– Нет, полиция тоже замешана.
– Как? Почему?
Я увидела, что Ленка вновь готова разрыдаться, и цыкнула на Алку:
– Да подожди ты с вопросами! Дай человеку прийти в себя, потом она сама всё расскажет.
– Ладно. – Алка вернулась в образ гостеприимной хозяйки. – Проходите, пожалуйста, раздевайтесь, вот вам тапочки. Столовая прямо по коридору. А может, хотите сначала посмотреть квартиру? Я вчера купила потрясающие шторы в спальню.
Я выразилась со всей прямотой:
– Ты, мать, совсем ку-ку? Не чувствуешь важности момента? Может, еще предложишь нам в картишки перекинуться?
Безруких и сама поняла, что сморозила глупость, и принялась оправдываться:
– Просто двухэтажная квартира – это вообще-то редкость, особенно для нашего города. Вот я и подумала, что вам будет интересно…
Неожиданно Ленка подала голос:
– А мне и правда интересно.
– Вот видишь! – победно вскинулась Алка. – Нормальным людям это интересно. Пойдем, Леночка, я тебе покажу. Ты не представляешь, с каким трудом мы получили разрешение на объединение двух квартир! На то, чтобы согласовать перепланировку, ушло три месяца! Но результат того стоил.
Они пошли в глубь квартиры, я двинулась вслед за ними. Алка тарахтела без умолку. Было видно, что она гордится каждым квадратным сантиметром жилой площади, и если ее не остановить, может болтать до утра.
– Мы купили две «однушки» на восьмом и девятом этажах, соединили их лестницей, и получилась огромная «трешка». На первом уровне у нас гостевая зона: кухня-столовая, гостиная и санузел для гостей. На втором уровне личное пространство: спальня, детская, гардеробная и две ванные…
Комната, которую Алка с претензией обозначила как «кухня-столовая», показалась мне обычной кухней, разве что чуть больше типовой. В центре стоял большой овальный стол, окруженный венскими стульями. Белая скатерть, красивая посуда, аккуратно разложенные столовые приборы – Алка явно намеревалась отметить мой приезд праздничным ужином. Или в семье Нащекиных каждый прием пищи – это праздник?
Гостиная была оформлена в фиолетово-бордовых тонах. От назойливых оттенков у меня зарябило в глазах. Обстановка была довольно стандартной: диван, два кресла, телевизор в полстены. Единственная оригинальная деталь мебели: вместо «стенки» – низкие полки, расставленные по всему периметру комнаты. Мне показалось, что это не очень практично, ведь пыль имеет обыкновение скапливаться на полу. Однако хозяйку это, похоже, ничуть не смущало.
– Полки делали на заказ в московской фирме. Авторская работа! Между прочим, у того же дизайнера заказывал мебель Филипп Киркоров, я видела фотографию на стене! Представляете, сам Киркоров!
У Алки был ужасно напыщенный вид; чтобы не рассмеяться, я притворилась, будто меня страшно заинтересовали обои. Она заметила это и радостно зачастила:
– Обои тоже покупали в Москве. Нидерландские. Прелестные, правда? Шторы из ткани-компаньона, продаются там же. Безумно дорогие, но красота требует жертв.
Я хотела было возразить, что «дорого» – не всегда синоним «красиво», но промолчала. На вкус и цвет, как говорится…
По витой лестнице мы поднялись на второй этаж. Мимо детской прошли на цыпочках.
– Ребенок уже спит, – объяснила Безруких.
– Кто у тебя? – спросила я.
– Девочка, два с половиной года.
– А моему пять… – едва слышно прошептала Алябьева.
– Я долго выбирала имя, остановилась на Надежде. Она у нас поздний ребенок, мы ее так долго ждали, но надежду не теряли. Послушайте, как красиво звучит: Надежда Никитична Нащекина!
