Получил наш строевой отдел этот приказ и призадумался. На подготовку около месяца. Стали наши строевики все курсы гонять - лучших искать. Отобрали. Сделали "сборную солянку" из офицеров 1-го Факультета, затем "краснопогонников", вслед "небеса-летуны", ну а замыкают "мореманы". Красивая "коробка" получилась. На тренировочных маршировках вполне нормально топала. До последней репетиции. Дождь в ту ночь был страшный. По времени - снегу давно лежать, а тут вся Дворцовая в лужах глубоких.
Идут всякие училища - только буруны по лужам. Сии мелкие водные глади на брусчатке как горные реки под строевым шагом пенятся. Идет Академия - тишь да гладь. Строй "академиков" как по комманде перед каждой лужей расходится и ее аккуратно обходит. А что - по воде мокро топать! Посмотрел на это Командующий Округом из своего кабинета, что прямо над Аркой был, и в гнев. Ногами своими маршальскими по паркету топает и орет: "Чтоб этот позор мне столбом стоял - двигаться этим лекарям по парадам категорически запрещаю!"
Говорят, что в 1960-х запретили из-за того, что "полкоробки" не в ногу шло. А вот в 80-х из-за лужи - это точно. Нам приказ разъяренного коммандующего перед строем зачитывали.
И правильно. Традиция у нас такая - что касается "строевой" то не более, чем в оцеплении постоять. Кстати, не плохо время проводили. Каждый сознательный курсант обзаводился пустым контейнером из-под "Глюгицира" - пакета-консерванта для донорской крови. Очень удобная штука! Сама жидкость "Глюгицир" сливается, а пустой пластиковый пакет заполняется 0,5 литра водки, после чего вешается на внутренней стороне шинели подмышкой. Никто не заметит. Пластиковая трубка выводится в рукав. На двоих курсантов в оцеплении достаточно одного пакета. Лёгким прижатием руки к телу живительная влага подается по трубочке через рукав прямо в рот замерзшему и жаждущему "оцепленцу". И греет и веселит! Нет, в оцеплении определенно лучше, хоть и дольше.
НЕ ЧАЙ
На следующем семестре началась у нас трудная наука - Оперативная Хирургия и Топографическая Анатомия, или по нашему Оперативка с Топочкой. Этой кафедрой заправлял один профессор, полковник медслужбы Нечай. Была у профессора Нечая одна привычка - он на своих лекциях всегда чаек прихлебывал из здоровой белой кружки. И был на той кружке красивый рисунок Петропавловского Шпиля и с именной надписью с другой стороны - что-то мелкими буковками, а потом его фамилия довольно крупно, что со скамеек аудитории прочесть можно было. Мы на Факультете тоже чайком баловались. Правда кружек с дарственными надписями у нас не было, и чай мы хлестали из чего придется.
Был у нас на курсе один курсант, Саня Хутиев, или просто Хут. Хут был мало известен за пределами нашего курса (исключая женские студенческие общежития Ленинграда). А профессор Нечай был весьма известен - председательствовал он в каких-то высоких научных кругах, где всякие именитые хирурги ему свои докторские диссертации на рецензии посылали. Наверное в этих кругах профессору его знаменитую кружку и изготовили. Но вот однажды у Хута появилась точно такая же кружка, как у профессора Нечая. Да и на обороте этой кружки красиво написано "НЕЧАЙ". Правда без мелкого текста. Хут эту кружку очень берег, сам чай из неё никогда не пил и никому не давал. Мы думали, что эту кружку ему сам Нечай подарил, или он ее каким-то иным образом у профессора надыбал. Ну и само собой разумеется, что такую реликвию беречь следовало.
