Затем коронер удалился на обеденный перерыв, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к жизни. Выходя из амбара, я ощущал на себе любопытные взгляды окружающих.
В дверях инспектор Хэнкок заговорил с Джоном.
— Все ваши гости вернутся сюда вечером, не так ли, сэр, включая тех, которые уже давали показания? Возможно, коронер захочет допросить их еще раз.
— Конечно, — сухо ответил Джон.
Я был слегка удивлен, что мне вообще позволили выйти вслед за остальными.
Глава 12
Обед проходил в траурной обстановке. Практически никто не разговаривал. Даже де Равели, кажется, отбросили свою обычную враждебность ко мне, что само по себе было нехорошим знаком. Шерингэм вообще не появлялся. Мне сказали, что он попросил завернуть ему с собой несколько сэндвичей и куда-то ушел — никто не знал куда. Бедняжка Аморель старалась не встречаться со мной взглядом. И еще я заметил, что ее руки время от времени дрожали, когда она пыталась управляться со столовыми приборами. Было очевидно, что она панически боится предстоящей необходимости давать показания перед судом. Что касается мисс Верити, то она удивительно хорошо владела собой, может быть, даже лучше, чем все остальные. Если вспомнить о ее трагическом положении, то это казалось довольно странным. Однако я уже имел возможность убедиться в ее двоедушии.
Когда слушание возобновилось, ее вызвали первой. Моя спасительная летаргия к тому времени улетучилась. Я сделал слабую попытку вернуться в это состояние, так сказать, в порядке самозащиты, но безуспешно, и поэтому сосредоточил все внимание на показаниях свидетелей.
Эльзу не стали долго терзать вопросами. Она подтвердила, что обручилась с Эриком утром накануне трагедии, и что, по ее мнению, он находился в совершенно нормальном расположении духа все утро, которое они провели вместе. Следующие ее показания касались ее собственных перемещений после спектакля — как она пошла в Колокольчиковый лес, подождала там указанное время и вернулась в дом, где ее встретила Этель с трагическим известием. Короче, её показания ничего не добавили к тому, что мы уже знали, и ничем мне не помогли.
Следующий свидетель, де Равель, слегка удивил меня. Он признался, что во время обоих выстрелов его жена находилась с ним у бассейна вместо того, чтобы загорать там, где ей предписывал сценарий. По всей видимости, именно это он и заявил полиции. Миссис де Равель подтвердила его слова. Когда ее спросили о причинах, она ответила, что вся эта история со спектаклем ее утомила и вообще воспринималась ею как глупая детская игра. Поэтому она собиралась сказать нашим доморощенным сыщикам, будто загорала на пригорке, но не видела никаких оснований для того, чтобы и в самом деле скучать там в одиночестве. Насколько все это было далеко от истины, суд, конечно, не имел ни малейшего представления, так как все свидетели лишь мельком упомянули о драме в гостиной, и ее истинный смысл остался за кадром.
Полиция, однако, имела некоторое представление о ее прежней связи с Эриком, о чем можно было судить по отдельным вопросам, которые ей задал Гиффорд. Но сами эти вопросы были столь тактично и обтекаемо сформулированы (в отличие от тех, что задавались мне), что можно было догадаться — он вовсе не стремился раскрыть глаза судей на причины скандала, а хотел лишь довести до сведения миссис де Равель, что полиции известна суть интриги, и поэтому ей следует быть поосторожнее в своих высказываниях. Я не мог не отдать должное его деликатности. Кроме того, на меня произвело впечатление непоколебимое спокойствие, с которым миссис де Равель восприняла этот намек.
И, наконец, последней из нашей маленькой компании была вызвана Аморель.
Начало ее выступления было вполне предсказуемым: коронер попросил ее рассказать о родственных отношениях с Эриком и так далее. Поскольку врач уже установил, что о самоубийстве не может быть и речи, ей не задавали никаких скользких вопросов о его финансовых проблемах. Не было ничего неожиданного и в том, что коронер затем спросил ее, как перед этим всех нас, где она находилась после сцены убийства в нашем спектакле.
— Я сделала вид, что поднимаюсь на вершину холма, где должна была, по сценарию, сидеть на траве и читать книгу, — начала Аморель уверенным голосом, — по на самом деле я туда не пошла. Как только все скрылись из виду, я вернулась и спряталась в кустах.
Я вздрогнул, а сердце, казалось, на мгновение замерло, а потом начало яростно колотиться у меня в груди. Что… да что же, черт возьми, эта девчонка собирается сказать!
Не знаю, смог ли кто-нибудь из присутствующих, подобно мне, оценить огромную, невероятную важность этих простых слов. Я даже не решался взглянуть в сторону Этель и Джона и в волнении задержал дыхание.
