— Это какой такой другой? Прынц-Шатун, что ли? — полюбопытствовала Санька, не выпадая из образа.
— А вот такой! Который всех спасает, ничего в благодарность не ждет и идет дальше спасать! Гордый, благородный и независимый, — склонив головушку набок, дурачился Иван.
Сашка кивнула — поняла.
— Многостаночник, значица. Альтруист. Герой! Быва-а-ает! Прынцессы от большой поруганной любви с башен сигают, папаши ихние, короли, вдогонку посылают, чтобы возвернуть в лоно семьи слинявшего по-тихому героя и королевства всучить половину. А ты, такой гордый, красивый, прынцесску успокоил, приголубив, папаше ейному спокойствие на границах пообещал, а сам утречком шасть в оконце и был таков! Других спасать отправился!
— Где-то так. Принцесс, знаешь, много, а я один. Других-то что обижать! А ты у нас, значица, — подражая ей, вернул он выпад, — та принцесска, что претендентам по три забубенных загадки задавала, а не ответил — в пропасть?
— А как ты думал, Ванечка? С умными девочками всегда непросто, это тебе не Фросек, гороховских дочек, спасать!
— Это же цветник! — поделился радостью Иван. — С ними веселее, проще и спокойнее!
— Терпи, Ванечка, терпи! — посочувствовала Сашка. — Недолго осталось. А пока для разнообразия жизненных наблюдений пообщаешься со мной, а барышень с интеллектом на уровне яйца всмятку на потом прибереги, для отдохновения души и всего прочего!
Он расхохотался во все горло, даже голову откинул и слезу смахнул.
— Сашка! Ты злыдня!
— Есть немного, — покаялась она.
— Слушай, а почему у тебя мужа нет или бойфренда?
Так развеселился, что спросил с ходу, не прощелкав ситуацию.
И все! Закончилось на этом балагурство — она захлопнулась потревоженной раковиной на морском дне. Хлоп!
«Болван! — обругал он себя. — Ты, Гуров, когда она рядом, себя не контролируешь! Это опасно и непрофессионально!»
— Саш, я по-доброму спросил, по-дружески.
Она немного оттаяла. Чуть-чуть, настолько, чтобы ответить вопросом на вопрос:
— Гуров, а если бы я тебя спросила: почему у тебя нет жены, детей? Ты бы мне ответил? По чесноку?
— Для дамочки с университетским образованием и званием доктора наук ты слишком много употребляешь простонародных оборотов и подросткового сленга.
— Я еще материться умею так, что тебе и не снилось, — с выкрутасами и сложными построениями. Но вообще-то ты прав. Это все мои студенты. Я преподавала в институте. Много. Зарабатывала. И надо было разговаривать с ними как-то так, чтобы понимать друг друга. Вот и научилась, и пользуюсь. Мне нравится. Но ты ушел от моего вопроса.
— Как и ты от моего. Все никак не привыкну, что ты умеешь уходить от прямых вопросов так же вдохновенно, как и я сам.
— И? — настаивала на ответе Саня.
Как так получилось, что рассказать ей о себе оказалось естественным, не вызвало желания уйти от темы, перевести беседу в другое русло или на ее откровения. Неожиданно для самого себя Иван ответил — искренне, «по чесноку!», как она изволила выразиться.
— Не знаю, Саш, так сложилось. Дважды я был серьезно влюблен, о свадьбе думал, предложение делал и о детях призадумывался с удовольствием.
— Только не говори, что тебе отказали!
— Нет, не отказали. Согласились. Что в первый раз — ну это я совсем зеленый был, двадцать один годок, что во второй, постарше, поумнее, как мне казалось, — в двадцать восемь.
Александра слушала, примолкнув, спрятав все свои шипы, противостояние, забыв про чай и… засмотревшись на него.
— В первой попытке дошло почти до загса, три дня оставалось до судьбоносного события. Я приехал к ней домой неожиданно, что-то там надо было привезти от моих родителей к ее, сейчас и не помню что. И имел удовольствие лицезреть свою невесту в постели с другом ее детства. Она объясняла, что это не имеет значения, что любит только меня, а так они прощались навеки. И что удивительно: я понял все, о чем она говорила, и поверил, что она искренне верит в свои слова. Честно! Но для меня это уже не имело значения. Переживал, а как же! Так попрать мужскую гордость и самость! А спустя годы, осознав все, был так ей благодарен! Встретил ее лет через десять, глубоко замужнюю за тем самым другом детства, мать двоих детей, осатаневшую от тяжелой жизни. И припух от понимания и радости — как же меня пронесло-то! Совершенно чужой человек, неинтересный мне, и не в том дело, что уставшая, вся в проблемах, — просто чужая!