Пошли мы как-то раз в Хутовскую комнату на вечерние чаепитие. Чаёк грузинский, батон с маслом, кусковой сахар-рафинад - всё как полагается. Народу, человек пять-шесть собралось, на всех тары не хватает. Чай готов - ведерный кипятильник трёхлитровую банку до кипения быстро доводит. Как обычно - солдатским ремнём банку схватили, надо разливать. Смотрим, на Хутовской тумбочке кружка "Нечай" стоит. Заглянули в кружку, изнутри коричневый налет - значит всё же Хут её использует. Самого Хута на сей момент на курсе не было. Он, как обычно, вечерами на стороне со студентками предпочитал рюмкой чая баловаться. А была-нибыла, наливаем чай в кружку "Нечай". За этот вечер многие из этой кружки чайка попили.
Пришел с гулянки Хут. Увидел свою кружку на столе, хватает её и сразу чай в форточку выливает со словами, что ему эта кружка кружка срочно нужна и чай из неё пить нельзя. После этого берёт кружку и ещё что-то из своей тумбочки и идёт в умывальник. Мы думаем, во как Хут обиделся, даже чая допить не дал - наверное пошёл свою реликвию отмывать.
Через пару минут возвращается Хут. Совсем не злой, вполне довольный. На морде написано, что хорошо погулял, явно давление в семенных пузырьках не мучает.
Мы: "Хут, ты уж извини, что кружкой Профессора Нечая попользовались".
Хут начинает ржать: "Ну вы, мужики, даёте. Профессора Нечая! Ха-ха! Да я эту кружку за 30 копеек в Гостином Дворе купил".
Мы: "Ну, а надпись?"
Хут: "А что надпись? Я её на Микробах сделал - там есть такие буквы-переводилки, специально фарфор подписывать".
Мы: "Хут, а нахрена ты профессорскую фамилию написал? Писал бы сразу "Иванов, Начальник Академии", или лучше вообще "Министр Обороны!"
Хут: "Мужики, вы чё?! Какая фамилия?! Русским же языком специально для вас всех написано "НЕ чай".
Мы: "НЕ чай?" - и точно "не чай", между словами пространство чуть больше, чем между буквами.
Хут: "Когда я с блядохода прихожу, то я в этой кружке в марганцовке член полощу!"
Какое-то чаепитие стрёмное получилось, без обычного удовлетворения...
Т.Т. БЕРЕЗОВ И Б.Ф. КОРОВКИН
Гулянки гулянками, но на втором курсе еще изучают биохимию, науку сложную. Формулки там - как карта города! На Кафедре Биохимии была одна женщина - доцент Инга Стефановна Гавриленко. И считался этот препод самым грозным. Курсанты её боялись, уж очень она любила отработками закидывать. Не известно почему, но ещё задолго до моего поколения к ней приклеилась кличка "Хромосома". Да и после нас никто её иначе, как Хромосомой не называл.
Раньше начальником той кафедры был академик генерал Борис Фёдорович Коровкин. Как только мы пришли на Биохимию, этот дядька ушёл в отставку и переехал в Москву. Но перед своим уходом умудрился одну вещь сделать - накатать новый учебник по Биохимии в соавторстве с неким профессором Т.Т. Березовым из МГУ. Этот учебник вышел в середине семестра, был довольно толковым, и что самое ценное - последнее новьё, кладезь свежей информации. Хромосома своего бывшего шефа боготворила. Она нам постоянно рассказывала о его научных достижениях, заставила нас немедленно сдать старые учебники Збарского и немедленно получить новые. В её речи "учебник биохимии" означал учебник Збарского и иные пособия. Новый учебник она почтительно и несколько смешно называла "Тэ-Тэ Березов и Бэ-эФ Коровкин". Только так. И от нас требовала, что бы мы его также называли. Ну мы и называли, чтоб не гневить Хромосому понапрасну.
Саня Потехин себя особо учебой не загружал. Биохимию Шура пролетал на предельно малой высоте - учил ровно столько, сколько надо для троечки, пусть даже с минусом. Вот как-то раз на занятии Хромосома что-то его спросила, и Шуриного ответа самую малость до этого минуса не хватает. Сидит Хромосома и думает - отработку ему влепить или всё же трояк. Тогда она задает дополнительный лёгкий вопрос: "Скажите, Потехин, что вы знаете об авторе нашего нового учебника?"