Коронер выглядел лишь слегка удивленным.
— В самом деле? Почему же вы это сделали, мисс Скотт-Дейвис?
— Ну, я попросту не придала этому значения. Как и миссис де Равель, я подумала, что глупо в самом деле выполнять все указания сценария и достаточно будет просто сказать, что я читала на холме. Мне было гораздо интереснее понаблюдать, что будут делать наши "сыщики".
К тому времени до коронера стало постепенно доходить значение этого нового поворота событий. Он полистал свои бумажки и с упреком взглянул на Аморель.
— Но разве вы потом не заявили полиции, что действительно находились в поле на холме?
— Да-да, — сразу согласилась Аморель с наивной доброжелательной улыбкой, — так я и сказала. Наверно, мне не следовало этого делать. Но, когда я услышала, что Эрик в самом деле мертв, то подумала, что это избавит меня от неприятностей. А уж поскольку я сказала так один раз, то мне пришлось повторять то же самое и дальше. Вы же знаете, как это бывает, — извиняющимся топом добавила она.
Я не верил своим ушам. Аморель стояла перед судьями в своем очаровательном платьице и шляпке и казалась воплощением святой невинности, ничуть не уступая в этом самой Эльзе Верити. Если судить по ее внешнему виду, то она даже не отдавала себе отчет, какой фурор произвели ее слова, но что-то мне не очень верилось в ее искренность.
— Это было… в высшей степени безответственно с вашей стороны. Маленький коронер наконец-то начинал осознавать, что именно он услышал.
— Да, теперь я это хорошо понимаю, — грустно произнесла Аморель. поверьте, мне очень жаль. Но на этот раз я говорю вам правду.
Я все же бросил взгляд на инспектора Хэнкока. Толстяк больше не рассматривал мыски своих ботинок — его глаза были устремлены на Аморель и только на нее.
— Ну и… что же вы сделали дальше? — в голосе коронера сквозила беспомощность.
— А дальше я подождала, пока все закончится, — ответила Аморель, ничуть не смущаясь, — затем мистер Пинкертон и остальные ушли, и я выбралась из своею убежища. Эрик как раз поднимался, и я сказала ему…
— Одну минутку, мисс Скотт-Дейвис, — торопливо прервал ее коронер. — Мой долг предупредить вас, в интересах справедливости, что вы делаете сейчас сообщение чрезвычайной важности. Прежде чем вы скажете что-то еще, вы должны хорошо уяснить, что таким образом становитесь последним человеком, видевшим вашего кузена живым, и…
— Так оно и было, — невозмутимо ответила Аморель. — Я все время это знала. Если, конечно, не считать того человека, который застрелил Эрика. Я имею в виду, если его действительно застрелили, как, похоже, думает полиция. Лично у меня другое мнение.
Коронер посмотрел на инспектора Хэнкока, ища у него поддержки.
— Э-э… инспектор, учитывая вновь открывшиеся обстоятельства столь неожиданного свойства, может быть, вы предпочтете, чтобы я на сегодня прервал слушание дела? Несомненно, вам понадобится пересмотреть… гм…
— Я полагаю, сэр, — мрачно ответил инспектор, что, поскольку свидетельница утверждает, что уже сейчас готова рассказать нам правду, нам лучше позволить ей это сделать, нока она снова не передумала.
— Да, — невозмутимо кивнула Аморель в знак согласия. — Так будет лучше.
Я не мог больше сдерживаться и вскочил на ноги.
— Господин коронер, я настаиваю на том, чтобы…
— Сядьте на место, сэр! — неожиданно рявкнул коронер, который, видимо, даже рад был открывшейся возможности отвести душу.
— Да-да, садитесь, Пинки, — эхом повторила Аморель. — Я все равно все расскажу, и вы меля не остановите.
— Но…
— Тишина в зале! — проревел щуплый коронер, яростно озираясь вокруг. Ропот, поднявшийся после неуместного замечания Аморель, быстро стих.
Я буквально шлепнулся на место, поскольку Джон с силой потянул меня вниз за полы пиджака.
— Да сядьте же наконец и замолкните, Сирил, — разъяренно прошипел он мне прямо в ухо. — Еще слово, и я заткну вам рот.
Коронер сверкнул на меня глазами.
— Сядьте на место, сэр! — неожиданно рявкнул коронер, который, видимо, даже рад был открывшейся возможности отвести душу.
— Да-да, садитесь, Пинки, — эхом повторила Аморель. — Я все равно все расскажу, и вы меля не остановите.
