Кажется, сегодня вечером у меня намечается серьезный разговор с Алкой. Я решила, что пора уходить, и поднялась со стула:
– Свет, насчет поздравления для Марии Николаевны. Я понимаю, что у тебя на это, скорей всего, нет времени, но ты не беспокойся, я сама что-нибудь придумаю.
– Не надо ничего придумывать, – отозвалась Теплякова, – у меня уже все готово. Сейчас, только отправлю на печать…
Принтер с тихим шуршанием выплюнул листок, Светка протянула его мне.
Я вчиталась в строчки:
– Классно, правда? Я еще потом такой тост скажу. Ну, за столом, когда будем юбилей отмечать.
Я подозревала, что Теплякова не сама придумала эти стихи, а творчески переработала чужие, но все равно похвалила:
– Хорошее поздравление. Кстати, у Марии Николаевны уже есть норковое манто. Вернее, норковый жилет. Выглядит она в нем обалденно! Я так рада за нее, здорово, что наша учительница может позволить себе дорогую вещь. Не то что раньше, когда она годами ходила в одном и том же костюме, помнишь? Коричневый такой, с воротником-шалькой, буклированный.
– Люська, ты читаешь мои мысли! – радостно отозвалась Светка. – Я постоянно твержу своим детям: девочки, вам так повезло, вы живете в такое счастливое время, когда можно купить любые игрушки, любую одежду – да что угодно! И не надо стоять по полдня в очереди, записываться в список, ходить отмечаться. Просто пришел в магазин – и купил!
– Ну да, не то что при социализме. Помнишь, как Алка Безруких убивалась из-за французского лифчика? Это же был безумный дефицит, у спекулянтов стоил целое состояние! Наверное, родители за него ползарплаты отдали.
Теплякова сделала таинственное лицо:
– Хочешь, открою секрет? Алка сама его туда забросила.
– Куда?
– Да на дерево. Я собственными глазами видела, как она надувает воздушные шарики.
– Почему же ты никому не сказала? – изумилась я. – Ведь все обвиняли Ленку Алябьеву!
Теплякова пожала плечами:
– Не хотела портить отношения. Да и вообще, не мое это дело. Алка с Ленкой были самыми красивыми девочками в классе, вот я и решила, что они сами как-нибудь разберутся.
Ага, вот ты и прокололась, голубушка! Не такой уж ты ангелочек! Как все страшненькие девушки, завидуешь красоткам и не прочь нагадить им исподтишка.
Светка наткнулась на мой негодующий взгляд, поправила прическу (кстати, всё ту же мочалку невнятного цвета) и широко улыбнулась.
Она улыбалась так радостно, будто не существовало ни крючковатого носа, ни глазенок в кучку, ни пакли на голове. И я подумала, что еще в детстве Теплякова выбрала абсолютно правильную линию поведения. Красивой женщине прощают многое, несчастной женщине прощения нет.
Глава 12
По совету Тепляковой я вызвала такси и действительно за умеренную плату с комфортом прокатилась до Алкиного дома.
Когда я вышла из машины, зазвонил мобильник. Это оказался Валерка Татарцев. За три часа, что мы не виделись, он успел узнать о деле Алябьевой практически все и теперь был готов поделиться со мной информацией.
– Дело тухляк, – без предисловий начал он, – Ленка убила двоих людей. Первая жертва – инспектор отдела опеки и попечительства Махнач Ольга Валентиновна, которую она задушила детскими колготками вчера утром в здании соцзащиты. Кстати, колготки были красные, как ты и говорила. Вторая жертва – юрист соцзащиты Прудникова Юлия Макаровна. Ее Ленка убила вчера около шести часов вечера, в подъезде дома Прудниковой, вероятно, проследила за ней от соцзащиты. Прудникову она тоже задушила, но уже детской футболкой с длинными рукавами.
Я мерзла на морозе, но из опасения, что связь прервется, не заходила в подъезд, а топталась под окнами первого этажа и ловила каждое Валеркино слово.
– Следствие не сомневается, что Ленка совершила эти убийства. Во-первых, в соцзащите ее застали прямо на месте преступления. Пока не нашлись свидетели, которые бы видели Алябьеву около дома второй жертвы, но футболка, которой задушили Прудникову, абсолютно точно принадлежит сыну Алябьевой. Он сфотографирован в ней на групповом снимке в детском саду, на ней вышиты его инициалы, воспитатель детсада ее опознала. Так что улика налицо. А во-вторых, у Ленки был мотив – месть. Инспектор Махнач изъяла у нее ребенка, юрист Прудникова оформляла документы для изъятия. В-третьих, выяснилось, что у Алябьевой неуравновешенная психика. Несколько лет назад она лежала в психушке, состояла на учете у психиатра, правда, с учета ее сняли, но, очевидно, до конца не вылечили. – Валерка перевел дух, потом продолжил: – Максимум, что я могу сделать, – это нанять для Ленки лучшего в городе адвоката. Собственно, я его уже нанял. Линия защиты на суде будет такая: признать Алябьеву психически больной, как следствие – недееспособной и отправить на принудительное лечение. Лет через пятнадцать ее, возможно, выпустят из сумасшедшего дома. Других вариантов нет.