Я выразила Алке свое восхищение:
– И как ты только всё успеваешь: и хорошо выглядеть, и ужин приготовить, и ребенку сказку на ночь почитать.
Она польщенно заулыбалась, но была вынуждена признаться:
– Вообще-то у нас няня. С проживанием.
– В смысле? – не поняла Ленка.
Хозяйка перешла на шепот:
– Няня живет в квартире, в комнате вместе с Надей. Очень, знаете ли, удобно: дома всегда кто-то есть, если необходимо отлучиться, не надо думать, куда деть ребенка.
Я усмехнулась:
– Ага, такая круглосуточная прислуга. Неплохо устроились!
Алка обиделась:
– Наша няня – вовсе не прислуга, она практически член семьи, что-то вроде тети. И между прочим, ее труд весьма неплохо оплачивается.
Я хотела сказать, что обычно тетям не платят за общение с племянниками, но сдержалась. Алка наверняка решила бы, что я специально придираюсь, потому что завидую. Возможно, если хорошенько покопаться в моем подсознании, так оно и было.
В хозяйской спальне преобладали спокойные цвета: белый, коричневый и оттенки бежевого. Алка продемонстрировала новые занавески, затем вытащила из шкафа для сравнения старые. Мне лично разница показалась несущественной, но я с жаром подтвердила, что новые шторы «ну просто идеально вписались в интерьер»!
Наконец хозяйка вспомнила об ужине, и мы спустились на первый этаж.
– Замучаешься вот так целый день по лестнице бегать, – заметила я.
– А зачем бегать?
– Мало ли зачем. Перекусить, например, захочется. Чайку попить с плюшками.
– Мы не едим мучное, – отрезала Алка, – от него развивается кариес.
– Ну а ребенок? Ему же постоянно что-то надо на кухне. Думаешь, няне легко туда-сюда шастать?
– За это ей и платят, – довольно равнодушно отозвалась хозяйка, доставая столовые приборы для Алябьевой. – Ладно, девчонки, рассаживайтесь. Кому какой салат положить? Вот с кальмарами, этот – с сыром, а тот – с бужениной. Учтите, что основное блюдо у нас будет ризотто с курицей и грибами.
Я восхищенно ахнула:
– Алка, неужели ты сама всё приготовила?
Хозяйка тонко улыбнулась:
– Не совсем. Возможно, ты не знаешь, но у нас ресторан. Между прочим, лучший в городе, называется «Sелена». Первая «эс» пишется по-английски, как доллар.
Я усмехнулась: очевидно, Алка держит нас за необразованных деревенщин. «Эс» как доллар! Да я, на минуточку, владею двумя европейскими языками! И турецкий перевожу со словарем.
– У вас? – уточнила я. – В смысле – у вас с Никитой?
Легкая тень набежала на ее лицо.
– Формально ресторан принадлежит Никите, он там директор, но на мне реклама и связи с общественностью. Вы были в «Sелене»?
Мы с Ленкой синхронно покачали головами.
– Еще побываете, – обнадежила Алка, – юбилей Марии Николаевны будет проходить там. Слушайте, у меня припасена бутылка чудесного французского винца, может, выпьем по глоточку?
Я выразительно вытаращила на Алку глаза: с какой это радости нам напиваться? Но Ленка неожиданно попросила:
– Мне бы чего покрепче…
– Есть водка и коньяк.
– Давай коньяк.
Она залпом опрокинула рюмку коньяка и даже не поморщилась. Мы с Алкой, цедившие красное вино, обменялись многозначительными взглядами.
И тут Алябьеву прорвало:
– Сегодня я пришла за Костиком в сад, а меня там уже ждали…
Глава 3
Когда Лена пришла за сыном в детский сад, в группе его не оказалось.
– Где Костик? – спросила она.
– Там, – неопределенно махнула рукой воспитательница. – Пройдите к заведующей, с вами хотят поговорить.