— Но…
— Тишина в зале! — проревел щуплый коронер, яростно озираясь вокруг. Ропот, поднявшийся после неуместного замечания Аморель, быстро стих.
Я буквально шлепнулся на место, поскольку Джон с силой потянул меня вниз за полы пиджака.
— Да сядьте же наконец и замолкните, Сирил, — разъяренно прошипел он мне прямо в ухо. — Еще слово, и я заткну вам рот.
Коронер сверкнул на меня глазами.
— Еще раз прервете свидетеля, сэр, и я… я велю, чтобы вас выпроводили из зала суда!
— Мне можно продолжать? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Аморель.
— Будьте любезны, мисс Скотт-Дейвис.
— Так вот, я сказала Эрику: "Браво, старина, из тебя вышел чудный труп", или еще какую-то глупость в этом роде. Потом я спросила его, пойдет ли он со мной, а он ответил: "Нет, беги одна, малышка, у меня тут еще есть дела, мне надо кое с кем встретиться перед тем, как возвращаться в дом". Или что-то в этом роде.
— Вы можете под присягой подтвердить, что именно таковы были его слова? — сурово спросил коронер.
— Боже мой, нет, конечно, я только передала их смысл. Как же я могу вспомнить точные слова?
— По крайней мере, он недвусмысленно дал вам понять, что у него еще осталось важное дело?
— О да. Кажется, я вспоминаю, он говорил, будто должен встретиться с кем-то по поводу собаки.
— Тишина в зале! — проревел коронер, и поднявшиеся было смешки тут же затихли. — Продолжайте.
Но тут уже вскочил мистер Гиффорд.
— Мисс Скотт-Дейвис, вы можете присягнуть, что он сказал "встретиться кое с кем"? Подумайте, пожалуйста, как следует.
Аморель притворилась (я не сомневался, что именно притворилась), будто напряженно вспоминает.
— Да-а… Да, могла бы. Это я помню совершенно отчетливо.
— И у вас сложилось впечатление, что дело, о котором он говорил, было связано с посторонним человеком? То есть, по сути дела, речь шла о предварительно назначенной встрече?
— Ну разумеется, — удивилась Аморель. — Именно об этом я вам и говорю. Поэтому я не стала встревать и…
Мистер Гиффорд сел, важно кивнув коронеру.
— И что же вы сделали дальше? — спросил тот.
— Я посмотрела ему вслед и…
— Одну минутку, мисс Скотт-Дейвис. Куда он пошел?
— Как куда, на соседнюю поляну, конечно, — ответила Аморель, удивившись еще больше. — По крайней мере, мне так показалось. Я сама никогда прежде не пользовалась этой тропинкой.
— Вы имеете в виду ту самую тропинку, на которой было обнаружено тело?
— Нет-нет, другую. Хотя не могу сказать, что обратила на это особое внимание. По мне они все одинаковы.
— А что вы сделали потом?
— Я начала было подниматься на холм, но тут мне на глаза попался целый куст дикой жимолости у самого ручья. Это был первый такой куст, который попался мне в лесу, и я знала, что Этель — то есть миссис Хилльярд будет рада, если я ей принесу немного цветов, поэтому я остановилась, чтобы их нарвать.
— И вы сможете точно сказать нам, где именно расположен этот куст жимолости?
— Попробую. Он на самом левом краю той большой поляны, где разыгрывался спектакль — если стоять лицом к речке, прямо у самой воды.
— Понятно. Тогда это с противоположного края поляны по отношению к тому направлению, куда ушел ваш кузен?
— Правильно. Так вот, не знаю, пробовали ли вы когда-нибудь собирать жимолость, по если пробовали, то должны знать, что куст, который кажется великолепным издалека, часто вблизи оказывается каким-то общипанным. Этот как раз был из таких, поэтому я не набрала никаких цветов, но тут мне на глаза попался еще один с другой стороны, и я подумала… Да, кстати, мне следовало вам сказать, что первый выстрел прозвучал как раз тогда, когда я осматривала этот куст.
Мне показалось, что все находившиеся в помещении затаили дыхание. По крайней мере, это относится ко мне.
— Ах вот как. И откуда же он прозвучал?
Мы с нетерпением ждали ответа Аморель.
— Как раз оттуда, куда ушел Эрик. И к тому же довольно близко. Я, конечно, подумала, что это он стреляет.
— И, разумеется, вы пошли посмотреть, что случилось?
На лице Аморель отразилось неподдельное изумление.
— Что вы, конечно же нет. Если бы я ходила посмотреть, что случилось, каждый раз, когда Эрику вздумалось пострелять, то так и бегала бы туда-сюда с утра до вечера.
Коронер выглядел слегка обескураженным.
