И правда, то одного филона к нам подсунут, то другого, и группа у нас набралась такая, что рот не разевай! Есть такие здоровенные, что Три Кости, когда стыдит, называет их женихами.
Ну, другие к ней попали за провинность, а мы вчетвером за что?
Когда нас привели и распределяли по группам, заведующий посмотрел на цыганенка и говорит:
- Ишь, какие у тебя глаза быстрые. А это твои товарищи?
- Товарищи, - отвечает Петька.
- Тогда их всех к Быстровой.
Из-за Петькиных глаз теперь мы и страдаем. Заведующий тоже! Мягко стелет, да жестко спать!
Один раз я поставил около дверей ведро на щетку.
Думаю, как откроет дверь Петька, на него и свалится ведро с водой, а вместо него возьми да открой Три Кости. Даже я испугался. А она отряхнулась, взглянула на меня зло своими глазищами и ушла, даже слова не сказала. Добрый человек поругал бы как следует, а эта, видно, зло затаила.
На второй день я ее встречаю и говорю:
- Елена Ивановна, если уж вы на меня сильно обиделись, скажите заведующему, пусть он меня накажет.
- Я скоро обо всех вас буду говорить! - сердито ответила она и слово свое сдержала.
Приходилось ли кому-нибудь видеть ворвавшегося на метле в открытые двери избы беса? Мне прежде тоже не приходилось. Но по бабушкиным сказкам я представляю: волосы у беса должны быть растрепаны, глаза как плошки, рот открыт и дышать он должен, как в жаркую пору собака.
Как-то вечером, точно бес, к нам в спальню влетел цыганенок Петька. Прибежал, пыхтит и слова выговорить не может, рот то открывает, то закрывает, будто в нем вертит горячую галушку.
- Что с тобой? - спрашиваем мы.
- Пацаны, атанда, - наконец выговаривает Петька, - надо скорее смываться из колонии.
- Что случилось?
- Нас хотят взорвать.
- Кто? За что же?
- Три Кости.
Я прищуриваю глаза и представляю махонькую нашу воспитательницу - в ее сухонькой, узкой ручке дымящаяся бомба, какие рисуют на плакатах у толстых буржуев.
- Петька, ты, наверное, врешь?
- Вру? Да пусть меня три раза поразит гром на этом месте, если я вру! Сам собственными ушами слышал.
- Расскажи по порядку, как и где ты слышал, - говорит Володя.
- Где слышал? Прямо у нее на квартире.
- Как ты туда попал?
- Как попал? Сама же она пригласила. Как где ни увидит меня, говорит: "Ты бы зашел ко мне, Петя, мы бы с тобой поговорили, чайку попили". Раньше все как-то стеснялся заходить, а сегодня думаю: "Чего я стесняюсь, пойду чайком живот погрею". Подхожу к ее двери, слышу из ее комнаты голос заведующего. Заглянул осторожно через окно, а там все воспитатели сидят и о чем-то спорят. Думаю: о чем они спорят? Прислонился к двери, слышу - про нас разговор идет. Три Кости говорит: "Эту четверку разными беседами и уговорами не переломить, их надо взять методом взрыва. Антон Семенович Макаренко к такой категории беспризорников всегда применяет этот метод".
- Так она и сказала? - спросил я.
- Прямо уж, верь этому Петьке! - усмехнулся Володя.
- Не верите?! Тогда пойдемте туда, они, наверное, и сейчас про нас говорят.
Мы быстро поднялись с постелей и побежали к дому, где жила Три Кости. Подойдя к флигелю, мы действительно услышали голоса.
- Вот, я вам говорил, что они еще спорят о нас! - припав ухом к двери, шептал Петька.
Я тоже прислонился к окну, стал прислушиваться.
Но там особенно страшного ничего не говорили. Воспитатель Сорока из какой-то тетради вычитывал наши поступки, и затем каждый поступок обсуждали все воспитатели. Наконец Василий Иванович хлопнул ладонью по краю стола и сказал:
- Ну что ж, я согласен с вами, Елена Ивановна, и думаю, четыре намеченных вами взрыва дадут хорошие результаты. Итак, смело берите фитиль, благословляю вас на подвиг.