Я догадывалась, что Татарцев задействовал все свои связи в городе и теперь наверняка будет в долгу у кучи людей.
– Спасибо, Валера! Ты не представляешь, как я тебе благодарна!
– Был рад с тобой увидеться, – отозвался Татарцев, – жаль, что при таких печальных обстоятельствах. Удачи!
Тон не оставлял сомнений: больше по этому делу его беспокоить не надо.
– Ленке Алябьевой удача сейчас пригодилась бы больше, – сказала я, но собеседник уже отключился.
В квартире Нащекиных царила напряженная тишина. Алка с каменным лицом открыла мне дверь и тут же скрылась в гостиной. Никиту я нашла на кухне, он сидел за столом, перед ним стояла бутылка водки и несколько салатов. Он опрокинул рюмку, ложкой зачерпнул оливье прямо из салатницы и отправил в рот. Увидев меня, Никита обрадовался:
– О, Люська! Выпьешь со мной?
– Я не пью. И тебе не советую. Время, – я посмотрела на часы, – половина четвертого, а ты уже нализался, ну куда это годится? И почему ты ресторан оставил, ведь работники без директора всё растащат!
– А он нас по миру пустить хочет, – раздался Алкин голос из коридора.
Услышав супругу, Нащекин поморщился.
– Люська, садись и молчи. Не надо мне по ушам ездить, для этого у меня жена имеется. Не хочешь пить, так хоть поешь со мной за компанию. Жареную картошку с грибами будешь?
Мой желудок ответил громким урчанием.
– Вот и хорошо, – кивнул Никита, – возьми в холодильнике.
– Разогрей в микроволновке, – опять встряла из коридора Алка.
Я не могла понять, почему она не заходит на кухню. Но, очевидно, существовала причина, по которой ей было удобнее подслушивать под дверью.
Я сунула тарелку в микроволновку, поставила таймер на три минуты и повернулась к Никите:
– Что с тобой? Случилось что-нибудь?
Он усмехнулся:
– Ты имеешь в виду – не случилось ли еще что-нибудь новенькое вдобавок к тому, что уже случилось? Отвечаю: да, случилось.
Поскольку Нащекин замолк, мне пришлось его подстегнуть:
– И что же?
После паузы Никита продолжил:
– Я выяснил, что Костика отвезли в городской детский дом. У меня там приятельница работает, вернее, это не моя приятельница, а нашего бармена. Ну, не важно. Короче, я вышел на директрису детского дома, хотел разузнать, как забрать Костика к себе, ну, опеку там оформить или еще чего. Какие нужны документы, чтобы увезти его как можно скорей, прямо завтра.
– Завтра! – эхом откликнулась из коридора Алка.
– Да, завтра! – стукнул кулаком по столу Никита. Он залпом опрокинул еще пятьдесят граммов водки, зажевал ложкой салата и продолжил: – В общем, директриса сказала, что ребенка мне, скорей всего, не отдадут. Когда мальчика привезли, ее предупредили, что уже есть семья, которая хочет усыновить Костика, и документы у них практически готовы.
– Так быстро?! – поразилась я. – Его только позавчера отняли у матери, и уже нашлась приемная семья? Но ведь ты отец, настаивай на своих правах!
– Какие еще отцовские права? – возникла в дверях Алка. – Он этому ребенку никто! Перестаньте уже верить в чушь, которую придумала Алябьева!
Под тяжелым взглядом мужа она ретировалась обратно в коридор.
Никита с громким свистом выдохнул воздух.
– Она права, по документам я Костику никто. Поэтому я хочу сделать экспертизу ДНК и доказать отцовство. Но проблема в том, что мне ребенка даже не покажут, потому что не сегодня-завтра он отправится в другую семью.
– Кто они? Как фамилия?
– Кто они? Как фамилия?
– Не говорят. Тайна усыновления.
Подозрительно что-то. Приемные родители расхватывают новорожденных детей, а никак не пятилеток. И каким образом вообще могли готовить документы для усыновления, если мать мальчика не лишена родительских прав?!
