Когда я наконец пришла в себя, то обнаружила, что лежу на земле за театром «Сесил» рядом с дворцом Токсогун. Я понятия не имела, как мне удалось подняться по ступенькам из подземного перехода, и не представляла, сколько времени прошло. Я еще несколько минут полежала на земле, прежде чем попыталась встать. Мне было трудно дышать, и я почти ничего не видела. Брюки на коленях намокли от крови. В голове возникли обрывки смутных картин, как я, сильно прищурившись, медленно поднималась к свету где-то на вершине лестницы. С каждым вдохом у меня перехватывало дыхание. Наконец я открыла глаза, и по щекам потекли слезы. Я вспомнила, как пыталась задержать дыхание и не открывать глаза и шла, не разбирая дороги, туда, куда меня несли ноги. Вдруг я просто упала на землю. Прошло некоторое время. Я села на асфальте и огляделась. Рядом оказался небольшой газон и деревянная скамейка. Я хотела добраться до скамейки, но меня остановила острая боль в колене. Я взглянула на брюки, испачканные засохшей кровью. Превозмогая боль, я все-таки сумела добраться до скамейки и попыталась отодрать ткань от коленки, но она намертво прилипла. Без сил я оставила попытки узнать, что стало с моим коленом, и просто сидела не шевелясь. Сколько времени прошло? Я не замечала, что потеряла сумку и туфли, до тех пор, пока не почувствовала, как острые камешки впиваются в мои ступни. Тогда хотела вспомнить, что же лежало в моей сумке. Три копии рукописи «Мы дышим». Не обращая внимания на острую боль в колене, я поплелась по длинному переулку к шоссе. После демонстрации вокруг царил ужасный разгром. Огромная волна людей схлынула, повсюду по улице валялись потерянные туфли и сумки. Я внимательно осматривала каждую найденную вещь, надеясь найти свои пожитки, затем устремилась к подземному переходу, где упала, с намерением отыскать туфли и сумку именно там. Время от времени до меня доносились разрозненные лозунги демонстрантов. Демонстрация не закончилась, а просто переместилась в другой конец улицы. Стеклянные двери отеля, еще некоторое время назад запертые из опасения, что толпы митингующих ворвутся внутрь, теперь оказались открыты. Обеспокоенные служащие отеля стояли на тротуаре, одна из них протянула мне бутылку с водой. Я взяла бутылку, даже не взглянув на женщину, и отпила глоток. Подземный переход пустовал, словно кто-то пришел сюда и навел порядок. И хотя я сразу поняла, что на ступеньках ничего нет, я все же спустилась вниз. Двери в переход по-прежнему были заперты. Почему нам не позволили даже перейти на другую сторону улицы? Я снова поднялась наверх по ступенькам, так и не найдя своих вещей. Острая боль в колене мешала идти. Мне хотелось сесть на землю прямо там, но неожиданно передо мной остановился полицейский. Вероятно, он решил, что я собираюсь направиться к воротам Кванхвамун, где собрались митингующие, и преградил мне дорогу.
– Мои туфли… моя сумка.
Он пристально вглядывался в мое лицо. У него были красные глаза.
– Идите в ту сторону. Там вы наверняка найдете их. Потерянные вещи собрали и сложили там. – Он указал на крохотный пустырь между дорогой и отелем.
Боль в колене не унималась. Я уже собиралась поковылять к пустырю, как вдруг услышала голос: «Чон Юн!» Я обернулась и увидела Мен Сё, на шее у него болтался фотоаппарат. Так вот где он был, в центре города, на который только что, подобно внезапному наводнению, обрушилась демонстрация. На меня будто затмение нашло. Как подобрать слова, чтобы описать мое потрясение? Это было похоже на возникшее чувство, когда отец сказал, что собирается пересадить мирт на мамину могилу. Это было нечто, чего я и представить себе не могла, нечто абсолютно нереальное. Я так и не смогла поверить в то, что отец пересадил дерево, ни тогда, когда он выкапывал его во дворе, ни тогда, когда увидела тень мирта на маминой могиле, словно от зонта, ни тогда, когда темно-красные цветы яркими бабочками рассыпались по зеленой траве ее могилы. Всякий раз, приходя на мамину могилу, я воспринимала мирт так, будто видела его в первый раз.
– Чон Юн!