При этих словах у меня даже рот открылся.
- Что, не правду я говорил? - около моего уха зашептал Петька.
- Ничего, не робейте, ребята, - сказал Володя. - Самое главное - не отрывайтесь от меня, а я бронированный, все будет в порядке.
Теперь мы жили в тревоге. От воспитателей и колонистского начальства держались как можно дальше и подумывали о побеге.
Взрыв произошел внезапно, и он обрушился на Володю Гончарова. Как-то утром Володе вручили письмо, которому он очень удивился, потому что Володя писем никому не посылал. Письмо оказалось от Горького.
Алексей Максимович писал:
"Уважаемый Володя, я твои стихи прочел. Чувствуется, что ты будешь поэтом, но надобно ли будущему советскому поэту писать дешевенькие стихи? Присмотрись-ка, друг Володя, что делается вокруг, какие воздвигаются заводы, какие поля засеваются, с каким усердием работают люди. Ведь только поэт без души может пройти мимо, не воспеть величие наших строек и труд наших людей".
А в конце Алексей Максимович написал:
"...Я очень жду от тебя ответа и твоих стихов, смелых, жизнерадостных и правдивых".
Володя был ошеломлен этим письмом. Он подошел к Елене Ивановне, спросил ее:
- Откуда про меня узнал Горький? Как попали к нему мои стихи?
- Я послала, - спокойно ответила Три Кости.
Вечером, встретив Люсю, Володя сказал:
- Ты вот что, Люсенька, больше мои песни не горлань по колонии.
Володя и так редко расставался с книгами, а после письма стал читать еще больше.
- Володя, а взрывы... - говорили мы.
- Взрывайтесь на здоровье, - отвечал он нам, - не мешайте мне. Самому Максиму Горькому готовлю стихи.
Вот так Три Кости вырвала из нашей компании самого старшего товарища.
А через неделю стряслась беда с Люсей Кравцовой. Бегает она по колонии и кричит всем:
- Я теперь певицей буду.
- Да кто тебе сказал, что ты будешь певицей? - спрашиваем мы с Петькой.
- Как - кто? Артист из театра, самый настоящий артист. Он проверял голоса, а у меня, говорит, самый лучший, и, как немного подрасту, даже могу петь в театре. Жаль, что нет у нас пианино. Но завхоз обещал где-то достать. Будет у нас пианино, этот артист каждый день со мной заниматься станет.
- Врут, никто тебе пианино не достанет, - говорит Петька.
Через несколько дней в колонистский двор въехала ломовая телега, а на ней стояло черное ободранное пианино.
- Вот и привезли! - радостно закричала Люся и туг же побежала к телеге. - Оно настоящее? - обратилась она к угрюмому на вид бородатому завхозу.
- Настоящее - это да, но только что-то плохо дрынькает, сказал завхоз.
Вокруг пианино собралась почти вся колония.
- А как же быть, если оно не играет? - спрашивала Люся у завхоза.
- Это уже, дочка, не твоя забота, - отвечал завхоз: - если в мои руки попалось, значит, будет играть.
- Вы сами сделаете?
- Может, и не сам, но, если сказал - будет играть, значит, будет.
На следующий день в нашей колонии появился худой, морщинистый человек.
Назвался он Феклушкиным.
- Так-с, так-с, - глядя на пианино, проговорил Феклушкин, - настройка этого чудовища, судари мои, стоит не менее двухсот рублей, если еще не больше..
- Бога побоялся бы говорить такие слова, Аким Кузьмич! Пианино ведь чье? Сиротское. Я думаю, мы сойдемся с тобой полюбовно: за так его настроишь.
- Конечно, конечно, - уже ковыряясь внутри пианино, ворчал Феклушкин. - Здесь нет средств, там нет средств, а мастер Феклушкин извольте делать все за спасибо и питаться божьим духом.
