— Надо бы этих поспрашивать, — сказал и лишь потом сообразил, что опять глупость ляпнул.
— Каких еще «этих»? — удивился Хенке. Я огляделся — выстрелов уже не слышно.
— Это вы, — криво усмехнулся панцерник, — поторопились… слегка.
Лейтенант только плечами пожал.
— Стандартная практика.
— А они пытались сдаваться? Хоть кто-нибудь?
— Нет, — сказал, как отрубил. И я ему поверил. Безоговорочно.
— Порядок движения прежний? — деловито осведомился Шидловский.
Прежний, соображаю, это тот, в котором мы сюда добирались. Мотоциклетный дозор, за ним в трехстах метрах два «текодонта» охранения и еще через полтораста вся остальная колонна: «Волки», мы и транспортеры «Форели» в арьергарде.
— С поправкой на потери. Плюс, лейтенант Хенке, выдвиньте вперед одну «двадцать первую». Пусть держится сразу за охранением.
— Слушаюсь.
— Вопросы? Нет… тогда по машинам, господа.
* * *В итоге я все-таки передумал и в километре от Шумово скомандовал остановиться и перестроиться. Черт с ним, с темпом, лучше пять минут потерять, чем технику по-дурному гробить. На фланги — «текодонты», нашу четверку в линию развернул, так чтобы деревня, когда вперед двинемся, в полукольце получилась и приказал «двадцать первой» из дозора проверить — чего там в деревне и как?
Выяснилось — действительно пусто. Обидно, зря танцы устроил, а как подумал, что из-за этих танцев мог авровские гаубичные батареи, — те, что заградогонь ставят, — упустить, так и вдвойне тоскливо.
Свернулись обратно в колонну, двинулись дальше и, четырьмя километрами спустя — нарвались!
— «Волк-2» — «Кошке». Впереди скопление противника!
Мы сквозь лесок ехали… то есть основная колонна еще сквозь лес, а дозор, как я сообразил, уже из него выкатился.
— «Волк-2», уточните донесение!
А из наушников уже пальба доносится и вопль чей-то очумелый.
— Автоколонна! — ожил наконец Шидловский. — Бронетехники нет, грузовики… поправка — две единицы легкой брони… уже одна!
— Понял вас.
Тут мы тоже из леса вывернулись, и я все собственными глазами увидал.
Даже не поле очередное — так, прогалина, метров семьсот в ширину, а дальше опять лес. И впереди… похоже, это как раз те самые пушки… плюс еще что-то, машин явно больше, чем на две батареи положено. Свернуться-то они успели, пока мы «Волка-4» с его гусеницей ждали, пока перед Шумово танцевали, — времени у них хватило. А здесь, на проселке, они с кем-то столкнулись в лоб, дорога по лесу узкая, не очень-то разминешься, замешкались — и мы их догнали.
Поначалу боя не было — был расстрел! Авровцы скучились у въезда на противоположной стороне, из двух десятков машин пять уже горели, и мы, разворачиваясь, с ходу посылали в это месиво снаряд за снарядом. Каждый шел в цель, промахнуться было невозможно, еще через двести метров подключились пулеметы…
А потом перегораживавший дорогу полыхающий грузовик отлетел в сторону и на его месте, окутанный облаком искр, возник… в первый момент я даже не сообразил, что это, но под лопатками похолодело от одного вида этих… вогнуто-выпуклостей. Двумя секундами позже, из леса правее дороги, ломая деревья словно спички, появилась вторая туша… и только тогда я, наконец, вспомнил!
— Всем, всем! Это «Муромцы», весь огонь — на них!
Пятьсот метров, даже чуть меньше… считай, в упор!
Тому, что по дороге пробивался, их горевшие машины мешали, по крайней мере, с выстрелом он замешкался. А второй пальнул почти сразу, и я не увидел — почувствовал, как справа от нас ударило тяжело… или транспортер или «Котенок-5», только вряд ли авровец стал бы на пехотную жестянку размениваться, ему, чтобы ее расковырять, и зенитного крупнокалиберного хватит.
