— Сдается мне, мы двоих положили, — громко известил старший лейтенант. — Над одним кто-то колдует. Рукой махнул. Значит, точно двоих. И осталось у нас противников…
— Четыре с половиной человека, — констатировал я.
— Четыре, — поправил командир взвода. — Мы раненого добили.
— Можно выходить в рукопашную, — сказал младший сержант. — Тогда точно пленных хватит.
— Рифатов на рукопашку не согласится, — предположил я. — Он не боец, он клоун. Рыжий… Злой клоун, коверный, которого выгнали с ковра…
Я снова посветил тактическим фонарем. Только уже сменил фильтр подсветки на красный, раздражающий нервную систему и создающий общее гнетущее состояние, особенно у тех, кому и без того приходится скверно. Никто не стрелял навстречу свету. Бандиты попрятались, как под землю ушли, и старались не высовываться. Однако лежать так, затаившись, им явно невыгодно. Игра уже идет, и счет не в их пользу. Там, пролеживая бока, они не только чего-то достигнуть не сумеют, они сами не смогут уйти, потому что мы расстреляем их, как только они поднимутся.
— Товарищ старший лейтенант, — спросил я не ехидства ради, а только для перенятия чужого боевого опыта. — А что бы вы в положении Рифатова могли предпринять?
— Я бы предпочел не оказываться в таком положении, — строго сказал Тицианов.
Значит, и командир взвода не может предположить, что предпримет клоун. А у того не хватало мозгов и таланта на какой-то оригинальный ход, способный поставить в затруднительное положение уже нас.
— Значит, он ничего предпринять не может? — настаивал я на своем вопросе, то есть на более подробном толковании ответа на него.
Я поднял голову, чтобы, если возможно, видеть старшего лейтенанта, хотя видеть его в темноте, конечно, не мог, и потому момент прозевал. Но не прозевал его Скворечня. Две короткие автоматные очереди ударили резко и хлестко, и зазвенели гильзы, отлетая в сторону и ударяясь о стену.
— Трое осталось, — продолжал вести счет противникам Тицианов. — Гранатометчика положили. Кажется, у них гранатометчиков не осталось. Молодец, Скворечня!..
— Рад стараться, товарищ старший лейтенант, — ответил младший сержант и дал еще одну очередь. Но сам увидел результат. — А теперь чуть-чуть смазал. Но мне отец, помнится, всегда говорил, что чуть-чуть — это уже смазал…
— Ты эмира припугнул. Это он высовывался, — подсказал Тицианов. — Мой тепловизор, кстати, показывает свечение над камнями, где они прячутся. Попробую их опять «лягушкой» достать.
— Тремя бы, товарищ старший лейтенант, — предложил Скворечня.
— Готовьтесь, — согласился командир взвода. — Мой выстрел первый.
На подготовку он выделил нам по паре минут. Это даже слишком много, гораздо больше, чем требовалось для заряжания подствольника и подготовки к стрельбе. Мой тактический фонарь, закрепленный справа от подствольного гранатомета, продолжал все так же светить, и поле боя мы хорошо видели. И заметили, где взорвалась граната Тицианова, когда он выстрелил. Следом за ним младший сержант послал свою гранату почти в то же самое место, только чуть левее, потом я послал свою в сторону, чуть правее, чтобы увеличить пространство поражения осколками. Но видимого результата бандиты нам не показали. Если кого-то за камнем и достал осколок, он там же человека и оставил лежать. И мы не знали уже, сколько человек нам противостоят. Но осколки «лягушки» слишком легкие, чтобы нанести серьезный урон противнику. Они чаще наносят множественные ранения, чем убивают. Однако если граната разорвется рядом, то и убивают, как мы только что видели.
Мы ждали продолжения действий противника. Какое-то продолжение должно было последовать в любом случае. И ситуация была явно не на стороне бандитов, понимающих, что мы можем долго так сидеть и держать их, прижимая к земле огнем, — вплоть до тех пор, когда к нам прибудет помощь, и это значило бы полное уничтожение Рифатова и его людей. По крайней мере, полное уничтожение тех, кто вышел вместе с эмиром в этот свой последний террористический рейд.
