на лугу, не ощущая под ногами росу, тая друг во друге, вскипая и угасая от любви…
Ах Солнце Красное, Солнце Ярое, Солнце Купальское!.. К тебе увлекаются помыслы и мечтания юные…
И ты очищаешь души людские, ты позволяешь нам видеть любовь и красоту мира… И мы слышим песнь, исходящую также от Солнца в душах наших, что сокрыто в самой сердцевине сердец…
И весь мир купается в солнечных лучах, и нежится, и трепещет в сиянии любви и доброты. И тянутся к Солнцу цветы на лугах, и воспаряют птицы в поднебесье… И звери лесные, так же как и люди, ходят парами и обращают свои взоры к трисветлому царю небес. А ежели только чуть прищурить глаза, то откроется пред нами путь радужный в сад заоблачный, в град золотой…
И белые чайки, раскинув крылья, парят над синими озёрными водами… И не были бы чайки такими белыми, а озеро таким ослепительно синим, если бы Солнце Ярое не сияло столь высоко в глуби небес…
Хотел бы я быть птицею, и взлетел бы тогда высоко прямо к Солнцу и опалил крылья свои в страсти ярой, и пал вниз, разметав перья по водам озёрным… Или хотел бы стать цветком в лесу, дабы любимая сорвала его и сплела венок, и пустила его по речке лесной…
А будь я речкою, струящейся в чаще, не думал бы о деревьях и кустах, а только об озере светлом, что примет меня в объятия свои…
* * *И вот Солнце Ярое к закату клонится, и день пресветлый меркнет. А затем и костры разгораются в ночи звёздной… И Месяц Ясный обращает к нам свой лик…
О великий царь-Огонь, Сварожич! Сошедший к нам с луной ладьи по дорожке света. Не оставь нас в сумраке и хладе у гаснущего костра! Озари нам в ночи путь к свету и правде исконной! Ты один знаешь стремления наших сердец…
Огнебоже, сын Сварогов! Это к тебе мы посылаем наши славы вместе с искрами от костров предвечерних. И пускаем также с гор огненные колёса, крутящиеся, как будет крутиться и солнце в годовом коло, скатываясь с макушки года…
И в озеро сталкиваем мы лодку с горящими борницами… Это в Навь, в нижний мир посылаем мы нашего гонца – Ночь Купаленку.
Ей теперь сходить в Навь, и брать с собою беды наши, и возвращаться обратно преображённой, обретшей мудрость и печаль высшего знания.
И ищем мы заветный огнецвет, коим цветёт только в эту краткую ночь раз в году папоротник. И кто сорвал его, у того желания заветные исполняются…
И мы поём ту славу любви и сплетаем в ночи у костров хороводы… И приходят к нам, взявшись за руки, брат с сестрою, Купала да Кострома, как дети звёздные. И кружатся весело в хороводе нашем…
И рядом с ними Томила Купалич, и он тоже малыш златокудрый… Дети Огнебога и внуки Велеса! Дети, коим тысячи лет!..
* * *А к утру вновь влечёт нас к берегу озера Светлояра та неутолённая жажда, кою не утолить ничем иным, кроме как цветением папоротника, что не цветёт в яви, либо тем вином духовным, что явилось до сотворения лозы…
И тогда мы обращаем взоры на восток, где вот-вот взойдёт Солнце Красное, ибо уже румянится Заря-Зареница и птицы начинают славить начало нового дня…
И тогда в утреннем сне я вновь вспоминаю, как в детстве ходили мы на Купалу также собирать цветы и сплетать венки…
И цветов также вокруг было не счесть… Ромашки, лютики-купальницы, петров крест – огнецвет, и иван-да-марья, и иван-чай, и горечавка, и цветок марьин корень. Перечисляй – не перечислишь!
И бабушка Люба, пока плелись венки, рассказывала нам о цветах сказы да старинки.
– А знаете ли вы, – говорила она, – что все цветы друг дружке роднёю приходятся? Вот ежели взять да сорвать лютик жёлтый, что у нас зовут цветком-купальницей… Муж её – огнецвет. Дети – иван-да-марья. А внук, что корешком пошёл от них, – так его марьиным корнем и зовут…
И мне уже мнилось, что в каждом цветке жил маленький лесной дух-русалочка, цветочная ви́лица, или же весёлый паренёк, вилень лесной.
Вот и в лютике-купальнице, цветке желтоголовом и похожем на бубенчик, жила в этой сказке русалка Купальница. И была она вся в чёрном, и волосы темнее крыла бабочки-махаона. А в среди лепестков соседнего цветка, подобных взметнувшемуся с земли многоязыкому пламени, жил вилень Огнецвет, её любимый…
И печальная вила из цветка купальницы протягивала ручки и пела своему возлюбленному:
– Как у милого да у родимого кудрецы лежат золотые, во колечки они завитые… По плечам лежат – будто жар горят… Будто жар они горят – разливаются, оттого моё сердечко печалится… Ты приди ко мне на лужочек, попляши со мною, дружочек! Мы с тобою здесь помилуемся, помилуемся да полюбуемся!
