Родители его привыкли и даже радовались – поначалу Гриша и дома готовил как одержимый, вытеснив маманю с кухни в спальню, где она теперь уютно отдыхала за детективами и сериалами. А сын очень вовремя подавал ей то чашечку кофе с ореховым тортом, то шоколадные блинчики, а то вдруг коньячный пудинг, какого Малодубовы отродясь не едали. Вот вы бы – не радовались?
И никогда в жизни гениальный повар Гриша Малодубов, у которого за все время кухонной славы не случилось ни единого серьезного провала, не поверил бы, что однажды призвание обернется к нему задом, а к лесу передом.Гриша только начинал тогда трудиться су-шефом в «Эдельвейсе». Все силы в этом ресторане были ухнуты в пользу дизайна помещения и красивой одежды ганимедов: на собственно кухню у хозяев не хватило пороху. Сейчас об «Эдельвейсе» у нас в городе никто не помнит, но лет десять назад это было знаменитое место! В конце концов вкусно поесть можно дома или в узбекской забегаловке, но где вы встретите меню, вырезанные на деревянных дощечках? А клетчатые фартуки, которые там давали вместо салфеток? И живой, живее всех живых, огонь в камине, облизывающий дровишки, как кошка облизывает своих пока еще не утопленных котят…
На кухне между тем царили разор и катастрофа – и поддерживал все это в рабочем, так сказать, состоянии высокооплачиваемый столичный повар Анатолий Градовский. В столицах Градовский не удержался, сполз, как чулок по ноге небрежной дамы, к нам в провинцию – и пустил мощный корень в ресторане «Эдельвейс». Ганимеды сплетничали, что корень этот очень активно обихаживала жена хозяина лавочки Эльвина Куксенко, практически жившая в «Эдельвейсе» и коротавшая в ресторане замужние вечера.
Гриша не хотел слушать сплетен: ему претили разговоры про внебрачные амуры. Он и кино про супружеские измены не мог смотреть. Мучился, представляя Нателлу с чужим мужиком, и страдал страшно.Уцененный повар Анатолий Градовский, знакомя Гришу с трудовым коллективом, брал каждого за шкирку, как напроказившего кота, и подталкивал вперед:
– Вот это наша Даша, фейнер, блин, кондитер.
– А это – Стелла-овощерезка.
Стелла походила скорее на стелу – плоская, высокая, с широкими плечами, она терпеливо сносила дурные манеры шефа, явно к тому же подсмотренные у кого-то уважаемого. В момент знакомства Стелла трудилась над салатами из редьки – и от тепловато-гнусного, зубного духа в комнатенке было нечем дышать.
Градовский очень вовремя увел Гришу к рыбной девушке Анжеле, а впрочем, у нее пахло еще пуще.
– Анжела, наша рыбка. Царица разделки, враг чешуи. Маша и Наташа – посудные принцессы.
Гриша старался не смотреть в глаза работницам, ему стыдно было за глупую грубость шефа – вот удивился бы он, подсмотрев в этих глазах не отвращение и ненависть к начальству, а самую что ни на есть искреннюю женскую симпатию!
Градовский умел нравиться дамам. Он не любил людей и не подозревал, что им бывает больно, а такие обычно нравятся. Зато как повар Градовский был середнячок. Голая техника – ни на одной струне, ни на двенадцати никогда не сыграет так, чтобы сердце зашлось. Это встречается у некоторых писателей – и метафоры на месте, и сюжет крепок, будто броня, и тема актуальная, а души – не хватает. Нетути! И все распадается без нее, без этой души, – все разваливается по страницам, словно в плохо склеенной книжке.Начав работать су-шефом, Гриша сразу понял, что к чему в «Эдельвейсе». В кухне Градовский появлялся редко, капризничал зато часто и сам готовил в основном только то, что умел, а удавалось ему немногое. Ребра гриль, грибной суп, четыре тривиальных салата, яблочный пирог с мороженым, и тот, кстати, делала кондитер Даша под немигающим присмотром шефа. Детский сад!
– Рыбу я не люблю, – признавался шеф Грише, – да и какая у вас тут в Сибирях рыба?
Гриша кривил рот – ну и что? Ему тоже не все продукты нравятся, но для шефа такие вольности недопустимы. Тем паче что и в Сибирях при желании можно найти приличную рыбу – не все меряется лососями, хотя, спору нет, мерка эта очень удобная. Гриша мог за пять минут доказать Евгению, как тот не прав, но у него каждая дневная минута на счету. Надо было искоренять заведенные Градовским порядки, держать в тонусе трудовой коллектив, составленный из девушек и женщин сложной судьбы, наконец, надо было освежить опостылевшее всему городу меню «Эдельвейса». Люди привыкли ходить по ресторанам, и одних лишь дизайнерских изысков им уже явно не хватало.