Шура: "Да там два генерала. Известные учёные. Оба были начальниками нашей кафедры, где один и изобрел клей "БФ" - в любом магазине СССР продается. Ну а другой изобрел пистолет "ТТ", используется в Советской Армии как табельное оружие!"
А что, похоже. "ТТ" - Березов, и "БФ" - Коровкин.
ДВУХКОЛЁСНЫЙ ВЕЛОСИПЕД
Тем, кто уже забыл, напомню - это так на биохимическом жаргоне связь орнитинового цикла с циклом трикарбоновых кислот Кребса называется. Схема реакций и ферментативных каскадов громоздкая и смешная - если расписать на бумаге, то чем-то на велосипед похоже.
Уже под конец второго курса была у нас горячая пора на Биохимии - подготовка к зачёту. Заходит доцент Хромосома в нашу лабораторию и спрашивает, нет ли среди нас хорошего художника? А у нас в отделении был такой курсант - Виталий Руденко, по кличке Батя. Он детскую художественную школу закончил, рисовал прекрасно - все стенгазеты и боевые листки на его совести были. Наш замок сразу на него пальцем тычет: "Вот этот, Инга Стефановна, самый лучший мастер всего Факультета".
Хромосома тогда и говорит: "Мне надо к следующей неделе сделать плакат с двухколесным велосипедом. И что бы было очень красиво - точно так, как картинка в одном американском журнале. Журнал и лист ватмана я дам, краски ваши. Так как это много времени займет, то к зачёту будет трудно подготовиться. Но если плакат будет красивым, то я вам зачёт без опроса поставлю! Понятно?"
Хромосома тогда и говорит: "Мне надо к следующей неделе сделать плакат с двухколесным велосипедом. И что бы было очень красиво - точно так, как картинка в одном американском журнале. Журнал и лист ватмана я дам, краски ваши. Так как это много времени займет, то к зачёту будет трудно подготовиться. Но если плакат будет красивым, то я вам зачёт без опроса поставлю! Понятно?"
А чего тут непонятного? Шара подкатила - зачёт на халяву! Батя согласен - несите свой журнал и ватман. В конце занятия Хромосома притащила бумагу и толстую подшиву забугорной периодики. С торца выглядывает газетный обрывок - закладка. Виталик это взял и пообещал к зачётному занятию всё в лучшем виде сделать.
Приходим на курс. Открывает Батя журнальчик где закладка. Там на одной странице красивая фотка спортсмена-велосипедиста, похоже реклама каких-то поливитаминов. Мужик с напряженным лицом крутит педали круто-навороченного спортивного велосипеда, от скорости все чуть смазано. На другой странице никакой картинки нет - начало непонятной научной статьи на английском языке, сплошной текст. Полистали мы эту статью. Статья огромная, страниц на сорок. В этой статье оказалось куча схем, биохимических реакций. Пролистали мы весь журнал. Все схемки исключительно черно-белые, мелкими формулками, а занимают по целому листу. Цветные картинки только в рекламных вклейках. И кроме того велосипедиста, что на странице с закладкой, никаких больше велосипедов нет. Наверное, этот плакат Хромосоме для личных целей нужен - типа как молодая, на стенку у себя дома или в кабинете повесить хочет. Да как угодно, за зачёт по Биохимии для неё можно хоть голого мужика, хоть Монну Лизу скопировать.
Сел Батя за работу. Неделю ночами не спал, ваял как Репин. Крутой плакат отбабахал - повесь на стенку в любой студенческой общаге, все студенты обзавидуются. К назначенному времени приносит Батя на зачет свое творение. Заходит Хромосома и первым делом хвать свернутый плакат: "Ну что, Руденко, хорошо получилось?"
Батя: "Инга Стефановна, я старался, ночи не спал, но вам судить!"
Хромосома разворачивает ватман: "Товарищ курсант, вы перепутали. Вы мне свой настенный плакат принесли. Кстати, красивый. Немедленно идите на курс и принесите МОЙ плакат!"
Батя: "Инга Стефановна, товарищ доцент! Это ведь и есть ВАШ плакат - тот самый двухколесный велосипед, полная копия со странички, где ваша закладка..."