– Валерка Татарцев сейчас не последний человек в городе, – сказала я. – По моей просьбе он узнал, кто вторая жертва, в убийстве которой обвиняют Ленку. Это юрист соцзащиты Прудникова. Следствие думает, что Ленка ее убила, потому что та готовила документы для изъятия ребенка. Но честно говоря, мне это кажется бредом. Давайте рассуждать здраво. Если врач сообщает вам, что вы смертельно больны, вы же не убиваете лаборанта, который делал анализы?
– Алябьева сумасшедшая, – заметила из коридора Алка. – Она не в состоянии рассуждать здраво.
– Слушай, заткнись уже! – взорвался Никита. – Если ты не замолчишь, я точно…
Супруга выскочила из укрытия:
– Что «точно»? Ну что ты сделаешь «точно»? Побьешь меня? Убьешь? Разведешься со мной? Ведь я испортила тебе жизнь, не так ли? Только я тебя шесть лет назад обратно на аркане не тянула! Ты сам вернулся!
Мне совсем не улыбалось участвовать в семейной сцене.
– Ребята, сейчас не время ссориться, правда. Потом выясните отношения. Лучше вспомните, в котором часу вчера вечером Ленка сюда приехала.
– Зачем тебе? – недовольно скривилась Алка.
– Если спрашиваю, значит, надо.
– Я вернулся домой в девять, – сказал Никита, – но здесь уже была куча народу.
– Алябьева приехала около восьми, – уверенно заявила Алка. – Я это потому помню, что посмотрела на часы, когда собирала Надю с няней на улицу: было пять минут девятого. Зачем ты все-таки спрашиваешь?
– Юристку Прудникову задушили около шести часов во дворе ее дома. Вот я и подумала, может, Ленка в это время была здесь? Может, мы могли бы подтвердить ее алиби?
– Нет у нее никакого алиби. Наоборот, всё сходится: в шесть она убила юристку, а в восемь заявилась к нам. Где живет юристка?
– Понятия не имею.
Алка махнула рукой:
– А, неважно! За два часа весь город можно пешком обойти.
К сожалению, Алка была права. Время сходилось. И все-таки меня терзали сомнения. Ну не могла Ленка убить, не в таком она была состоянии! И потом, откуда взялись приемные родители для Костика? Люди собирают документы в течение нескольких месяцев, а эти управились за два дня. И это при живой матери! Мне кажется, здесь всё заранее подстроено. Вот только не ясно – кто подстроил и зачем. Я направилась к выходу, бросив на ходу:
– Поеду в соцзащиту, может, узнаю там что-нибудь.
– Езжай, коли ног не жалко, – отозвалась Алка.
А Никита, судя по булькающим звукам, налил себе очередной стакан.
Глава 13
В соцзащиту я приехала к концу рабочего дня. Со вчерашнего утра здесь произошли значительные изменения. Прежде всего на входе поставили металлоискатель. У меня мелькнула мысль, что данное новшество – не более чем разбазаривание государственных денег, поскольку инспекторшу Махнач не застрелили, а задушили колготками, а искатель колготок пока еще не изобрели. Во-вторых, в здании сменилась охрана. Вместо сонного пенсионера, проворонившего убийцу, сидели два молодчика из частного охранного предприятия. Парни были одеты в черную форму с серебристым кантом, похожую на ту, что носили эсэсовцы во Вторую мировую войну, однако их добродушные рязанские физиономии делали это сходство весьма комичным.
В коридоре я уперлась взглядом в большой плакат с фотографиями двух женщин. Надпись гласила, что гражданская панихида по безвременно ушедшим сотрудницам Ольге Валентиновне Махнач и Юлии Макаровне Прудниковой состоится в субботу, в 8 часов, в здании соцзащиты. Снимки были неудачные, мутноватые, скорей всего, отсканированные и увеличенные фотки из паспорта, и единственное, что из них можно было понять, что Махнач при жизни была старше и толще, а Прудникова – моложе и худосочнее.
Однако это ровным счетом ничего не значило. Я, например, в паспорте – худощавая брюнетка со впалыми щеками и широким носом, то есть абсолютно не похожа на себя настоящую. Почему так получилось? Цепь случайностей. Однажды мне отказались продать билет на поезд, кассирша обнаружила, что срок действия моего паспорта истек уже полгода как. Новость о том, что вся страна меняет старые паспорта на документы нового образца, почему-то прошла мимо меня. Пришлось мчаться в паспортный стол, платить штраф за хождение со старым паспортом, госпошлину за оформление нового паспорта и фотографироваться.