Огнецвет же так отвечал деве красной:
– О Купальница-чаровница! Не могу к тебе отлучиться! Мне всю ночь придётся не спать, мне на страже нужно стоять! Чтоб змея с-под колоды не выползала, малых деточек не кусала!..
И в том полусне, как наяву, я видел тогда эту картинку… И печальную Купальницу, и Огнецвета и их детей – Ивана Купалу да Марьюшку Кострому, и внука Томилу Марьин-корень. Яркие и живые цветы на зелёном лугу!
А речь бабушки всё текла и журчала как ручеёк, убаюкивала….
Да мал был тогда и я, и малы были вилы цветов… А может быть, они были малы потому, что люди забыли древних своих богов? И лишь здесь, у озера Светлоярова, остались они жить в цветах и снах?
Но ведь было и иное время, и был мир великий и сверкающий, и держался он на старой вере пращуров… И те вилы цветов были великими богами неба, земли и вод… Умалилась вера, и боги умалились, попрятались под лепестками цветов, ушли в сны наши…
Так давайте же вспомним те сказы и перенесёмся по дороге памяти в то прошлое, которое также и будущее наше, ибо всё возвращается к своему истоку.
И чем старше мы становимся, тем ближе к тому миру, из коего вышли когда-то…
О трёх поездках Огнебога Сварожича и о встрече его с Деваной Перуновной
Жили-были в горах Алатырских, да во вышней Сварге Ирийской – на горе, торчащей зубом, да под кряжистым дубом – сам Перун Громовержец с Дивою.
И родилась у них дочь Девана. Гордостью и красою ненаглядной Деванушка пошла в Диву-матушку, а мощью – во Перуна-батюшку.
Обучилась она разным премудростям: как оборачиваться зверем лесным, и как рыбой плавать в реках быстрых, и как в небесах летать орлицею. Стала Девана великой охотницею, и умела она завораживать зверей на бегу, и птиц в полёте, и рыб во глуби морской.
И вот ехала как-то Девана чистым полюшком. Одной рукой она метала копьё в поднебесье, а другой – булаву тяжкую, задевая облака и звёзды.
Впереди её бежали два серых волка. На правом её плече сидел ясный сокол, а на левом – спал белый кречет.
Ехала Девана в чистом полюшке и расхвасталась на весь Белый Свет: мол, наедет на светлый Ирий и займёт трон златой бога Солнца!
И тогда боги горние ко Перуну явились. И рекли ему в страхе великом – так и так, мол, расшалилась Девана, надо бы её успокоить!
Разыгралось тут сердце Перуново. Выехал он сам навстречу дочери. Рыкнул по-звериному – и разбежались свирепые волки. Свистнул по-соловьему – и улетели сокол с кречетом.
Захотел поначалу Перунушка дочку словами урезонить. Но гордая Девана не послушалась.
И съехались Перун и Девана. Бились люто оружьем волшебным, закалённым в огне Сварожьем. Поломались у них копья и мечи, а затем и палицы булатные. Обернулась Девана Волчицею, а Перун – мощным Львом. Тогда лишь поборол Лев Волчицу.
Обернулась Девана мощною птицею Магур, а Перун обернулся Орлом. И вновь поборол Орёл птицу Магур.
И тогда Девана перекинулась Щукою сребропёрою. И призвал Перун на помощь Макошь, богиню судьбы. А та вместе с Долей и Недолей связали ему частый невод. И поймал Перун этим неводом дочь Девану, да не Щукою Сребропёрою, а будто Луну Сребророгую вытянул из бурных вод от дорожки лунной.
Тут Деванушка судьбе покорилась и Перуну-отцу поклонилась. И с тех пор стала жить днём в тереме златоверхом, а ночью тёмною плескалась Щукою на лунной серебристой дорожке.
* * *Как-то проезжал Огнебог Семаргл сын Сварожич над Землёю-матушкой по небесам.
Пролетал он над реками быстрыми и полями широкими. И спускался с синего неба и скакал по дорогам неезженым. И подъехал он к широкой росстани, где лежал Алатырский камень.
Видит он на камешке – надпись писана: «Как направо поедешь – богату быть, налево поедешь – женату быть, прямо поедешь – живым не быть».
Удивился Семаргл сын Сварожич и поехал по той дороге, где ему-де «живым не быть».
И наехал он меж высоких гор на навское войско Кащея Бессмертного. Захотели тут слуги Кащеевы отобрать у Семаргла боевого коня. Осерчал Семаргл сын Сварожич. Начал он жечь силу чёрную тем огнём Сварожьим. И метал он молнии в ворогов лютых и топтал их копытами конскими.