Хромосома берет журнал: "Руденко, так вы что, настоящий двухколесный велосипед мне нарисовали? Вообще-то я думала, что вы догадаетесь по статье. Двухколесный велосипед вот!"
С этими словами она показывает нам журнальную разворотку, где обе страницы пестрят формулами, замкнутыми в одну гигантскую схему... Хромосома плакат назад Бате отдала. И пришлось ему сдавать зачет на общих основаниях. С первого раза пролетел, так как не готовился. Со второй попытки пересдал. А плакат этот из комнаты в комнату кочевал до самого шестого курса, а перед самым выпуском мы его отнесли на третий курс и там у тумбочки дневального оставили в наследство подрастающим поколениям.
Всё же была мудрость в Уставе Вооруженных Сил СССР: "...приказ командира должен конкретно объяснять задачу, поставленную перед подчиненным. Формулировка приказа должна исключать любую возможность двойного толкования..."
ЗЕКИ-РЫЦАРИ
К середине второго курса Коля занялся наукой по-серьёзному, и позвал он меня помочь ему эту науку делать. Он значит, будет специальнй порошок перед винтиллятором сыпать, а потом пробы брать с воздуха и поверхностей всего, что на складе лежит. Для каких-то своих расчётов надо было ему узнать, как быстро склад засрать можно, и при каких условиях это лучше сделать. Ну а мне надо было бегать с приборчиком таким, на часы с вертушкой похожим, скорось потока воздуха мерять.
Но было одно неудобство - очень уж пыльным эксперимент был. Даже ручка по бумаге писать переставала. Но это мелочь. Коля синих фломастеров набрал. На морду можно респиратор надеть, а вот как форму от этой пыли защитить? Пошли мы к Логвиненко, прапору-хозяйственнику с первого курса, просить Б/У Х/Б, бывшее в употреблении хлопчато-бумажное обмундирование, или по-просту старую солдатскую форму. Тот прапор только на первых курсах старшиной по хозчасти службу нёс, никуда из своей конуры, что в "Пентагоне", не высовывался. Зато его весь Факультет знал, да и он многих помнил, так как все через его каптёрку прошли. Логвиненко нашу просьбу за просто так выполнил, потому что Коля на первом курсе его правой рукой был - бельевщиком, там постели да трусы перед прачечной собирал. Дал нам прапор два Х/Б, грязных, затёртых, рванных и без погон, зато идеально по размеру.
Ну мы шинели сверху одели, бляхи на ремнях и сапоги почистили, разве что за исключением неподшитых подворотничков, вид стал у нас был весьма патрульнобезопасный. Сели мы в трамвай N50 и покатили от Финбана до самой Ржевки. Долго ехать. По приезду ещё часа четыре пыль по складу гоняли, пока нас дежурный домой не погнал. Даже умыться не успели - чумазые как черти, и на Х/Б слой пыли. Мы решили, что шинели одевать не будем, чтобы не пачкать. Сели в трамвай на самые задние места. Время позднее, вероятность нарваться на патруля минимальная. Сложили мы шинелки под сиденьем, сидим тихо и от нечего делать себе руки синим фломастером разрисовываем. Под зековские мотивы - перстни, там солнце на фоне срубленных деревьев, всякие змеи, ножи, надписи блатные. А фломастеры по цвету - ну натуральная татуировка. Короче вид у нас стал как у уркаганов со стажем. Ещё и коротко подстрижены мы были.
Народу в трамвае немного, весь народ весьма солидный, в основном бабушки, правда на самых передних местах две молоденьких девчонки сидят - или ещё школа, или максимум первый курс. Тихонько сидят, видно боятся так поздно ехать. Вдруг вваливается какое-то подвыпившее гопное чмо. Тоже молодой, явно вот-вот в армию пойдёт. Оценил ситуацию и давай бабушкам хамить, до девчёнок приставать. Мы далеко, он нас не заметил. Ну кто на "пятидесятке" ездил, тот знает по какой глухомани промышленных районов этот маршрут проходит. Ни у девчёнок, ни у бабулек и мысли нет, чтобы сойти. В трамвае хоть при свидетелях, какая ни есть защита. И хам это прекрасно знает и этим пользуется. Полез до девчёнок лапать, не так чтобы уж откровенное насилие, но смотриться гадко. Пора вмешиваться.