Но камни нам не отвечали…
Глава девятая. Старший лейтенант Сергей Тицианов Решение задачи нужно предоставить противнику
История доносит до нас сведения об осадах крепостей и городов, о длительном противостоянии и осаждающих, и осажденных. Как говорится, кто кого пересидит. Вот мы и существовали в условиях исторического процесса. Пересиживали… Но нам такое противостояние только на пользу, а вот для эмира Такыя оно губительно. Прикинув ситуацию, я решил предоставить инициативу ему. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Вот пусть и думает, как ему спастись. Или Рифатов все еще ждет взрыва башни? Кажется, все сроки уже прошли. Сапер не вернулся. Взрыва не было. Это могло значить, что мы его повязали, или что сапер от эмира сбежал. Ну, надоело парню, молодому да к тому же еще и кудрявому, сидеть среди бандитов. Повоевал, будет что внукам рассказать, пора и домой возвращаться. И решил Гюнтер Сомме на родину вернуться. Такие случаи были не редки. Особенно с европейскими наемниками. Одного финна уже в Москве задержали. Купил билет до Питера, чтобы из Питера домой отправиться, — на вокзале ему и нацепили наручники. Компьютер в кассе определил, что человек в международном розыске, как участник нескольких террористических акций на Северном Кавказе. Но не все в розыске, потому что имена многих неизвестны. И Такый Рифатов вполне может подумать, что его сапер просто сбежал. Что тогда делать эмиру? Что потом делать, если все завершится для него благополучно, он и решит потом. А что делать в этой ситуации, когда он судьбу всей атаки доверил саперу, а тот или подведет, или сам в дерьмо вляпался по самые уши. Теперь, даже умея хорошо плавать, не выплыть этому немцу. Пожизненное заключение ему обеспечено даже за утреннее уничтожение полицейской колонны. А на его счету наверняка еще несколько подрывов. Но специалисты следственного управления при следственном комитете умеют языки развязывать даже тем, кто принципиально не желает русский язык знать. Хотя я никогда не поверю, что этот немец на немецком общался внутри банды. Попросят его хорошо, и по-русски заговорит более чисто, чем некоторые стопроцентные русские.
Со второго этажа громко зевнул кто-то из моих солдат. Потом застонал и закряхтел связанный пленник. Я однажды пролежал на учениях связанным шесть часов. И самым тяжелым испытанием для меня лично явилась невозможность размять конечности, которые затекали не только от веревок, но и от неподвижности. В «плен» меня тогда согласно «легенде» учений взял спецназ ФСБ. И наши парни выкрали меня через шесть часов. Без единого звука, без единого выстрела, без единого удара. Просто распылили через вентиляционную шахту снотворный газ, уснули и моя охрана, и я. Спецназ ГРУ проник в помещение в противогазах, охрану разоружил, меня вынес, а заодно вынес и одного из моих охранников, что заданием вообще-то не предусматривалось, но так кому-то захотелось пошутить. Шутка удалась, потому что нечаянно выкрали Героя России, человека, которого уже представили к генеральскому званию и ждали только, когда президент подпишет указ. Он вообще-то в охрану и не входил, просто случайно оказался в помещении, когда газ распыляли. Может быть, как раз и проверял охрану. Но меня не это волновало. Я помнил, как трудно лежать связанному в одной позе. А немцу, наверное, еще труднее: во-первых, ему каждое движение доставляет боль в сломанной челюсти, во-вторых, я видел в кармане пленника пачку с сигаретами и зажигалку. Курящий он. А это значит, что кровеносные сосуды у него засорены всевозможными бляшками, как у всех страдающих этой пагубной привычкой. И от неподвижности в таких сосудах возникают болевые ощущения. Я знавал одного курящего офицера, не спецназовца, кстати. В спецназе курят редко, да и то лишь люди с лошадиным от природы здоровьем. Так вот, тот офицер, страстный курильщик, мог сколько угодно и на какие угодно расстояния ходить, но долго стоять или ходить медленно, топтаться на одном месте не мог. Сразу появлялась боль в ногах. То же самое, наверное, и с нашим немцем происходит. Мне даже слегка жалко его стало. Я никогда не любил издеваться над людьми, даже над откровенными врагами.
— Скворечня, — позвал я.
— Я, товарищ старший лейтенант.
— Спустись к пленнику, с боку на бок его переверни, чтобы не отлежал себе чего. И проверь веревку на руках. На ногах можешь не проверять. Шнурки развязать невозможно. И еще, просьба к тебе, можно сказать, личного характера…
— Слушаю, товарищ старший лейтенант.
— Ты ему нижнюю челюсть сломал?
— Так точно. Нижнюю.
— Верхнюю постарайся без необходимости не ломать…
— Я постараюсь, — пообещал младший сержант. — Но у меня деловое предложение есть. По другому, товарищ старший лейтенант, вопросу.
— Скворечня, — позвал я.
— Я, товарищ старший лейтенант.