Мать вспомнила, что минуту назад видела перед воротами полицейскую машину, и испугалась:
– С Костей что-то случилось?
Воспитательница ничего не ответила, и охваченная паникой Ленка помчалась к руководству.
В маленький кабинет набилась куча народу. Сначала Алябьева выхватила лицо заведующей садом Марины Георгиевны Бизенковой, потом узнала инспекторшу из соцзащиты, кажется, ее звали Ольга Валентиновна Махнач. Остальные трое мужчин были полицейскими в форме. При ее появлении все встали, один страж порядка, тот, что постарше, зачем-то вытащил резиновую дубинку и принялся постукивать ею по ладони.
Ленка поняла, что случилось что-то страшное, и прошептала ватными губами:
– Где мой сын? Он жив?
– С Константином все будет в порядке, – сухим тоном отозвалась инспектор Махнач. – Елена Сергеевна, довожу до вашего сведения, что отдел опеки и попечительства принял решение изъять у вас ребенка.
До Ленки не сразу дошел смысл сказанного. Сначала она обрадовалась: «Жив, жив Костик! Если хотят изъять, значит, жив!» Потом обомлела:
– Как «изъять»? За что?!
– За ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. С ребенком жестоко обращаются в семье. Мы зафиксировали на его теле синяки и ссадины, которые остались после побоев.
– Вы в своем уме?! – закричала мать. – Я Костика не бью! Да, у него есть синяки на ногах, но это от катания с горки! Покажите мне хотя бы одного ребенка, который катается на санках, без синяков!
Присутствующие никак не отреагировали на ее эмоциональную речь. С тем же успехом Алябьева могла обращаться к детским стульчикам, расписанным под хохлому.
Инспекторша продолжила обвиняющим тоном:
– Психолог отмечает, что мальчик замкнут, тревожен, не хочет говорить о матери, боится идти домой. Ребенок неухожен, явно голодает, ходит в грязной одежде.
– Ну что за бред вы несете! – Елена воззвала к заведующей детсадом: – Марина Георгиевна, да скажите же им! Разве я бью Костика? Разве он голодает? Разве у него грязная одежда? Это ведь неправда!!!
Бизенкова не ответила, только закатила глаза к потолку, словно сцена действовала ей на нервы.
Алябьева поняла, что все бесполезно. Что бы она ни сказала, это ничего не изменит. Они пришли забрать Костика и заберут его в любом случае. Что-то странное стало происходить со слухом, слова долетали до нее с огромными паузами. Махнач ритмично открывала и закрывала рот, а Елена слышала лишь обрывки: «жестокое обращение… существует угроза жизни ребенка… немедленно изъять».
Ленка осознала, что еще секунда – и она грохнется в обморок. Усилием воли она заставила себя стоять, даже расправила плечи.
– Отдел опеки и попечительства подал в суд иск о лишении вас родительских прав. Заседание состоится через неделю, вот повестка, распишитесь. – Инспекторша сунула в руки Алябьевой бумажку.
Лена отпрянула:
– Я не буду подписывать!
– Это ничего не изменит. Заседание состоится в любом случае, даже если вы не явитесь.
– Где мой сын?! – закричала мать.
Полицейский, который держал резиновую дубинку, подал голос:
– Успокойтесь, иначе мы применим к вам силу.
Ленка сердцем чувствовала, что Костик еще находится в саду, его не успели увезти. Мать выскочила из кабинета и кинулась открывать все двери, какие попадались ей на пути.
– Костя! – кричала она. – Костик Алябьев! Сынок, ты где?
За одной из дверей послышался детский плач. Ленка толкнула ее, но она оказалась заперта.
– Костик, ты тут?
– Мама! – закричал Костик. – Забери меня отсюда!
Алябьева видела, как мужчины высаживают дверь ногой, никогда раньше ей не приходилось это делать, но сейчас она приказала:
– Сынок, отойди подальше от двери, к самому окну!