Обоих «Муромцев» закрыло разрывами, по-моему, мало кто успел замениться на бронебойный, били тем, что в стволе оказалось. Я навелся на правого, дожидаясь, пока он выкатится навстречу, но секунды шли… текли, а из сизо-бурой пелены никто не появлялся… мелькнуло что-то красное… моргнул, попытался протереть глаз, забыв напрочь, что в перчатках… горит?
— Бронебойным…
— Михеев, вправо!
Я чувствовал, нет, не так — я знал, что наводчик в оставшемся «Муромце» выцеливает сейчас именно наш панцер. Ледяное такое покалывание в затылке… чужой взгляд с той стороны оптики…
— Быстрее!
Горящий грузовик подбросило метра на два, когда снаряд «Муромца» сквозь него прошел — мимо!
— Бронебойным… огонь!
Не знаю, чей снаряд ему броню проломил — наш, или еще чей-то, неважно. Неважно. Главное — его достали!
— Цель минус пять!
Я от крика наводчика похолодел. Дернулся, засек сквозь разрыв в дыму силуэт — нет, не «Муромца», хвала Господу, обычного «дятла» и не смог сдержаться — выматерился грязно, зло, нервы свои перегоревшие облегчая.
Всего их в той, встречной колонне было пять — два тяжелых панцера, три средних. Мы, кроме Вальтера Хофманна, потеряли еще одного «Волка» — они с «дятлом», похоже, заметили друг друга одновременно и одновременно же выстрелили. И попали тоже оба. Пятьсот метров — лекарствами не лечится!
Потом мы ненадолго застряли… точнее, мы ждали, пока в горящих грузовиках перестанут рваться снаряды. Ждать пришлось минут двадцать, затем мы с «Котенком-9» протаранили коридор среди груд полыхающего железа, — я лишний раз порадовался тому, что не взял с собой Стаську, очень уж четко ощущалось, что вминали в горячую дорожную пыль наши гусеницы, — и продолжили движение.
Еще через пять минут мы выкатились из леса — и едва не врезались в бодро марширующую по дороге авровскую пехотную роту. Завидев нас, они начали разбегаться — ну а мы, соответственно, начали бить вдоль дороги осколочными и пулеметным.
Удивительно, но расчет одного из пускачей, которые катили за колонной два смешных тупорылых грузовичка, успел развернуться и даже поджечь транспортер, прежде чем их самих накрыли прямым.
В общем, уйти удалось немногим, хотя справа лес был всего в двух сотнях метров от дороги.
На этот раз я успел связаться с Хенке, и через пять минут пехотинцы подвели к моему «зверику» троих «соколов»: скуластого поручика, который, кривясь, пытался зажать быстро набухающую багровым гимнастерку на предплечье, молоденького, — черт, не уверен, что этому молокососу восемнадцать исполнилось, — с картинно белокурыми вихрами паренька, погон которого я не опознал. Третьего — прапорщика, лет сорока, с пузом, выпадающим из ремня, два пехотинца под руки волокли. А он при этом выл, тонко, по-бабьи. Противно.
Когда его отпустили, прапорщик, не пытаясь удержаться на ногах, плюхнулся на колени и заныл про двух, нет, трех малых дочек. «Двадцать три года беспорочной службы по интендантской линии, вы, господин товарищ танкист, главное, прикажите своим, чтоб карабинчик мой нашли, увидите — новехонький он, не стреляный ни разу, я, как вас увидал, сразу подальше отбросил…», короче, понес, захлебываясь при этом в собственных соплях, такую херню… даже конвоиры — и те от него шарахнулись. С тем же брезгливым выражением на лицах, что и собственные его однополчане.