Так что покуда расслабленный Градовский развлекал Эльвину Куксенко, влюбленную в него по самую свою макушку, осветленную в лучшем городском салоне красоты, Гриша Малодубов сочинял первое авторское меню, вдохновленное сияющим светом Италии.– … Ах, Италия! – вздыхала Нателла, глядя на снежный сугроб, из которого им предстояло выкапывать машину. – Как хорошо там было, помнишь, Гриша?
Гриша помнил. До сих пор горло перехватывало от аромата моденского уксуса – коричневого, как шоколад. Влажное, будто рисовое поле, ризотто, мясистые ломтики белых грибов и желтая сочная полента. И флорентийский бифштекс! Когда его проносили мимо, Нателла буквально катапультировалась с места и ткнула пальцем в дымящуюся – чужую, между прочим, порцию: «Хочу!»
Меню свое Гриша назвал просто, но с горчинкой: «Сказки об Италии». Пасту он отлично делал сам, а для хорошего соуса, как известно, нужны только фантазия и стремление к утилизации завалявшихся продуктов. В Модене знакомый повар научил Гришу готовить соус с вялеными помидорами, и у Малодубовых с тех пор всегда водились душистые и морщинистые, как щека любимой бабушки, томаты. Ну а лук, чеснок и зеленушечка в России не проблема – вот вам и паста № 1, названная в честь Нателлы.
– Спагетти с нутеллой? – хмурился залетный итальяно веро , листая меню в «Эдельвейсе», а Ленка Палач, взятая по Гришиной протекции старшей официанткой, важно отвечала, что в виду имеется не шоколадная замазка, а женское имя и что спагетти, натуральменте, кон помодори секки. И пусть итальянцы воспринимают знание их чудесного языка чужестранцами как абсолютную норму жизни, этот все же присвистнул вслед Ленкиной попе, уходящей в дымящуюся, как поле боя, кухню, где властвовал великий су-шеф Малодубов.
«Су», впрочем, вскоре отпало – сошло легко и безболезненно, как кожица с запеченного перца.
Салат из разноцветных перцев с обжаренными кедровыми орешками и моденским уксусом Гриша назвал попросту – «Модена». Суп из белых грибов с фенхелем – «Тосканская мелодия». А флорентийский бифштекс (почти получился, почти правильно!) и тирамису повар никак называть не стал – они сами себе имена, вот имен-но! Еще несколько блюд – и можно представлять новое меню.Единственный вопрос: как сказать об этом Градовскому? Разомлевший в хозяйкиных объятиях, как сытый кот, шеф давным-давно впал в творческую летаргию, но не зря внешностью Евгений напоминал крокодила – они тоже не двигаются многие часы, зато потом как прыгнут! Костей не соберешь.
Преданная Ленка Палач советовала пойти напрямую к Эльвинкиному мужу, но благородный (хотя с виду о нем такого и не скажешь) Гришаня никогда не смог бы начать сольную карьеру с подлостей. Нет! Благородный су-шеф Малодубов дождался, пока окончательно расслабившийся Градовский уехал с Эльвиной на курорт, и в их отсутствие опробовал меню на желудках трудового коллектива, Нателлы и ее знакомых журналисток, насколько прожорливых, настолько же и болтливых.
Это была прекрасная идея – позвать пишущих девиц на огонек и накормить под Челентано так, чтобы даже в животах у них урчало исключительно на итальянском языке! Нателла в то самое время пристреливалась к профессии гастрокритика – ей нравилось пробовать от всего помалу и оставлять еду на тарелке, что Гришу раздражало бы в любом другом человеке, но всегда прощалось восхитительной Н. Наталья Восхитина – такой псевдоним сочинила для себя Нателла, подписав им первую заметку о новом – на редкость удачном! – итальянском меню «Эдельвейса».Благодарные девицы, удачно переварив дармовой ужин, разразились не менее восторженными сочинениями – и вот Гриша стоит пред разделочным столом, как у гильотины, выслушивая акающую ругань шефа.
– Как я посмел? – переспросил Гриша, глядя при этом глаза в глаза Эльвине Куксенко, раздувающей ноздри – не то от злости, не то от голода. – Да вот посмел, и все. Надоело позориться перед клиентами – второй год подаем одно и то же. Твои ребра всем поперек глотки стоят!
Обидеть художника, как известно, может каждый, но не каждый художник будет нести обиду, как крест, – красиво и смиренно. Анатолий Градовский с детства был приучен брутальным папой давать сдачи всякому, кто заслужил: и сейчас он налился кровью, схватил любимый нож и так нехорошо, гортанно вскрикнул, что Гриша отшатнулся в сторону. Гришин папа всегда учил сына решать проблемы мирно и желательно – словами.
– …Гриша умеет вкусненько, а Толька надоел, – томно объяснила Эльвина кадровые перестановки в «Эдельвейсе» мужу.