И с первого удара выбила хлипкий замок.
Она бросилась в комнату, схватила своего малыша в охапку, вдохнула родной запах…
Но к ним уже бежали. Пока трое полицейских держали Елену, инспекторша соцзащиты пыталась отодрать Костика от матери. Мальчик верещал что есть сил, вырывался, укусил злую тетку за руку.
– Вот гаденыш! – скривилась Махнач, разглядывая кисть. – До крови прокусил, никакого воспитания! Так, ребята, – сурово обратилась она к стражам порядка, – шутки кончились, приступайте к работе.
Пожилой полицейский убрал резиновую дубинку и вытащил электрошокер. Когда двое его коллег оттащили ребенка, он приставил шокер к шее Алябьевой и пустил разряд.
Елена упала на пол. И до последней секунды, пока не потеряла сознание, в ее ушах звучал душераздирающий крик:
– Мамочка-а-а!!!
***Ленкин рассказ поверг меня в шок.
– Вот скоты! – повторяла я. – Какие же они скоты!
– А дальше что было? – спросила Алка, нервы у которой, вероятно, были покрепче.
– Как пришла в себя, выбежала на улицу, но полицейской машины уже и след простыл.
– Скоты! – вставила я.
– Дальше у меня идет небольшой провал в памяти, – продолжала Алябьева. – Наверное, я села прямо в снег и просидела так довольно долго, потому что превратилась в ледышку. Чтобы согреться, пошла куда глаза глядят. Потом побежала, потому что не могла спокойно идти. Помню, несколько раз падала, довольно сильно ударялась, но боли не чувствовала. У меня окоченело не только тело, но и душа. Я не представляла, как буду жить без Костика. Не видела смысла идти домой, если его там нет. Без ребенка вообще ничего в жизни не имеет смысла, ничего!
Тут Ленка, которая столько времени держалась молодцом, разрыдалась. Я принялась гладить ее по спине, а Алка подлила коньяку:
– Выпей, полегчает!
Одним глотком Алябьева осушила рюмку, и ей действительно полегчало. Она могла рассказывать дальше, хотя язык у нее уже заплетался.
– В общем, на какую-то секунду у меня отключились мозги. Сейчас-то я понимаю, что если умру, то уж точно не верну Костика. Но тогда меня охватила такая безысходность… Я не видела другого выхода… Вы меня понимаете?
Я сочувственно кивнула:
– Понимаем. Ты не могла больше выносить эту боль.
Ободренная моей поддержкой, Ленка зачастила:
– Да, правильно, не могла выносить боль. Вот и решила, что если брошусь под машину, кошмар закончится. Если бы не ты, Люська, размазало бы меня по асфальту, как муху. Девочки, вы меня осуждаете?
– Ни в коем случае! – заверила я. – Даже не смей так думать! Сейчас надо думать о другом – как вернуть ребенка. Куда его увезли?
– Я не знаю! – в отчаянии выкрикнула Ленка. – Они не сказали!
– Наверное, в детский дом, – предположила Алка, – у нас в городе есть один. Или, возможно, его отправили в соседний Ногинск… Если честно, мне непонятно, с чего вдруг тобой заинтересовалась соцзащита. Ты состоишь там на учете?
Алябьева ощетинилась:
– По-твоему, я похожа на алкоголичку или наркоманку?
– Ну, что ты, конечно, не похожа, – мягко сказала я, – просто Алке кажется странным, что они прицепились именно к тебе.
– Ни на каком учете я не состою! – упорствовала Ленка.
Я тоже не отступала:
– Но ведь ты узнала инспекторшу из соцзащиты. Как, говоришь, ее зовут?
– Вроде бы Ольга Валентиновна Махнач.
– Значит, ты с ней знакома?
– Видела один раз. В субботу она приходила к нам домой с проверкой.