У меня рука сама дернулась к кобуре — настолько противно было глядеть на эту мразь, да и почти наверняка, не знал он, не мог знать ничего толкового. Если даже не понял, кретин, что не к синим попал…
Хорошо — вовремя спохватился. Сообразил, что пристрелить я его, если что, всегда успею — но можно будет при этом из трупа пользу извлечь, в виде воспитательного эффекта.
Глянул на хронометр — час и семь минут до темноты.
Со временем у меня, конечно, наличествует полный… как же его? цейтнот. Точнее — его нет вовсе, но, раз я уж решил отыграть этот спектакль, то надо уж сделать все по правилам.
Изобретать ничего не стал — попросту Вольфа скопировал. Достал портсигар, кинул одну сигаретину себе в рот и протянул тем двум «соколам», что стояли.
Юнец гордо так подбородок вскинул, отворачиваясь, что я сразу подумал — не курит. У меня ведь не малороссийское самопальное дерьмо лежало — «Феникс», натуральные контрабандные.
Поручик же усмехнулся криво…
— Была б рука свободна…
— Keine Probleme, — говорю.
Взял сигарету двумя пальцами, протянул, зажигалку поднес — ну и себе, соответственно. Затянулся, выдохнул… надо же, колечко получилось — сам удивился.
— Имя, звание?
— Корнет Дергачев, — звонко выкрикнул юнец и сразу на поручика испуганно оглянулся.
Тот молчит. По виду — весь в сигарету ушел.
— Ну, — спрашиваю его еще затяжку спустя, — а ваше?
Он только скулой дернул.
— Вообще-то, имя, звание и личный номер военнопленным говорить полагается. По конвенции.
Или, вспоминаю, «конвенция» оно правильно? А-а, неважно!
Поручик на меня глянул, бровь удивленно приподнял — какая, мол, к свиньям собачьим, конвенция?
Поручик на меня глянул, бровь удивленно приподнял — какая, мол, к свиньям собачьим, конвенция?
Пожалуй, он мне был даже симпатичен чем-то, соколовец этот. Чем-то… Севшина он мне чем-то напомнил, вот!
— Так как, будете говорить? — Молчит.
Руку на кобуру положил — и опустил. Какого, думаю, хрена? Офицер я или где?
Докурили мы с ним почти одновременно. Я свою о броню потушил, он просто под ноги выплюнул, задрал голову, на небо темнеющее зачем-то посмотрел.
— За сигарету — спасибо…
Я вздохнул и махнул коротко унтерфельдфебелю за его спиной — тот кивнул, шагнул в сторону, взялся за «эрму» — укороченная, десантный вариант, — и «от живота», коротко — та-та-та, наискось через грудь.
Прапорщик подвывать на миг перестал, от тела отшатнулся, упал на бок.
— Не-е гу-у-би-ите… Х-хри-истом Бо-огом молю… дети-и-и ма-алые…
Я достал еще раз портсигар, кинул в зубы вторую сигаретину — не потому, что курить хотелось, просто покатать во рту, а то опять привкус этот мерзкий, медный появился. Вытянул из кобуры «штейр», поднял его медленно, наставил юнцу точно промеж глаз и курок большим пальцем взвел.
— Будешь говорить?
Корнет — бледный, как смерть — глазами расширенными на дуло уставился, как кролик на удава… сглотнул судорожно и кивнул.
— Хорошо.
Спрятал пистолет обратно в кобуру, достал зажигалку, прикурил. Попытался опять колечко повесить — не получилось.
— Итак, корнет Дергачев. Для начала — как ваше подразделение именовалось?
— В-вторая рота.
— …то-оварищ та-акки-ист… — это прапорщик все ноет, носом в пыль уткнувшись.
Я ему в плечо носком ботинка уперся, развернул рожей вверх.
— Ты, мешок дерьма, — процедил холодно сквозь зубы, — не заткнешься наглухо — под траки брошу.
Булькнул, глаза выпятил — и снова:
— То-овари-ищ…
Свихнулся, похоже, от страху. И, — без «похоже» — обмочился.