Анатолия Градовского сослали в ресторацию быстрого питания, а Гриша примерил наконец колпак шеф-повара – сел как влитой!
От Эльвинки он отделался с трудом, но «Эдельвейс», впрочем, все равно закрылся – не пережил 98-го года. Зато один из его клиентов, знаменитый городской деятель Юрий Карачаев, не забыл талантливого белобрысого повара и пригласил возглавить первый в городе ресторан итальянской кухни. Гриша предложил назвать ресторан «Модена», и Карачаев, пожевав с минутку губы, согласился.
Нателла к тому времени окончательно срослась с волчьей шкурой гастрономического критика – и хлестала рестораторов статьями, как перчаткой, – по щекам. «Модену» она, ясное дело, всерьез не задевала, а лишь изредка деликатно покусывала – будто заигравшаяся кошка.Гриша правил и царствовал на кухне – там у него были сразу и восточная деспотия, и абсолютная монархия, и культ личности. С годами он обзавелся привычкой петь за работой, причем пел почти всегда одно и то же. Верная Ленка Палач, выведенная теперь Гришиными заботами в су-шефы, могла определить по первым же нотам, тихо, но аккуратно спетым Малодубовым, в каком он пребывает настроении и что именно делает. «Вдоль платанов смотревших листвой в небеса нас умчал комфортабельный ЗИС» – чем-то расстроен, но терпеливо глазирует морковь или режет – сам! немыслимо! – лук для пирога. «Отцвели уж давно хризантемы в саду» – проверяет, как поработал трудовой коллектив. «Я ехала домой» – ну это понятно. Еще в репертуаре Григория Алексеевича Малодубова значились один из венгерских танцев Брамса, Лав Ми Тендер, Бесаме Мучо и, любимейшая, челентановская Соли – ее Гриша исполнял всякий раз, смешивая соус для своих секретных спагетти «Челентано».
– … E’ inutile suonare qui non vi aprira’ nessuno-o-o… – вполне чистенько для повара пел Гриша, кидая в любимую сковородку свежий чеснок в шелухе.
Чеснок повозился в масле, разогреваясь, и начал отдавать будущему соусу свою ароматную сладость. Сейчас было крайне важно не упустить момент, вовремя добавить следующий ингредиент.
И Гриша обязательно добавил бы его, если бы в их любовь с соусом не вмешалась Палач:
– Гриша, тебя там спрашивают, говорят – от Нателлы.
Именем Нателлы в Гришиной жизни открывалось все. Жена воспитала в нем именно такого мужчину, которым он сам всегда хотел стать, и он ни в чем ей никогда не отказывал. Даже на балет ее обожаемый Гриша ходил покорно, как пес на веревочке. Героически терпел четыре действия и пытался не проваливаться в сон. Он, кстати, считал, что на балетах с операми зрители только делают вид, что в восторге, – разумеется, кроме его жены. На «Жизели», помнится, Нателла так восхищалась, что случайно обдала слюной левый Гришин глаз. Оросила! «Плюнь в глаза, скажет «божья роса», – вспомнил Гриша народную мудрость. От Нателлы всё – божья роса. Даже посетитель, прервавший работу, как коитус на самом интересном месте…
Гриша с тоской посмотрел на сковородушку и, вытирая на ходу руки, пошел в крошечный кабинетик, где еле помещались рабочий стол, компьютер и фото Нателлы в резной, как наличник, деревянной рамке.
Посетитель, впрочем, поместился в кабинетике запросто – потому что это была посетительница. Хрупкая дамочка лет тридцати. Нателла угадывала возраст с точностью до месяца рождения, она и знаки зодиака каким-то загадочным образом определяла, не глядя в паспорт. Но Нателлы здесь не было.– Чем могу? – устало спросил Гриша. Дамочка его не впечатлила.
– Мне сказала ваша жена… я с ней знакома по университету, так вот… она сказала, вы можете научить меня готовить.
Гриша не поверил. Нателла? Зачем ей? Можно, конечно, позвонить и проверить, но неудобно делать это при гостье. И если она действительно пообещала…
– Катя. Парусова Катя.
«…пообещала Кате мою помощь, – думал Гриша, – значит, я должен хотя бы что-то для нее сделать».– А вы хотя бы представление имеете о том, что такое кухня?
Катя вспыхнула:
– Конечно! Я хочу посмотреть, как все устроено у профессионального повара, и взять у вас пару уроков, можно?
– Переодевайтесь, – скомандовал Гриша. Конечно, он не откроет этой Кате своих лучших рецептов, но пару уроков… если Нателла просила… Почему бы и нет?
Изумленная Палач притащила в подсобку халат, а Гриша поспешил к своему соусу. Уроков ему давать не приходилось.
– Что вы умеете делать? – сурово спросил Гриша у девицы.