А я в тот момент как раз покрасилась в брюнетку. Был у меня такой эксперимент, с треском провалившийся, потому что выяснилось, что темные волосы мне не идут совершенно и старят на десяток лет. А еще я в тот период сильно похудела. Вот постоянно сижу на диетах и хоть бы сто граммов сбросила, а тогда, на почве беготни по паспортным столам – раз! – и одиннадцать кило долой. А первым делом у женщины худеет что? Правильно – грудь и лицо. Щеки у меня впали, на их фоне нос стал казаться толще, и именно в таком виде меня запечатлел фотограф. Буквально через месяц я опять стала блондинкой и наела прежние килограммы. Однако с этим паспортом я буду ходить до сорока пяти лет, не менять же его снова из-за такой ерунды.
Рядом остановилась какая-то дама, она тоже разглядывала объявление. Поскольку дама была в шерстяном костюме и теплых тапках с меховой опушкой, не вызывало сомнений, что она здесь работает.
– Какой кошмар! – с чувством сказала я. – Я слышала, что этих замечательных женщин убили. Как такое может быть?!
Дама посмотрела на меня с интересом и отозвалась:
– Как видите, может. А с чего вы взяли, что они замечательные? Вы разве были с ними знакомы?
Я не сразу нашлась что ответить.
– Не то чтобы близко… Я знала Юлию Макаровну, несколько месяцев назад приходила к ней на консультацию. Она мне здорово помогла в одном вопросе.
– И в каком же, если не секрет? – со странной улыбкой допытывалась собеседница.
Я бойко зачастила:
– У нас на фирме начались сокращения, и начальник предложил мне написать заявление об увольнении по собственному желанию. Я проконсультировалась у Юлии Макаровны, она сказала, чтобы я ни в коем случае не писала «по собственному», поскольку при сокращении мне положена компенсация в размере двух окладов плюс еще компенсация за неиспользованный отпуск. В общем, я серьезно поговорила с директором, пригрозила ему трудовой инспекцией и судом и в результате получила кучу денег!
– Вы прямо сказки рассказываете, – усмехнулась дама. – Впервые слышу, чтобы Прудникова дала кому-то дельный совет. Да она абсолютно не разбиралась в законах! А с чего, собственно, ей разбираться, если свой диплом юриста она купила?
Я опешила:
– Откуда вы знаете?
– А я вообще женщина наблюдательная. Сопоставила факты, задала несколько прямых вопросов, на которые Прудникова мне не ответила.
Я растерялась:
– Как же так… человек занимал такую должность… юрист… в государственной организации… Разве можно без диплома? Неужели ее не проверяли при устройстве на работу?
– Ну, вы прямо как ребенок! Знаете, какие у нас зарплаты? Кто еще за такие копейки работать пойдет? Вот начальство и хватается за любого человека, лишь бы ставку закрыть.
Разговор пошел в ненужное мне русло. Какая разница, купила Прудникова диплом или нет? Мне важно узнать другое.
– Знаете, где будут проходить поминки?
Собеседница пожала плечами:
– Дома, наверное.
– А где живет, вернее, жила Юлия Макаровна?
– Понятия не имею, а вам зачем?
– Хочу выразить соболезнование близким.
– Идите и выражайте. Налево по коридору будет дверь без номера. Там в подсобке работает муж Прудниковой – Максим.
– Кем работает?
– Должность, кажется, называется, разнорабочий. Он на все руки мастер – и плотник, и сантехник, и электрик, и мебель иногда грузит. Только, думаю, его сейчас на работе нет. Скорей всего, он дома – пьет.
Я понимающе закивала:
– Ну да, конечно, у мужчины горе – жену убили…
– Наоборот – у него радость! Наконец-то освободился от своей гулящей супруги. Она же шалава была, какую еще поискать!
Я вздохнула. Вот объясните мне, пожалуйста, почему на должностях, где надо работать с населением, сидят исключительно злобные мегеры, ненавидящие все человечество? Вы когда-нибудь встречали приветливую диспетчершу ДЭЗа? Или в Энергосбыте, при попытке разобраться, откуда у вас возник долг по электричеству, когда-нибудь общались с вежливой сотрудницей? Которая бы действительно хотела решить вашу проблему, а не визгливо кричала: «Если не заплатите, отключим свет!»?
Как эти хабалки попадают на работу? Это что – результат естественного отбора? Нормальные люди на таких должностях просто не выживают? Или в объявлении о вакансии так прямо и пишут: «главные требования к соискателям – хамство, черствость и цинизм, противный голос приветствуются»? Передо мной сейчас стояла как раз такая тетка, к тому же слегка чокнутая.