— Ангел твой личный, наверное, подсуетился, — предположила Саша, — случайностей в жизни не бывает.
— Может, и он, дай бог ему здоровья! Или у них со здоровьем и так все в порядке?
— Не знаю, Гуров, наверное. А другая женитьба?
— О! Это история куда менее прозаическая, сплошные страсти! Я, уже хорошо и с удовольствием попасшийся на вседозволенности свободного мужского поиска и, как мне казалось, все понявший про жизнь и женщин, но еще не утративший иллюзий и тайных мечтаний о семейном счастье и той единственной вьюноша, со всего разлету столкнулся с необыкновенной женщиной! Она была старше меня на пять лет, много чего видевшая, пережившая, с ребенком и очень, очень загадочная! Коктейль Молотова для мужика. Страсти кипели — разбегайся! Я с ума сходил, ночи проводил под ее балконом, дружил с ее пятилетним пацаном, наизнанку выворачивался и жизни без нее не представлял!
— Беда-а-а! — сочувственно протянула Сашка.
Иван посмотрел на нее, словно только что увидел, — вот как затянули воспоминания, встал, добавил себе кипятка в чашку с остывшим чаем, закурил.
Вечер откровения друзей! Чего его растащило? И ведь хочется рассказать!
Он вернулся, сел на прежнее место за столом.
— Она сдалась под напором моего юношеского пыла. И любила меня, насколько умела, настолько и любила. Я сделал предложение с исполнением всех сентиментальных традиций — цветы, шампанское, романтический ужин при свечах, кольцо!
— Неужто в коленопреклоненной позе? — подначила Сашка.
— Обошлось! — успокоил Иван. — Я получил вожделенное «да», засим последовало заявление в загс и назначение дня свадьбы. Восторг, долгосрочные планы! Ура, собственно!
— Гуров, только не говори, что ее ты тоже застукал в неурочный час!
— И с этим обошлось. Но на горизонте нарисовался давний любимый со встречным предложением. Был он меня старше, долго недоступен для нее и к тому же старая любовь. Я получил дежурное «извини», покаянное признание в так и не умершей любви к нему и прощальный горячий секс при расставании. Переживал, как водится, тяжело, пил несколько дней, и «все бабы суки!», как вывод на том этапе жизни.
— И встретил ее через десять лет… — помогла Сашка течь повествованию.
— Почти. В позапрошлом году на одной закрытой тусне наших веселых миллионеров и выше.
— О как! Муж пошел в гору?
— Да он и не слезал с нее!
— Олимп крепчал приростом денежного населения?
Он усмехнулся — умеет она сформулировать позаковыристей, и весьма точно.
— Романова, ты знаешь, что ты офигенная дамочка?
— Теперь знаю, спасибо, если это комплимент. И что, большая любовь расстроила тебя до всех мужских потрохов своей блестящей неприступностью и процветанием?
— Расстроила, но не этим. Зачем уж так банально, Александра Владимировна? Я увидел холеную, «отштукатуренную» во всех местах… и очень несчастную женщину. Непрекращающаяся, ежесекундная борьба за молодость и удержание мужа, с контролем, проверками, выталкиванием и уничтожением молодых соперниц — это, я тебе скажу, еще тот экстремальный вид спорта!
— И что? — не поняла Сашка сравнения.
— И все! Ни о чем другом говорить она не может и делать чего другого не может. «У верблюда два горба, потому что жизнь борьба!» Миллион всяческих пластических операций, утро начинается в пять бассейном и трехчасовым марафоном в спортзале, есть нельзя, пить нельзя, загорать нельзя, улыбаться нельзя, спать только в определенной позе. В курсе мировой политики, биржевых сводок, мужниных дел, последних плевков моды, сплетен и интриг наших богатеньких — быть обязательно! Потому что жизнь борьба! Потерпеть еще десяток лет, если повезет, то и меньше, когда «оно» остепенится, откобелится и, к всеобщему семейному благу, станет импотентом — тогда можно немного расслабиться!
— Тоска-а-а! — посочувствовала Сашка. — Ты что, еще ее любишь, расстраиваешься?
Гуров призывным жестом поднял чашку вверх, предлагая Сашке чокнуться. Она поддержала. Фарфоровые бока издали глухой стук при соприкосновении, они отпили.
— Фу, — скривилась Сашка, — холодный.
— Свежего? — предложил Иван.
— Давай, — согласилась она и поднялась.
— Сиди, я сам заварю, — опередил ее Иван.
— Так что там про любовь? — настаивала Саня.
— Романова, мужики на такие вопросы не отвечают! Бразильские сериалы — это к противоположному полу.
— Да ладно! Можно подумать! — возроптала Сашка. — Действительно, что ли, трагедия жизни — такая любовь?