— Спустись к пленнику, с боку на бок его переверни, чтобы не отлежал себе чего. И проверь веревку на руках. На ногах можешь не проверять. Шнурки развязать невозможно. И еще, просьба к тебе, можно сказать, личного характера…
— Слушаю, товарищ старший лейтенант.
— Ты ему нижнюю челюсть сломал?
— Так точно. Нижнюю.
— Верхнюю постарайся без необходимости не ломать…
— Я постараюсь, — пообещал младший сержант. — Но у меня деловое предложение есть. По другому, товарищ старший лейтенант, вопросу.
— Выкладывай.
— Бандиты пока не высовываются…
— Не высовываются. Может, отсыпаются. Не знаю. Может, мы их осколками сразу накрыли, и высовываться больше некому. Не берусь судить.
— Но вы же с Костей сможете их огнем придавить, если высунутся.
— Думаю, без проблем.
— А я сходил бы туда. Посмотрел. Может, и привел бы их. Веревка у меня еще есть.
— Один — против троих, да еще вооруженных… Бесполезный риск. Зачем это, если мы их можем измором взять? Не согласен.
— Отпустите нас двоих. Вы и в одиночку нас прикроете.
— А вот в одиночку могу и не прикрыть, — не согласился я. — У них минимум три ствола. Одним стволом три ствола прикрыть невозможно. Здесь как минимум паритет нужен, хотя преимущество в огневой мощи всегда лучше. Не годится твое деловое предложение. Конечно, оно хорошее, но не для данной ситуации. Переждем. Сходи пока к своему немцу.
— Иду.
— И челюсть его побереги. Верхнюю.
— Я уже пообещал…
Вася Скворечня — человек слова. Без необходимости челюсть человеку ломать не будет. А необходимости пока и возникнуть не может. А вообще, как сломать верхнюю челюсть отдельно от нижней, не знал даже я, хотя был на неплохом счету у нашего инструктора по рукопашному бою. Да и сам инструктор, кажется, ни разу не объяснял нам, каким таким образом верхняя челюсть ломается. Наверное, тоже понятия не имел.
Башмаки Скворечни застучали по лестнице. А я снова приложил к глазам бинокль. Бандиты как сидели за своими камнями, так и продолжали сидеть, не высовываясь. Я даже гранаты решил больше на них не тратить. Этажом ниже снова раздался громкий зевок. Наверное, Костя Варламов зевает, спать хочет. Должно быть, усталость навалилась. От ожидания и от неизвестности всегда устаешь больше, чем от действия. Да и действий в прошедший день моим солдатам тоже хватило. Конечно, тренировочные нагрузки в спецназе на порядок выше боевых. Но в боевых условиях добавляется экстрим, а экстрим относится к нервным нагрузкам. И хотя все, и солдаты, и офицеры нашего батальона, в один голос будут утверждать, что в боевой командировке они отдыхают, любая пролетевшая рядом пуля уже сама по себе является стрессом для нервной системы. И очередь, выпущенная в бандита, — это тоже стресс, потому что мы не воспитываем солдат палачами, убивающими с удовольствием или даже просто равнодушно. Мы воспитываем защитников отчего дома, то есть людей справедливых и даже, я бы сказал, с повышенным чувством справедливости. И это воспитание сказывается потом, на гражданке, когда солдаты возвращаются домой. Многие не могут найти себя в гражданской жизни как раз потому, что там чувство справедливости подавляется всеми системами современного общества, и многие возвращаются в армию контрактниками. Некоторые даже в военные училища поступают и свою жизнь навсегда связывают с армией. Наверное, это хорошо.
Я снова осмотрел позицию противника в тепловизор. Все было без изменений. Они появились лишь в природе. Недавние тучи, так плотно прикрывшие небо, разнесло сильным верховым ветром, и выглянула луна — округлая, имеющая только с одной стороны вмятину. Но полнолуние было уже близко. И смотреть в окно можно было уже без фонаря. К сожалению, бандиты тоже стали отлично видеть. Точно я сказать не мог, но, скорее всего, даже окна башни стали им видны. Значит, уже могут стрелять прицельно, и нам следует соблюдать осторожность. А уж все виды передвижения по открытому пространству между нами и бандитами могут контролироваться как той, так и другой стороной, без всяких проблем. Значит, мысль Скворечни о попытке контактного боя вообще отпадает. Пока доберешься до камней, бандиты тебя пять раз подстрелят.
— Костя, с окном осторожнее. На улице светло. Бандиты могут видеть окна.
— Понял, товарищ старший лейтенант.
Снизу раздались звуки нового зевка.
— Костя, спать хочешь? — спросил я.