Коля встаёт, я за ним. Коля мне жестом показывает, молчи, мол, и следуй за мной. Подходим, где девицы сидят. Коля на гопника пальцы веером и скрипучим голосом медленно говорит, так это по-зековски, с придыханием: "Ну что ты тут тццянешь, фраер? Ну что ты весь на понтах, как на шарнирах? Что ты фуфло распустил, как говнило? А ну нитки с автозака скинул! Если мы с тобой до первой пересылки в этом тамбуре дочалимся, то там с нами пойдешь, поучим тебя кукарекать. Ну ты понял, без двух минут петух?"
Гопника как подмелили. Я то просто дылда, а вот Коля ещё и атлет. Два таких зека на одну его бедную попочку! Подходит он к тамвайной двери, срывая ногти открывает в ней щель, едва достаточную, чтоб протиснуться наружу, и прыгает на ходу в ночь.
Тут мы всё возможное обаяние включили и культурно перед окружающими извиняемся. Мол извините, товарищи, за грубость и вульгарные слова, мол ситуация вынудила. Да только похоже никто нам так и не поверил. Даже девчёнки спасибо не сказали. Всю оставшуюся дорогу народ ехал насупившись и только в передней части трамвая, а мы в гордом одиночестве сидели сзади. Ну оно и понятно, держаться от зеков лучше подальше.
ПЕРВЫЙ ВЗВОД - ПЕРВЫЙ ПРЫГ
Наконец этот семестр пролетел и мы сдали летнюю сессию. Эх, обычно такая вольница после экзаменов накатывает, но не сейчас. Сейчас у нас по расписанию прыжковая подготовка. Дело в том что мы Первый Взвод. А первый взвод это группа подготовки врачей для ВДВ - воздушно-десантных войск. В этих войсках с самого момента их создания существует одно железное правило - прыгают все. От сопливого молодого солдата-свинаря на подсобке, до многозвёздного генерала, командующего этими самыми войсками - парашют на горб и с самолета в бездну гоп! Исключений не бывает. Точнее бывает, но нелегально и не так чтоб совершенно без прыжков. Нормальный десантник десантируется по нескольку раз в год, а тех кто не прыгает в ВДВ шибко не любят. Хотя если ты уже сед, лыс и многодетен, то прыгни в году пару раз, а остальные разы за тебя кто-нибудь постарется. Короче отдай свой офицерский червонец (тогда столько за каждый прыжок платили), а потом стой себе на площадке приземления и тыкай пальцем в небо с радостным воплем: "О! Вон я полетел!". Нам до такой ситуации по идее лет двадцать служить оставалось...
Итак положено нам уехать на полтора месяца в настоящую десантную часть, там выучить нехитрое парашютное дело, сигануть свой первый раз, ну а потом, кто как... Кто не из ссыкливых, то и по три раза за день полетать умудрялись. Правда по закону можно только два раза. Точнее можно сколько хочешь, но больше двух прыжков за день не платили. Это если легально. А если за дядю, то он и платит. Получается не просто вшивые курсантские два пятьдесят, а еще и полновесная офицерская десятка сверху. А то и пятнаха, если "дядя" не жмот. Хоть и стрёмно чужой парашют на себя цеплять (пойми ты, как он его укладывал - видели мы, как асы купол в ранец ногами трамбуют), но всё равно прыжки мы полюбили - по нашим нищим меркам они были дельцем выгодным. Такими темпами на парашютиста-отличника можно было за неделю напрыгать. Положить в карман сотни полторы, а потом еще рисоваться хорошей цифрой на значке-парашютике... Вроде круто. Да только вся эта бравада возможна после грёбанного момента - первого прыжка! Вот уж по истине незабываемый миг...