— Нет, Саш. Какая любовь? Страсти на почве неприступности объекта, подогреваемые ее загадочностью, — это да! Знаешь, как это заводит мужиков неразумных, да и разумных тоже! Самое печальное, что не любовь. Ладно, проехали!
Он заварил чай, разлил по чашкам, поставил их на стол и сел напротив Сашки.
— Ну что? Исповедь героя закончена. Твоя очередь. Поведай, какая у тебя такая любовь случилась?
– Да не случилась. У меня все проще, без страданий обошлось. Я ведь всегда где-то в стороне от коллектива ходила. Изгой. Белая ворона. Но оказалось, что у меня папа непростой, а друзья его еще более непростые – профессора, академики. А я с ними по-свойски в коридорах университета: «дядя Саша, дядя Вова». И нашлось немало мальчиков, которые начали меня настойчиво обхаживать. А я такая овца была в то время, господи, боже мой! Влюбилась, наслушавшись дифирамбов о моей незаурядности, но папа быстренько все обозначил: «Мы так рады за вас, дети, у вас любовь, мы все сделаем. Поможем! Только, извините, мальчик, продвигать я вас не буду и, еще больше извините, прописывать тоже!» Тест такой. Эксперимент. И «большую любовь» одномоментно сдуло. От переживаний я тут же влюбилась в другого, и он папин тест также не прошел. А потом не до московско-прописочных изысканий юных ломоносовых стало. Кандидатская – света белого не видела, папина болезнь, преподавание, изыскания, работа над докторской. Нет, если честно, всегда кто-то терся рядом с предложениями руки и женитьбы, на крайний случай совместного проживания, по большей части за мой счет. Так получалось. Когда в бизнесе начала работать, случалась пара романов, но как-то… Один частный предприниматель, надо отдать должное, весьма успешный, мы оба только строить свои фирмы начинали…
Сашка замолчала, старательно отводя взгляд, допила чай, обдумывая, как бы поточнее и без лишних подробностей все изложить.
— А что объяснять, идей с его стороны было много, в основном о жертвах и вложениях с моей стороны в пользу совместного обеспеченного будущего. Послушала я, послушала и решила свое будущее строить и обеспечивать как-то самостоятельно. В другой роман я впала от вялотекущей мысли «должен же кто-то быть». «Кто-то» поначалу был весьма галантен, тактичен, а когда перебрался ко мне на диван к телевизору, то предложил сплотиться супротив остальных гадов вокруг, поддержав данную священную борьбу финансовыми вложениями в виде сдачи его квартиры. Я его собрала, перекрестила и отправила противостоять всем мировым «козлам» в паре с Госдумой. Потом двое суток хохотала, вспоминая.
Она посмотрела в пустую чашку. Чаю больше не хотелось, но какие-то действия под такие разговоры просто необходимо производить — передыхая, обдумывая. Обычно народ предпочитает выпивать в моменты душевного стриптиза. Но алкоголя тоже не хотелось. Сашка нашла другой выход — встала, собрала посуду со стола, отнесла в мойку, спрятавшись от шоколадной расстрельной команды гуровских глаз, повернувшись к нему спиной, занялась мытьем посуды.
Он молчал. Ждал продолжения. А не будет! Все! И вообще, что за вечер откровений, исповеданий?! С какого…
«Саш, ты сама это затеяла — пристала к нему: «дети есть? почему не женат?» Что ты теперь возмущаешься?!»
— Трудно это, Гуров, — поделилась своими выводами Сашка, как-то сразу остыв. — Когда ты чего-то достиг в жизни, прошел многое, потерял и понял, да шишек набил, то людей просчитываешь на счет «раз». Все их потуги, посылы, заинтересованности и расчеты — очень трудно, может, даже невозможно с кем-то совпасть всем и разумом, и душой, и желательно телом. Грустно это. Да что я тебе объясняю! Ты все об этом знаешь!
Он знал. И побольше, чем она. Ибо партнерш у него было в жизни гораздо большее разнообразие, чем у нее партнеров! Разных, совсем разных! Замечательных, достойных, глупеньких и умненьких, деловых, богатых и простушек, интересных и не очень — можно перечислять отсюда и до… Поэтому ему объяснять про ужас несовпадений не надо! Все они были хороши, каждая по-своему, и огромное им мужское спасибо за то, что были, но… не то!
К черту! Что за душевный мазохизм? К чему эти глубинные копания в себе? Зачем вообще взялся откровенничать, вспоминать что-то!
— Невесело что-то у нас получается рассказывать, — словно прочитала его мысли Сашка.
— Да ладно, Саш! Обойдется! — добавил оптимизма Иван.