- Дяденька, - почти со слезами просила Люся, - мы вас очень, очень просим.
Три дня Феклушкин настраивал пианино, три дня ворчал, а на четвертый аккуратно сложил в чемоданчик свои инструменты и торжественно сказал:
- Извольте-с, ваше пианино в полном порядке.
- Дядя Феклушкин, - обрадованно закричала Люся, - какое вам спасибо!
Люся теперь целые дни сидела у пианино и одним пальцем играла, играла, играла. В определенные часы прикатывал на велосипеде высокий мужчина, и тогда уж под его аккомпанемент Люся пела. Иногда после окончания урока учитель говорил ей:
- Ну, девочка моя, если мы и дальше так будем заниматься, то добьемся неплохих результатов.
Подглядывая в окно за игрой Люси, Петька говорил:
- Эх, остались мы с тобой вдвоем, Ванятка: Володя от книг и головы не поднимает, Люся тоже целыми днями бубнит. Знать, позабыли они о своих друзьях. Но мы уж с тобой всегда неразлучны будем.
- Остужев, где ты прячешься? - раздается голос дежурного по колонии.
- А что случилось?
- Быстро одевайся в рабочую форму, сейчас поедешь с ребятами собирать фрукты в деревню.
- Фрукты? В любое время.
- Я тоже? - говорит Петька.
- Тебя в списках нет. Быстрее, Остужев, все уже готовы.
- А надолго едем?
- На целый месяц. Да что ты мне допрос устраиваешь? Быстрей беги одеваться.
Когда я пришел к центральному зданию колонии, где у нас устраивались всякие сборы, там уже было полно ребят.
- Остужев, сюда! - крикнула Три Кости.
У меня упало сердце. "Ну, - думаю, - в деревне она мне отомстит за ведро со щеткой. В колонии бы за меня в случае чего могли заступиться Петька с Володькой, а там..."
Но делать нечего, лезу на подводу.
- Поехали! - кричит Три Кости.
Второпях я пожал подбежавшему цыганенку руку, и мы тронулись в путь.
В пути на меня напал сон. Закрою глаза - передо мной встает Три Кости: "Я тебе покажу, как воспитателям устраивать разные штучки". Надевает мне на голову ведро и так стучит по нему кулаками, что я вздрагиваю и просыпаюсь. Один раз закрыл глаза и вижу себя в красивой кошевке, и везут ее три гнедых рысака, а правит ими Петька Смерч. И так быстро лошади несутся, что у меня захватывает дух,
"Петька, куда ты везешь меня?"
"К тете Дуняше".
А сам так и хлещет и хлещет вожжами лошадей.
"Ты что так гонишь?" - спрашиваю я.
"А вон смотри, верхом на щетке нас нагоняет Три Кости".
И правда, на той самой щетке, которой я подпирал ведро, несется она, вот-вот нагонит нас.
"Петька, быстрей погоняй лошадей!"
"Теперь уж нас не настигнет - вот деревня".
Когда я открыл глаза - и верно, впереди деревня, большая, в садах. Километра за три до нее нас остановил высокий человек в красноармейской фуражке и повернул лошадей к большому сараю, в стороне от дороги.
Устроившись в сарае, мы прежде всего до отвала наелись яблок, потом уж начали собирать их в корзины.
По вечерам мы разжигали возле сарая костер и варили ужин. У костра рассказывали разные истории из беспризорной жизни, а больше всего о хороших людях, которые встречались на пути. Один парнишка рассказал, как он разговаривал с писателем Максимом Горьким, и все завидовали ему, а я - как видел в цирке наркома Луначарского, и тоже мне завидовали.
Однажды, когда мы сидели у костра, к нам подошли три человека, двое одеты были по-деревенски, а один по-городскому. Они поздоровались с нами и начали пытливо оглядывать всех.
- Вы что это, братцы, обираете чужие сады? - вдруг сказал горожанин. - Вы знаете, чьи эти сады?
- Здешней коммуны, - ответил один из нас.