– Итальянский фасолевый суп.
Гриша пальцем показал, где все лежит, и бросился к «Челентано». К счастью для Кати, соус получился таким, как надо – густым, полнокровным, чуточку хриплым и страстным.
Через полчаса подобревший Гриша склонился над кастрюлей практикантки и тут же отпрянул – там плавало нечто вроде темных свинских помоев, по верху которых неслись в свободном плавании взбаламученные кусочки будто бы отходов.
Девчонки хихикали, Палач была красной, как карпаччо, – словно это она сварила такую мерзость. А Катя смотрела на шеф-повара Малодубова с вызовом. И шеф-повара Малодубова это зацепило.
– У меня есть знакомая, – откашлявшись, сказал Гриша, – с телевидения. С канала «Есть!». Так вот у них там выходит передача «Фиаско» – и они представляют коллекцию заваленных рецептов. Жуткое дело!
– Жуткое, – легко, как блин в полете, подхватила тему Ленка Палач, хотя ее никто не спрашивал. – Там была пицца из сушек – из таких мокрых, распаренных сушек с мясным фаршем. Еще картофельное пюре «Фиалка» цвета ядовитой жвачки и зразы с баночками из киндер-сюрпризов.
– И это… – Гриша щелкнул пальцами в поисках слова, – это вот изделие могло бы там блеснуть, честное слово!
Катя полоснула по нему взглядом – холодным, как лезвие.
– Я теоретик, – хмуро сказала она. – Практики почти не было. Но вы все же попробуйте.
Палач с девчонками расхохотались уже в полный голос. Да чтобы Гриша… Да чтобы это пойло… Но он – попробовал. Маленьким половничком брезгливо зачерпнул мутную жижу и поднес к своему опытному рту.
Катя ждала, опустив глаза долу, а Гриша прислушивался – пусть выскажутся вкусовые бугорки!
Бугорки сказали, что суп при всей гадкой внешности у Кати Парусовой получился отменным. В супе был тот дикий и прелестный вкус итальянской деревенской кухни, какой не сыщешь в больших городах. Любопытно, где эта дура раздобыла такой добротный рецепт?
– Хорошо, придешь завтра к восьми, поучимся, – махнул рукой Гриша, и Катя просияла, будто он пообещал ей полцарства и принца с белым конем.…Поздно вечером, уже проваливаясь в крепкий и густой, как харчо, сон, Гриша все-таки вспомнил, что должен был спросить у Нателлы.
– Та девушка, Катя, которую ты прислала… – вяло пробормотал засыпающий шеф-повар, и жене пришлось его хорошенько встряхнуть, чтобы дождаться продолжения.
– Какая еще девушка? – дослушав сонную речь Гриши, возмутилась Нателла. – Не присылала я тебе никаких девушек, еще чего!
Малодубов удивился, но все равно заснул, а поутру, раздумавшись после трех чашек кофе, решил не рассказывать ни Нателле о том, что на самом деле произошло, ни Кате – о том, что ее обман раскрыт. Чем-то она заинтересовала его, да и рецепт ужасного фасолевого супа надо было выяснить.
Он велел по-быстрому оформить Катю на самую низшую ставку. Нателла, внимательно следившая за всем, что происходит в жизни мужа, тут дала промашку и ничего не заметила. А с Палач они были не настолько близки, чтобы Ленка побежала к супружнице шефа с докладом – Палач Нателлу недолюбливала. Но знали бы обе, что принесет в их мирную кухню новенькая скромница…Катя росла, как сорняк, и Гриша только успевал подкидывать ей новые и новые задания. Ждал, когда она сломается, и гадал – на чем? Катя невозмутимо принимала брошенную в лицо одноразовую перчатку и готовила как одержимая – лазанью, оссобуко, конкильони, минестроне… Помойный фасолевый суп облагородился и занял почетное место в меню – а Катя метала в Гришу все новые и новые рецепты. Фейнер-кондитер Даша, ушедшая следом за Гришей из «Эдельвейса», надувала щеки от обиды: новенькая замахнулась на сладкое! Ее ореховый, легчайший и нежный, десерт, украшенный сахарными буквами «Я торт!» вырубил Дашу из рабочего настроения на целую неделю. А какие она делала миндальные кексы – Гриша от одного запаха сходил с ума! Впрочем, он и так сходил с ума – впервые с тех счастливых и ужасных детских лет перед ним во весь свой рост встала ненавистная проблема выбора. Стоит ли заниматься и дальше поварским делом, если случайная птичка творит на кухне такие чудеса?
– Знаешь, Гриша, – сказала однажды Катя Парусова, взбивая малиновый крем, – один поэт бросил писать стихи, когда прочел то, что сочинил его знакомый подросток. Это было так хорошо, что поэту показалось глупым тратить остаток жизни просто на то, чтобы его догнать…