Я смотрела на Мен Сё, словно передо мной возник призрак. Он снова окликнул меня. И как только я поняла, что это действительно он стоит передо мной, то для меня как будто вспыхнул яркий луч света в кромешной темноте. Смерть мамы, тяжелой глыбой плавающая на поверхности, внезапно выплеснулась на меня. Я не ожидала ничего подобного. Почему осознание того, что я никогда больше не увижу маму, никогда не обжигало меня с такой силой, несмотря на то что я постоянно носила в кармане ее кольцо, вдруг именно сейчас отозвалось в моей душе невыносимой болью? Смерть мамы. Ведь я так же могла бы услышать барабанную дробь или услышать крики глашатая, сообщающего важную новость. Я уже никогда не возьму маму за руку. Никогда уже не засну, прижавшись к ее измученному болезнью телу. Никогда не услышу, как она произносит мое имя. И вот здесь, в центре города, я закрыла лицо ладонями. Все мое тело сковал ледяной холод. И не успела я это осознать, как из глаз полились слезы. Мен Сё бросился ко мне и крепко обнял.
– Что случилось?
Наблюдавшая за нами из-за стеклянной двери служащая отеля вынесла еще одну бутылку воды и сунула ему в руки. И даже полицейский, который подсказал, где мне искать вещи, остановился и внимательно глядел на нас.
– Давай где-нибудь присядем.
Мен Сё слегка отодвинулся. Единственное место, куда мы могли отправиться, был пустырь, указанный полицейским. Но слезы ручьем лились по моим щекам, все никак не унимались. Я отчаянно собиралась перестать плакать, мне не удавалось взять себя в руки. Со смущением я попыталась скинуть его руку, но он лишь еще крепче обнял меня за плечи. Здания по обе стороны улицы, вывески в переулках, стены, асфальт – казалось, все это наблюдает за мной.
– Со мной все в порядке. – С этими словами я попыталась освободиться от его хватки, а слезы продолжали течь по моим щекам.
– Я расскажу тебе одну забавную историю. Возможно, ты уже слышала ее по радио.
Все еще обнимая меня за плечи, он принялся рассказывать:
– Жил-был наивный парень, звали его Водопад. Он по уши влюбился в одну девчонку, приходил на занятия и повсюду искал ее. А когда находил, то не мог набраться смелости и подойти. Понимаешь, она встречалась с другим парнем. Но он не мог разлюбить. И вот однажды он увидел, что она и ее парень сидят на траве около библиотеки. Они, должно быть, поссорились, потому что парень внезапно вскочил и ушел. Она осталась одна, сидела с опущенными плечами и плакала. Водопаду стало ее ужасно жалко. Когда вы видите, как плачет любимая девушка, как печально поникли ее плечи, конечно же вам станет ее жаль. Водопад набрался смелости и решил подойти. И хотя он никогда не говорил с ней раньше, парень собрался сказать: «Моя грудь разрывается от тоски, когда я вижу твои поникшие плечи». Он снова и снова повторял про себя эти слова. И когда, наконец, он решился, то сразу направился к девушке. Плачущая девушка сердито взглянула на него: «Чего тебе надо?» И Водопад, волнуясь, торопливо произнес: «Мое плечо разрывается от тоски, когда я вижу твою поникшую грудь…» Я расхохоталась сквозь слезы.
– Ты засмеялась!
Он выглядел как мальчишка и одновременно как мужчина. Казалось, он только что выиграл состязание в беге на сто метров. Я взглянула на фотоаппарат на его шее. Он улыбнулся, и темные брови сошлись на переносице. Я с трудом проглотила воспоминание о маме, тяжелым комом застрявшее в горле. Внезапно я забыла, как только что заливалась слезами, и, не сводя с него глаз, снова громко рассмеялась.
– Ты опять засмеялась!
Он повторял это каждый раз, когда я разражалась смехом. Казалось, мой смех был для него чем-то, что можно посчитать, и он с удовольствием пересчитывал его на пальцах. В те моменты он выглядел смешно, я продолжала смеяться, хотя слезы по-прежнему застилали глаза. Проходя мимо, люди изумленно смотрели, что же случилось с этим парнем? Почему так громко радуется моему смеху в самом сердце города, потрясенного демонстрацией?
– Чон Юн засмеялась!
Брусчатка мостовой, поврежденная во время демонстрации, окна домов, лестницы, колонны, перила – все это пристально наблюдало за нами.
– Я рассмешил Чон Юн!
Хотелось ли мне столь же сильно когда-нибудь рассмешить кого-то? В памяти всплыло лицо отца, и мелькнула горькая мысль: «Как нелепо я провела время дома после маминой смерти». Без мамы отец утратил способность смеяться, и я ни разу не попыталась его рассмешить. И следом за воспоминаниями об отце перед моим мысленным взором возникло мрачное лицо Дэна. Слезы, наверное, никогда не перестанут литься из моих глаз! Я вытерла их ладонью и наконец прямо взглянула в лицо Мен Сё. Он тоже оказался далеко не в лучшей форме. Его джинсы намокли, а рубашка оказалась разорванной в клочья на спине. Неужели в корне смеха кроется и печаль? Смеясь, я испытывала одновременно радость и грусть. Множество слоев этих чувств переполняли мое сердце в одно и то же время. Я тут же перестала смеяться, но мы уже стали ближе друг другу. Простая, казалось бы, ничего не значащая смешная история смогла обратить запутанную и безвыходную ситуацию в простую неприятность.