— Хорошо хоть без глубинных излияний под водочку обошлось.
— Это можно исправить! Развить, так сказать, тему в традиционно народном стиле.
— С обычным завершением: «после совместного распития спиртных напитков…»?
— Ну, это на крайний случай.
— Ограничимся простым: «Ты меня уважаешь?» — усмехнулась Сашка.
Ее движение рук, поворот головы, усмешка, маленькое розовое ушко и часть щеки, освещенной горящим над столешницей светильником, откинутая привычным неосознанным движением нетерпеливой руки челка, колыхнувшаяся упругая грудь — все эти движения, вдох-выдох, вся она сама так неожиданно, так отчаянно, как пуля, ударили Ивану в сознание!
Все сдерживаемое, контролируемое, загоняемое куда-то подальше желание, воспоминания тела, разума об обладании, познании этой женщины рвануло ему в голову, в пах, в мозг!
У него перехватило дыхание! Сашка говорила что-то, улыбалась — он не слышал, оторопев от неожиданности прорвавшихся эмоций, чувств, бурлящей крови желания!
Ничего не имеет значения: их договоренности, подозрительность, нерешенность проблемы — все потом! Это жизнь! Здесь! Сейчас! С ней!
А все остальное — потом! Когда горячность схлынет, опадет, удовлетворенная, — потом.
Он встал, двумя большими, стремительными шагами подошел к ней сзади — она что-то говорила, выключила воду, домыв посуду, — он обнял, прижал спиной к себе.
— Саш, Санечка! К черту всю ерунду, договоренности! Саш!
Очень вразумительно! Ничего он не мог говорить, не соображал почти! Стал целовать маленькое розовое ушко, взбудоражившее его, боясь отпустить ее, услышать не тот ответ!
Она развернулась к нему и поцеловала. Сама! Сильно, страстно!
Они сорвались оба, как две стрелы, долго ждавшие посыла в цель в натянутом до предела луке. Стянули друг с друга одежду, путаясь в руках, поцелуях, пуговицах, переживая невозможность промедления…
И оказались на кухонном полу. Потому что к черту все, и не соображали оба, не до выкрутасов с плавным перемещением в кровать им было!
Он брал ее неистово как-то, словно не меньше года сохранял целибат и не видел женщины, брал, даже не пытаясь что-то соображать, понимать, всем телом воспринимая только ее ответ, приятие, что-то шепча. Две огромные, как горошины, слезы почему-то выкатились из ее потусторонних глаз.
Они долго тяжело дышали, приходя в себя, и молчали, пока не выровнялось дыхание.
— Как думаешь, какова степень чистоты этого пола? — нарушила тишину Сашка.
— Относительная. Тебе неудобно?
— В физическом смысле или душевном?
Он поднялся, присел на одно колено, поднял Сашку на руки.
— Физический аспект исправим, а про душевный позаботимся. Тебя куда: в ванную или в кровать?
— В душ, если можно.
Он отнес Сашку в душ, поставил в ванную, открыл краны, показал, где чистое полотенце, предложил совместное мытье, Сашка отказалась.
— Гуров, это будет не мытье, а акробатически-эротические этюды с весьма вероятными травматическими последствиями.
— Ты меня недооцениваешь, это, знаешь, как-то обидно!
— Иди, иди, герой эротического фронта!
После Сашки Иван встал под душ и улыбался — все-то они с ней препираются, дуэлят словами! Хорошо-то как! Спарринг для мозгов! И радость для них же! А уж какая радость остальному, и говорить нечего!
Вытирая голову, голый, он вошел в комнату, единственно отремонтированную в квартире, с единственным предметом мебели в ней — кроватью внушительных размеров.
— Саш…
Начал было что-то говорить, но запнулся, увидев ее попку. Сашка лежала на животе и рассматривала какой-то журнал, уж где она его нашла, следопытка? Голенькая, не прикрытая ничем аппетитная попка сияла миру, приведя Гурова в однозначное состояние.
— Что? — спросила Сашка.
— Да ничего! — ответил на ходу Иван, рыбкой прыгнув к ней в кровать.
На этот раз было неторопливо и очень нежно. И он что-то шептал ей в розовое ушко, а она шептала в ответ, уговаривала — быстрее, быстрее! Но Иван не спешил, не отводил глаз от балтийского шторма, целовал, успокаивал, сдерживаясь сколько мог и останавливая ее.
И сорвался в последний момент, не удержавшись на этой грани неторопливой муки!
— Ива-а-ан!! — прокричала сладкую песню мужского триумфа Сашка.
Они лежали на боку, лицами друг к другу, что-то рассказывая шепотом, смеясь. Где-то вдали запела мелодия. Иван поцеловал Сашку быстро и нежно в губы.