— Не знаю, товарищ старший лейтенант. Была бы возможность, мог бы и поспать. Но спокойно и без сна обойдусь. Без страданий. Дождусь, когда что-то прояснится, или наши подойдут. Дозвониться им, наверное, невозможно?
— Не знаю. Попробую, — пообещал я и вытащил мобильник.
Но «глушилка» сотовой связи в роте работала в прежнем режиме и исправно. Мой звонок был похож на звонок в пустоту. Даже гудков не было.
— Бесполезно. «Глушилка»…
— А как рация работает? Комбат же с командованием связывался.
— Она в другом диапазоне. Я так думаю. Во время сеанса «глушилку» тоже не выключали.
— А если на командование попробовать выйти, чтобы товарищу подполковнику доложили о ситуации. — Варламов высказал свою мысль не до конца и перешел на другую: — Вы, кстати, немца не спрашивали про еще одного бандита? Почему сюда пришло меньше, чем было.
— Спрашивал. Оставили его наблюдать за перевалом. Если пойдет рота, должен позвонить Рифатову, предупредить.
— А базу показать Гюнтер может?
— Сказал, что может попробовать, но плохо помнит. Его туда приводили, а один он не ходил. Для него горы — как незнакомый иностранный город. Только в городе улицы и дома обозначены, а в горах обозначений нет. Говорит, что от природы плохо ориентируется.
— Врет, как дышит…
— Врет. Попробуем заставить, но может упереться.
— Тогда я ему точно и верхнюю челюсть сломаю, — пообещал Вася Скворечня, только поднявшийся на второй этаж.
— Товарищ старший лейтенант, а как к комбату пришла информация о Дамадаеве?
Я понял, что Константин имел в виду. Это относилось к той его мысли, которую он начал развивать, но не закончил, потому что сам еще не знал вариантов подхода к проблеме связи. А теперь вариант нашел. Причем, возможно, верный и действенный. Варламов, как я в очередной раз убедился, всегда хорошо соображает. Его предложение было более конструктивным, чем предыдущее предложение младшего сержанта. Скворечня, видимо, не понимает, что моя прямая обязанность, как командира взвода и вообще офицера, обеспечить минимальность риска со стороны солдат при проведении любой операции. Именно я за солдатские жизни ответственен и к рискованным мероприятиям привлекать солдат буду только тогда, когда другого выхода не окажется. Мне проще самому пять раз вылазку сделать, чем солдата в нее послать. Кроме того, и лунный свет теперь не дает возможности для скрытного передвижения. Если раньше мы имели преимущество тепловизора, то теперь это преимущество свелось к минимуму — я могу по-прежнему видеть, где бандиты прячутся. Но теперь и они могут нас видеть. А это делает вариант Скворечни невыполнимым. Но пока нас никто не торопит. Обстоятельства торопят только Такыя Рифатова, но он, похоже, не видит для себя возможности выбраться из положения. Я тоже для него такого варианта не вижу. Сам забрался, сам пусть и думает, что делать. Мы уже как репейник вцепились в него.
А предложение рядового Варламова, даже до конца не высказанное, я понял хорошо и принял к действию. И снова вытащил мобильный телефон. Номер Абубакара Магометовича Дамадаева я еще не забыл. Кнопки трубки отвечали на нажатия слабым писком. Я поднес трубку к уху, ожидая долгого момента пробуждения собеседника. Не все торопятся ночью отвечать сразу.
Но этот абонент ответил тотчас — или не спал еще, или трубку перед подушкой держал, а до нее нетрудно было быстро дотянуться.
— Разбудил вас, Абубакар Магометович? — почти извиняясь, сказал я.
— Нет. Я телевизор смотрю. Профессиональный бокс из Европы показывают. У нас с ними разница во времени, потому так поздно.
— А отвлечь вас можно?
Он ответил не сразу. Впечатление складывалось такое, будто Абубакар Магометович про себя ворчал. Тем не менее он задал вопрос, который его сильно интересовал, подтверждая этим, что готов отвлечься:
— Где Такый Рифатов?
— Он и двое его бандитов лежат, спрятавшись за камнями. Одного, немца, мы живьем захватили. Остальные убиты.
— Все? — удивился Абубакар Магометович.
— Нет. Одного, которого зовут Давлет Харисов, он оставил около перевала следить за нашей ротой и предупредить, если рота сюда двинется. Но рота караулит подземную базу бандитов. Расположилась как раз над базой.
— Давлет — старик. Я знаю его. Он, конечно, следопыт хороший, как был хорошим охотником, но он по возрасту уже не воин. А Рифатов имеет возможность уйти?