- Это вот чьи сады, - и ткнул пальцем на мордастого человека в вышитой рубашке. - Если сейчас же не уберетесь отсюда... - и он показал рукоятку нагана. - Я думаю, вы поняли меня?
Мы молчали. Из-за сарая вышел еще один человек.
Наши колонисты так и ахнули:
- Шаман!
Я про этого Шамана слышал в колонии. Он когда-то был таким же воспитанником, как и мы, потом связался с бандитами, поджег наши мастерские и сбежал,
- Кончай батрачить! - закричал Шаман, подходя к нам. - С этой минуты вы свободны, как ветер, разбегайтесь на все четыре стороны. Кто хочет промышлять с нами, айда сюда. Не дрейфьте, берите в лапы легавых, бейте их!
Наши "женихи" Васька Сиплый и Сенька Вьюн прищурились и пытливо глядят на Шамана. Они когда-то были его друзьями.
Я вдруг забеспокоился: "А где же наша Три Кости? Неужели сбежала?"
- Сбежала, - сказал кто-то вслух.
Видно, не один я ее вспомнил.
Маленькие начали жаться к Вьюну и Сиплому.
- Чего стоите? - кричал Шаман. - Снимайте с шеи красные тряпки, кидайте их в огонь.
Кто-то начал развязывать галстук, кто-то отвинчивать колонистский значок.
- Не трогайте галстуков! - вдруг сказал Вьюн.
- А-а, Вьюн, легавым стал? - Шаман так грозно процедил это, что малыши отодвинулись от Сеньки.
Но Вьюн весело посмотрел на них. И малыши опять прилипли к нему.
- Может, среди вас есть и комиссарские сыночки? - спросил мордастый человек и ткнул пальцем в первого попавшегося малыша. - Может, ты?
- Нет, нет, - закричал тот, - мой папа богу молился!
- А кто?
- Не знаю я, не помню.
- А ну-ка, вспомни.
Мальчуган блуждающим взглядом обвел колонистов.
- Ну, - торопил его мордастый мужик.
- Ванятка Остужев говорил, что его отец комиссарил в деревне.
- Который?
- А вон тот, кудрявый.
Мужик своей ручищей, как кузнечными клещами, сдавил мое горло.
- Не смейте трогать моих воспитанников! - вдруг послышался из темноты голос Три Кости. Она подлетела к костру, вырвала меня из рук мужика, оттолкнула в сторону и закричала: Не позволю никому трогать моих детей!
Потом повернулась к нам и уже тихо сказала:
- Ребята, не волнуйтесь, все будет в порядке, - так сказала, будто ей одолеть этих бандитов ничего не стоит.
И кивнула им:
- Пойдемте поговорим в сторонке. - Она вошла в сарай и стала недалеко от входа.
Они переглянулись, пошли за ней. Мордастый ей что-то начал говорить, размахивая руками.
Кто-то из наших крикнул:
- Смотрите, ведь бьют Три Кости!
- Васька, - скомандовал Вьюн Сиплому, - подавайся к Шаману!
- Шаман, - крикнул Васька, - принимай и нас, мы тоже с вами.
- Ага, надумали, - крикнул тот из сарая.
- Ребята, пошли, - сказал Васька, обратившись к нам.
Я как ни зол был на Три Кости, но сейчас мне стало жалко ее.
- Не пойду с вами, - сказал я.
Смотрю, другие ребята тоже повесили носы.
- Братцы, надо идти, - проговорил Вьюн, - становитесь около каждого лба человека по четыре. Мы их сейчас возьмем тепленькими. Васька, не забывай, что у них оружие, держитесь с ними вплотную. Как дам сигнал, хватайте их за руки. Ну, валяйте, ребята.
Мы зашли в сарай. Вьюн пронзительно свистнул, и мы облепили пришельцев, как муравьи. Одни повисли у них на руках, другие кинулись под ноги, а третьи уже шарили по карманам, разыскивая оружие.
- Тащите в сторону Три Кости, не сомните ее! - командовал Вьюн...
...И вот уже все кончено. Бандитов отвезли в деревню. Ворота сарая открыты, а за воротами светлая лунная ночь.