— Оттащите, — повернулся я к конвоирам, — это дерьмо в сторону… пока. — И, возвращаясь к корнету: — Вторая рота, а дальше?
— Вторая рота третьего полка С-соколовской дивизии, — с полувсхлипом отзывается тот.
— Третьего полка? У вас что, нумерация полков не сквозная?
— Н-нет… для офицерских частей.
— Ваша задача?
— К наступлению темноты рота должна была с-сосредоточиться в районе деревни Ш-ш… — юнец осекся, сглотнул.
— Шумово?
— Да.
— Дойти до Шумово, а дальше?
— Д-дальше?
Издевается? Нет, думаю, молод еще — так испуг изображать. Разве что он из семьи, где папа-мама сплошь актеры, плюс дедушка дирижер с всемирной известностью.
— Что должна была делать рота в Шумово?
— Не знаю. Может, ротный… но он в голове шел.
— Где находится штаб батальона?
— Не знаю.
— Врешь.
— Я в с-самом деле не знаю… нас только сегодня перебросили сюда… майор Мезенцев подъехал на броневике и говорил с ротным…
— Перебросили откуда?
— Из Щекино… сначала на грузовиках до Одоева. Потом до деревни… деревни… я забыл, как она назвалась… смешное какое-то название…
— Брусна? Сомово? Кривое?
— Кривое, да-да, Кривое. Там нас встретил командир батальона, майор Мезенцев, и п-приказал выдвинутся к этой… Ш-ш… Шумовке.
— Что дислоцировано в Кривом? Какие части?
— Не знаю… какие-то тыловики… пехота тоже была.
— А штабы?
— Н-не знаю.
— Родные есть?
— Что? — непонимающе посмотрел на меня юнец.
— Родные, спрашиваю, есть?
— А-а… да, есть.
— Папа, мама?
— Мама… и сестра… сестра младшая.
— Увидеть их, — я говорил спокойно, почти ласково, — снова хочешь, а? Корнет Дергачев?
— Х-х… — он запнулся опять, сглотнул, закашлялся. Справился, поднял на меня взгляд — глаза мокрые. — Хочу.
— Тогда прекрати, щенок, в героя играть! А то, donnerwetter, и в самом деле доиграешься! Вон, — кивнул, — лежит уже один герой! Может, ты ему завидуешь? А? Завидуешь?
Только, с яростью, непонятно откуда взявшейся, думаю, посмей мне сказать, что — да!
И чем это юнец-корнет меня зацепил вдруг так? Или… просто нервы сдавать начали?
Вынул сигарету изо рта, смотрю — фильтр уже наполовину сжевал.
— На этой, — добавил тоном ниже, — вашей дерьмовой войне подохнуть — большого ума не надо. Вот уцелеть — это другое дело. Так что решай, корнет! Кем тебе быть больше по нраву — умным или… героем?
Черт, времени уже совсем нет. Две сигареты — это, считай, десять-двенадцать минут.
— Я… я хочу жить.
Посмотрел на часы — ну да, одиннадцать минут.
— Тогда докажи, что ты умный! Я из-за тебя на четыре минуты из графика выбился. И, если ты мне сейчас не сообщишь чего-нибудь такого, что это отставание скомпенсировать может — пристрелю, как собаку!
— Но я и в самом деле не з-знаю, — всхлипнул корнет, а подбородок у него при этом так и запрыгал.
— Не знаешь — значит, дурак! Ну же, — повысил я голос, — вспоминай, что ты в этом хреновом Кривом видел! И по дороге… давай, выкупай жизнь свою, пока лот с торгов к свиньям собачьим не сняли!
— Я-я н-ничего…
Я полуотвернулся на миг, унтерфельфебелю глазами посигналил — тот, молодец, понял: рожок выщелкнул-вщелкнул, затвором лязгнул… корнет от этих звуковых эффектов дернулся так, словно уже очередь в бок получил.