Неделю назад в квартиру Алябьевых позвонили. На пороге стояла женщина в енотовой шубе, в руках она держала папку для бумаг. Дама представилась инспектором соцзащиты. Она объяснила, что в отдел опеки и попечительства обратились Ленкины соседи с жалобой, что в квартире часто плачет ребенок. Инспектор Махнач пришла, чтобы поговорить с мальчиком и проверить, в каких условиях он живет.
Первым делом Ольга Валентиновна осмотрела кожные покровы ребенка на предмет наличия следов побоев. Таковых не оказалось. Потом чиновница приступила к допросу:
– Маму любишь? Что сегодня ел на завтрак? А на обед?..
Костик хотя и стеснялся незнакомой тети, но отвечал, что маму любит, на завтрак ел омлет с горошком, а на обед – рыбный суп, картофельное пюре с котлетой и компот…
Ленка объяснила, что Костик очень любит купаться, может часами плескаться в ванной, из воды всегда вылезает со скандалом и слезами. Скорей всего, именно эти крики и слышали соседи.
Чиновница осмотрела комнату, убедилась, что у мальчика есть отдельное спальное место, вдоволь одежды и игрушек. Заглянула в холодильник, увидела масло, сыр, курицу, пересчитала бутылочки с детским йогуртом… Результатом проверки Ольга Валентиновна в целом осталась довольна, хотя и сделала замечание по поводу неглаженого белья, которого у Елены скопилась целая корзина. Инспектор ушла, и до сегодняшнего дня Алябьева ее не видела…
– Причем тут неглаженное белье? – удивилась я. – Какое отношение оно имеет к воспитанию ребенка? Да оно у всей страны не глажено!
Неожиданно Ленка стукнула кулаком по столу, да так сильно, что зазвенели тарелки.
– Я их ненавижу! Я их убью! Даю вам слово, я их убью!
Уткнувшись лицом в ладони, она раскачивалась взад-вперед и твердила словно заведенная:
– Убью, убью, убью…
Очевидно, Алябьеву окончательно развезло. Ох, не следовало ей пить на пустой желудок!
Хозяйка подхватила ее под руки:
– Пойдем-ка баиньки, дорогая! Я постелю тебе на диване в гостиной.
Они ушли, и уже через пять минут Алка вернулась.
– Спит. Рухнула в кровать и мгновенно отрубилась.
– Неудивительно, – отозвалась я, – у нее сегодня был ужасный день. Наверное, самый страшный в жизни.
Алла села за стол, задумчиво пожевала листик салата и спросила:
– Что ты обо всем этом думаешь?
Эмоции у меня закипали через край.
– Это просто безобразие! Произвол и насилие! Как можно было так жестоко отнять ребенка у матери? Трое полицейских с резиновыми дубинками и электрошокерами на одну женщину! Тьфу!
– Да я о другом, – отмахнулась Алка. – Ты ей веришь? По-твоему, она говорит правду?
– О чем ты? – искренне не понимала я.
– Да о том, что у нормальной матери никогда не заберут ребенка! Мне кажется, Ленка что-то не договаривает. Наверняка она давно состоит на учете в соцзащите. Ты обратила внимание, как она коньяк хлещет? Как заправская алкоголичка.
– А ты бы не хлестала, если бы у тебя отняли ребенка? Ты только представь!
– Не буду я представлять, – надменно отозвалась Алка, – со мной такого никогда не случится. К твоему сведению…
Договорить она не успела, потому что в этот момент в замке повернулся ключ, и входная дверь открылась.
– Это Никита, – зашептала Алка. – Я не говорила ему, что ты приедешь, хотела сделать сюрприз. То-то он обрадуется!
Ага, подумала я, а еще больше он обрадуется, когда обнаружит пьяную в лоскуты Алябьеву на диване в гостиной.
Хозяйка выскочила в холл, а я осталась на кухне. Со своего стула я не могла видеть, что происходит в коридоре, зато отлично слышала.