– Что случилось с твоими туфлями?
Он взглянул на мои босые ноги. Я тоже опустила глаза, уставившись на брусчатку мостовой. И хотя я умудрилась потерять даже носки, эти неприятные моменты уже успели улетучиться из моей памяти. Я помнила лишь, как с толпой других людей оказалась перед закрытым подземным переходом, как меня сбили с ног и я упала лицом на землю. Боль в колене, о которой я на некоторое время забыла, снова вернулась и заставила меня покачиваться на пятках. Он указал на мои перепачканные в крови колени и спросил:
– Тебе больно?
– Да.
– Если идешь на демонстрацию, надо потуже затянуть шнурки на ботинках и надеть маску.
– Я не собиралась на демонстрацию.
Он пристально взглянул на меня:
– Пойдем и поищем твои туфли.
– Сначала сумку!
Я подумала о трех копиях рукописи «Мы дышим», которые остались в моей сумке. Если бы он знал о потерянной сумке, то наверняка посоветовал бы мне потуже затянуть шнурки и нацепить маску, а не приносить вместо этого сумку.
– Чон Юн, ты – бродяга.
В тот момент я и сама себе казалась бродягой. При себе у меня не осталось ничего дороже тысячи вон. Главной моей ценностью сейчас был он. Выражение его лица начало медленно меняться и из лукавого сделалось серьезным. Не одной мне было тяжело. Когда мы свернули в переулок и добрались до пустыря, там оказалась целая гора потерянных туфель, сумок, шляп и курток. Пропитанные слезоточивым газом и облитые водой из брандспойтов, все эти вещи промокли и неприятно пахли. И только тогда он убрал руку с моего плеча. Он снова оглядел меня и снова задержал взгляд на моих босых ступнях. В городе постоянно случаются непредсказуемые вещи. Я и подумать не могла, что однажды окажусь в центре города и кто-то станет без стеснения разглядывать мои босые ступни. И ступни эти будут покрыты синяками, ссадинами и грязью.
– Теперь я понимаю, почему ты плакала.
– Я плакала вовсе не из-за туфель.
Я, сама того не осознавая, начала разговаривать с ним.
– Тогда что ты делала сегодня в центре?
– Гуляла.
– Гуляла?
Казалось, он не понимал, о чем я говорю, и некоторое время молча смотрел на меня.
– Я должна найти сумку.
Понемногу в переулке начали появляться люди, которые, как и я, где-то притаились. Сначала около кучи вещей стояли только мы, но постепенно вокруг стали собираться встревоженные люди, желавшие найти свои пожитки. Многие были босыми, один человек шел в нижнем белье, а другой поддерживал руку, судя по всему сломанную. Все эти люди выглядели сильно оглушенными. Я принялась раскидывать вещи в разные стороны, разыскивая свои туфли и сумку.
– У тебя ведь были теннисные туфли, правда?
– Да.
– Белые?
– Да.
– И коричневая сумка с длинным ремешком.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что это твои вещи.
«Потому что это твои вещи», – слова эхом отдавались в моих ушах, словно падающие на крышу капли начавшегося дождя. Он принялся рыться в куче вещей в поисках моих туфель и сумки. Фотоаппарат болтался у него на шее, как маятник. Я не знала, что происходило у него в голове, но неожиданно он схватил фотоаппарат и сфотографировал гору потерянных вещей. Он уже собирался опять повесить фотоаппарат на шею, но затем протянул его мне и снова принялся искать мои туфли. Я видела ручки и карандаши, высыпавшиеся из сумок, шляпы, носовые платки, косметику и даже маникюрные ножницы. Сломанная оправа чьих-то разбитых очков сиротливо лежала в куче, и мне удалось заметить даже чей-то ремень. Повсюду были разбросаны каблуки, отвалившиеся от чьих-то туфель.
– Я нашел!
Ему удалось отыскать мою сумку среди бесчисленного множества чужих вещей. Он высоко поднял ее над головой. Брелок, пристегнутый к сумке, был порван и болтался на ниточке. Он вытер мокрую сумку краем рубашки и протянул мне. И хотя ее невозможно было полностью очистить от налипшей грязи, он все равно попытался хоть немного привести ее в порядок. Я взяла сумку и прижала к груди. А он продолжил искать мои туфли. Однако нигде не было видно белых теннисных туфель. Хотя, скорее всего, теперь они уже не были белоснежными, как прежде. Это были очень удобные туфли, но без каких-либо опознавательных особенностей. И даже если бы ему удалось их найти, я едва ли смогла бы снова их надеть. Вся обувь, сваленная в кучу, насквозь промокла. Я напряженно следила за тем, как он ищет мои туфли. Город и в самом деле был полон неожиданностей. Я безрезультатно искала Мен Сё по всему университету, а наткнулась на него именно здесь. Он внимательно разглядывал каждую попадавшуюся туфлю. Я предложила прекратить эти бесполезные поиски, но он лишь с расстроенным видом взглянул на мои босые ступни. А тем временем над городом начали сгущаться сумерки, и свет зажигающихся фонарей выхватывал из темноты его лицо.