— Ш-штаб…
О! Подсеклась рыбка!
— Ну?! Штаб, дальше!
— Штаб дивизии… в одной из тех деревень. Не в Кривой, в другой…
— Какой еще дивизии? — небрежно так переспросил я, а у самого сердце куда-то в желудок проваливается.
— Нашей… Соколовской.
— Врешь! На вашей дивизии, считай, весь фронт сейчас держится — а ты мне хочешь впарить, что ее штаб в какой-то вшивой дыре расположился? Врал бы уж чего поумнее… скажем, штаб не дивизии, а бригады, и не в деревне, а хотя бы в Одоеве.
— Н-не вру… пожалуйста, поверьте… я слышал, двое офицеров говорили: генерал-майор свалился, как снег на голову, и штаб его теперь рядом будет… в Брусне он! — почти истерически выкрикнул корнет. — В Брусне!
У меня аж дух захватило. Ну, думаю, если ты, сучонок, мне все-таки соврал… я тебя в Антарктиде найду, даже если под императорского пингвина загримируешься! Но если нет…
— Ладно, унтерфельдфебель, проводите его до леса — и отпустите…
— Слушаюсь, — ухмыльнулся тот и в бок корнета стволом «эрмы» подпихивает. — Комм, цыпленок!
— Стой! — посчитал нужным вмешаться я. — Уточняю: отпустить — это значит отпустить!
Унтерфельдфебель моргнул недоуменно… потом плечами пожал.
— Слушаюсь, господин фельдлейтенант.
Я развернулся, запрыгнул на броню, начал люк открывать…
— Господин фельдлейтенант… а что с этим делать? — это про прапорщика.
Я задумался на миг.
— Бросьте, где лежит. Пулю на дерьмо тратить — жалко. Пусть с ним синие возятся.
Забрался в панцер, наушники натянул…
— Связь с «Магистром», Людвиг! И пусть сразу перейдут на резервную частоту.
Главное, думаю, чтобы никакая авровская сука сейчас на ней не сидела.
* * *Видимость преотвратная. По науке, конечно, до темноты еще больше получаса осталось, но — это до полной темноты, а в практическом, так сказать, приближении, на фоне леса или холма разглядеть уже сейчас можно разве чью-нибудь задницу белеющую, но никак не технику камуфлированную. Вдобавок начал наползать туман.
В принципе, у нас имеются ночные прицелы на «Мамонтах» и каждом втором «триппере». В другой раз это был бы козырь, но сейчас все портит этот собачий туман, да и вообще тянуть с каждой минутой становится все рискованнее — собственно, я уже потихоньку начинал удивляться, что нас авровские летуны еще не навестили.
Майор Кнопке планировал атаковать Брусну с двух сторон: его «Мамонты», их из-за поломок добралось лишь два, плюс разведвзвод и пехота Зиберта со стороны Сомово, я — по дороге от Кривого. Гауптман Зиберт же с остатками первых рот должен занять позицию напротив юго-западной окраины села и отстреливать тех, кто будет пытаться спастись.
Только план этот, как оказалось, не стоил и дерьма! Мы как раз выбрались на дорогу и остановились, дожидаясь отставшие на свежей пашне транспортеры, когда я увидел — иссиня-черный горизонт впереди вдруг вспышкой озарило, а парой секунд позже грохот выстрела донесся. И почти сразу же — еще две вспышки.
— «Носорог-1», — бьется у меня в наушниках тревожный голос Вольфа, — доложите обстановку? «Носорог-1», я «Магистр», доложите обстановку! Прием.
Так, «триппера» с кем-то сцепились… а с кем?
— Давай, — скомандовал я радисту, — на волну четвертой роты.
Как взрывной волной по ушам ударило — треск, ругань, рев какой-то…
— Scheisse!
— …бл…и, бл…и, бл…и… справа он, справа… Du Arsch!
— Назад, быстрее!