— Но вы ведь знали, что у него с собой не было ружья?
— Ничего я такого не знала, — резко возразила Аморель. — По правде говоря, я вообще не думала об этом, но если бы и подумала, то решила бы, что он взял то ружье, которое осталось валяться в траве после спектакля. Я не обратила внимания, было у него ружье или нет. Меня это как-то не интересовало.
— Понятно. Что же, в таком случае, вы делали дальше?
— А дальше я заметила второй куст жимолости на другом конце поляны и подумала, что, пожалуй, неплохо бы заодно пойти осмотреть и его. Он тоже рос у реки, недалеко от тропинки — такой, знаете, обыкновенной тропинки, идущей вдоль ручья.
— Но только с другой стороны большой поляны?
— Скорее даже за ее пределами. Я увидела этот куст вдалеке. Он рос среди кустов, разделяющих две тропинки, как будто прятался среди них, так что мне пришлось буквально продираться к нему. С того места, где я стояла, было видно только его верхушку, которая торчала из других кустов.
— Может быть, вы отметите местоположение упомянутых вами кустов вот на этом плане, мисс Скотт-Дейвис?
Один из полицейский поднес к ней план местности и карандаш, и, немного поразмыслив, Аморель отмстила на нем две точки.
— Где-то здесь, насколько я помню, — беззаботно сказала она. По указанию коронера, план передали присяжным. Они внимательно осмотрели его, однако сомневаюсь, что из него можно было почерпнуть что-то серьезное.
— Итак, мисс Скотт-Дейвис?
— На чем я остановилась? Ах да. Другой куст. Так вот, я как раз добралась до него, когда услыхала, что кто-то спускается с холма. В общем, это был Пинки — то есть присутствующий здесь мистер Пинкертон.
— Да? И что было дальше?
— Да ничего не было. Видите ли, я решила, что он пришел забрать какую-то забытую вещь. Он даже не заметил меня.
— А не могли бы вы нам рассказать, — с деланным равнодушием спросил коронер, поигрывая карандашом, — что делал мистер Пинкертон?
Аморель еле сдерживала смех.
— Да, конечно. Он… он сорвал цветок дикой розы.
— Что-что он сделал?
— Это, конечно, не очень хорошо по отношению к нему, — Аморель улыбнулась коронеру с видом заговорщика, — по, когда я убедилась, что он меня не заметил, то осталась в кустах, чтобы понаблюдать за ним. Понимаете, я подумала: а вдруг он выкинет что-нибудь забавное.
— С чего это вы так подумали? — без тени улыбки поинтересовался коронер.
— Просто Пинки… — я хочу сказать, мистер Пинкертон, это такой человек, от которого всегда можно ожидать, что он учудит что-нибудь эдакое, если будет думать. что он один. Вот я и решила подождать и посмотреть.
— И что же, он оправдал ваши ожидания? То есть будьте любезны рассказать нам подробно, что именно делал мистер Пинкертон.
— Ну… — Аморель наморщила лоб в демонстративной попытке напрячь свою память. — Я думаю, на самом деле я захотела спрятаться в кустах прежде всего потому, что он выглядел ужасно смешно. Он тихонько так прокрался на середину поляны, огляделся вокруг, как будто в любую минуту ожидал, что его самого пристрелят, и вдруг сказал: "Привет!".
— Вам это показалось смешным?
— Мне кажется, — подумав, сказала Аморель, — что любой человек, который говорит "привет" неизвестно кому, хотя вокруг пикою пет, будет выглядеть смешно, верно? А потом он сделал круг по поляне и все время повторял свой "привет". Я чуть не завизжала от восторга.
— Так что вы там говорили о диких розах? — спросил коронер, недовольно хмурясь, поскольку вокруг опять послышались смешки.
— Ах да. Когда у него закончились все приветы, он подошел к розовому кусту, встал перед ним и благоговейно вперился в него взглядом, будто молился. Потом сорвал одну из роз и стал любоваться ею, держа в вытянутой руке, просто как поэт какой-нибудь. В жизни не видела ничего забавнее.
— В самом деле? — На этот раз коронер сам слегка улыбнулся. — Ну а дальше?
— А дальше послышался второй выстрел и… и тут Пинки подпрыгнул от неожиданности и выронил свою розу.
— Понятно. А вы не запомнили, каким был этот второй выстрел?
— Это был выстрел Хилльярда.
— Откуда вы знаете? — жестко спросил коронер.
— Но это же очевидно, — с неприкрытым удивлением ответила Аморель. Во-первых, это был звук ружья, и к тому же он раздался как раз оттуда, где в это время находился Хилльярд — по его собственным словам.