Он взял у меня фотоаппарат, повесил на шею, а затем подставил мне спину.
– Запрыгивай, – просто предложил он.
– ?!
– Ты не сможешь идти сама с таким коленом.
И хотя я не призналась ему, что повредила колено, боль так и не отпустила меня.
– Только сначала повесь сумку на плечо.
– Как?
– Не получается? – Он присел на корточки и бросил взгляд через плечо.
– Я могу идти сама.
– С такими ногами?
– Я могу идти сама.
– Какая же ты упрямая!
Мен Сё торопливо двинулся ко мне, чтобы усадить меня к себе на спину, тут я начала пятиться назад.
– Сказала, что могу идти сама! Смотри! – Я пошла прочь из переулка, в который мы попали в поисках пропавших вещей. Но бесчисленные порезы на моих ступнях стали невыносимо болеть, и у меня от боли задрожали колени. Присохшая к ране ткань брюк оторвалась от моего колена, и кровь снова заструилась по ноге. Я не ошиблась в ощущениях. Кровь просочилась сквозь ткань брюк.
Когда он заметил, что я едва держусь на ногах, то снова подошел и подставил спину.
– Залезай, Чон Юн!
Когда он наклонился, порванная рубашка обнажила его спину. Его позвоночник четко выделялся на широкой спине. Сильная, четкая линия его спины напомнила мне горный хребет. Мне вдруг захотелось осторожно погладить его спину. Казалось – Мен Сё мог с легкостью вскинуть меня к себе на спину и промчаться по всему городу.
– Хорошо, но только до ближайшего обувного магазина, – согласилась я.
– Понял. До ближайшего обувного магазина.
Я повесила сумку на плечо и взобралась к нему на спину, которую мне так хотелось ласково погладить. Здесь я почувствовала себя в безопасности. Мен Сё вышел на мостовую и направился к шоссе. Я ощущала, как моя грудь и живот касаются его спины, но он словно ничего не чувствовал, просто уверенно и спокойно двигался вперед. Я обвила руками его шею. И то, что поначалу причиняло неловкость, вскоре мне даже понравилось. Я смотрела, как мои босые ноги раскачиваются рядом с его бедрами. Это напомнило мне о тех временах, когда я была еще совсем крошкой и мама носила меня на спине. Мне пришло в голову, что запах, который я всегда считала ее родным запахом, был всего лишь запахом пота. Я вспомнила, как утыкалась носом в ее сильную, уютную спину и тихо засыпала. И сейчас у меня появилось желание прижаться щекой к его спине. Я подавила это желание и, обернувшись, окинула взглядом пустырь. Потерянные туфли, сумки, рубашки и другие вещи валялись повсюду в свете вечерних фонарей. Мне казалось, что только я одна избежала ужасного хаоса в городе. Я чувствовала себя обязанной попросить прощения у кого-то невидимого, и мое сердце ныло от боли. И хотя мы договорились, что он донесет меня лишь до ближайшего обувного магазина, но не знали, в какую сторону надо идти. Мен Сё пробормотал:
– Если мы еще найдем этот магазин.
– А если нет?
– Не беспокойся. Отнесу тебя домой.
Из-за забастовки автобусы не ходили, пришлось идти пешком. Когда мы добрались до того места, где встретились, он остановился и спросил, где я живу.
– На Тунсандон.
– Ты живешь на Тунсандон?
– Да.
– Странно, что мы не увиделись раньше.
– Ты тоже сейчас там живешь?
– Нет, там жила Миру. Юн Миру.
Услышав, как он произнес ее имя, я вдруг почувствовала: темная завеса окутала мое сердце, как внезапно налетевшая черная туча закрывает солнечный свет и обрушивается на землю бурным ливнем.
– А где она сейчас?
– Кто?
– Миру.
Пока он нес меня, я продолжала спрашивать о ней, словно была ее близкой подругой или сестрой. На какое-то мгновение мне показалось, что Мен Сё готов ответить, но он лишь поудобнее обхватил меня руками, удерживая у себя на спине, и спросил:
– Надо пройти по подземному переходу, не так ли?
Похоже, он не хотел говорить о Миру.
– Мы не сможем. Проход закрыт.
Мы не стали спускаться, а остались на поверхности. Я по-прежнему сидела у него на спине. Сейчас машины не ездили по дороге, но огни светофора загорались в обычном режиме.
– Где же Юн Миру?
– Она только что вернулась с острова.