Ребята лежат в сарае на соломе и вроде спят. Нет, не все еще спят. В углу слышится шепот. Потом раздается голос.
- Ты, губошлеп, когда-нибудь кончишь свой разговор? Три Кости спит.
А в ответ:
- Дрын, если когда-нибудь еще назовешь Елену Ивановну так, - заплачешь.
Я повернулся в сторону воспитательницы. Она лежит рядом, и глаза у нее открыты.
- Елена Ивановна, - тихо позвал я, - тогда ведь я не вас хотел облить, а Петьку-цыганенка.
- А я знаю, - сказала она.
Потихоньку, потихоньку и мы разговорились. Я рассказал ей о своей деревне, о тете Дуняше. К нам подсели еще ребята, и разговор завязался такой, что нам его хватило до самого утра, а утром, как ни хотелось всем спать, пошли на работу.
Елена Ивановна после этого случая нисколько не стала добрее. Будто и не было этой ночи, бандитов и нашего разговора.
Через месяц мы вернулись в колонию. Я побежал разыскивать цыганенка Петьку.
- Где он?
- Да где может еще быть, как не в радиокомнате, - говорят мне колонисты.
Замечаю посреди двора на столбе черную подвешенную трубу.
- У нас теперь радио есть? - спрашиваю.
- Ого, спохватился! - смеются надо мной ребята. - Уже две недели, как его сделали.
- А где радиокомната?
- В клубе, прямо за кулисами.
В небольшой комнатке, около кинобудки, нахожу своего друга.
- Петька!
- Ванятка!
- Что ты тут делаешь? - спрашиваю я.
- Видишь, мотаю катушку.
- Зачем это?
- Как - зачем? Для приемника. Как мотать катушки и припаивать провода - понял, а вот почему и отчего говорит приемник, еще до сих пор не могу сообразить. Начальник мой говорит, знание дело наживное, был бы интерес к делу.
- А у тебя есть интерес к этому делу?
- Еще бы, это дело интереснее сказки. Подумай только, в Москве передают, а мы тут слышим. Мой начальник говорит, что мы артистов даже раньше слышим, чем зритель, сидящий там в последнем ряду.
- Ну ладно, бросай все это, - говорю я, - пойдем кушать яблоки, я из деревни привез. Хорошие яблока...
- Хорошие?
- У-у, таких ты еще не ел!
- Ты положи парочку мне под подушку, потом я их съем.
- А почему сейчас не хочешь идти?
- Нельзя, надо домотать катушку.
- А вечером ты освободишься?
- Что ты, вечером нас начальник будет учить собирать детекторные приемники.
- А когда наконец ты можешь выйти из этой конуры?
- Когда? Даже не знаю. Наверное, после ужина. Примерно к отбою.
- Тогда уж спать всех уложат.
- Да, тогда спать.
Вот я и остался один. Брожу по колонии и не нахожу себе места. От нечего делать зашел к изокружковцам.
Не найдя у них ничего интересного, хотел повернуться к выходу, но увидел стоящую в углу комнаты картину. На ней кто-то нарисовал бушующее море, над которым летают стаи чаек, а вдали, за громадными гребнями волн, виднеется одинокий парус, похожий тоже на белокрылую чайку.
"Так вот оно какое, море! - подумал я. - Вот куда нас хотела увезти тетя Дуняша. Эх, какая красота! Вот бы правда попасть на море!" Если бы после цирка я опять не встретился с Люсей, я, наверное, давно уж был бы там, когда же ее встретил и познакомился с Володей, Петькой и Тухтусуном, мне жалко стало расставаться с ними. Но мысль о море кикогда не покидала меня, и сейчас, глядя на эту картину, я уже представил себя моряком, плывущим среди громадных волн на этой маленькой лодчонке.
- Ну что, Остужев, нравится тебе эта картина? - послышался сзади голос руководителя изокружка.
- Очень нравится.
- Может, хочешь взять в руки кисть? Пожалуйста, я помогу.