Его нигде не было видно.
Ужас пригвоздил ее к земле. Лицо запылало, она представила себе жестокую расплату. Взгляд ее помутился, она ничего не видела вокруг.
Взяв себя в руки, подошла к учительнице сына. Спросила ее, где Том.
– Он ждал вас, был только что здесь, в вестибюле. Вот буквально минуту назад здесь стоял, разговаривал с Себастьяном.
– Но я его здесь не вижу! – воскликнула Стелла, сама удивляясь, что говорит так громко.
Учительница с удивлением посмотрела на нее.
– Да вы не беспокойтесь, он где-то тут, недалеко.
– Но…
Она потеряла дар речи. Язык не слушался ее. Она сжала кулаки, нахмурила брови, чтобы сдержать слезы.
– Я пойду посмотрю, может быть, он внутри. Может, забыл что-то в классе и вернулся. Не волнуйтесь, пожалуйста.
Учительница положила руку на руку Стеллы, та тряхнула головой, стараясь избавиться от кошмара.
– Понимаете, дело в том…
Голос ее внезапно сел, стал хриплым, она попыталась откашляться. И замолчала. У нее никогда не получалось высказать свой страх.
– Побудьте здесь. Я сейчас вернусь.
Стелла вышла на улицу, прислонилась к стене школы. Каблуком ботинка стукнула по стене, старый кусок штукатурки отвалился и упал в пыль. Она почесала руки, сложила их на груди. Закрыла глаза. Поняла, что задыхается, в ушах почувствовала частые удары собственного сердца. Молилась небу и звездам. Маленькая звездочка, которую мать показывала ей в небе. «Вот эта – самая красивая звезда, Стелла. У нее восемь лучиков, чтобы исполнять все твои желания. У тебя есть право на восемь желаний в неделю, одно на каждый день, а в воскресенье – два. Это твоя счастливая звезда. Ты все можешь ей рассказать. Смотри на небо, красавица моя, смотри на небо, и оно ответит тебе».
Она верила маме.
А потом перестала верить.
Стелла сосредоточилась, прищурила глаза, чтобы отправить свое послание туда, наверх. «Боже мой, Боже, побереги Тома. Не дай его в обиду! Только не его». Она захотела подпрыгнуть, повиснуть на одном из восьми лучиков звезды, чтобы быть уверенной, что ее услышали, и, раз уж она настолько глупа, чтобы верить во всю эту ерунду, пусть ее хотя бы оставят в покое с тем горем, которое у нее уже есть. Его и так хватает.
«Кто-то украл шляпу у снеговика, которого слепили дети во время перемены», – выходя из школы, сказала дама, закутанная шарфом до самых глаз. «Сейчас все воруют, – ответила ей другая дама. – Как подумаешь, что это красная пластмассовая миска за евро двадцать пять! Да им все нипочем. Точно, плевать им…»
– Мадам Валенти!
– Да? – воскликнула Стелла, подскочив от неожиданности.
К ней шла учительница, придерживая Тома за плечо.
– Сидел на полу в классе и играл на гармонике.
Том удивленно посмотрел на мать и взял ее за руку.
– Я ждал тебя, – сказал он, обиженный, что его приняли за дезертира.
Стелла вздохнула с облегчением, положила руку на грудь, чтобы унять бешеное биение сердца. Прижала к себе Тома. Поблагодарила учительницу.
– Не надо было так нервничать… Ты же сказала – в школе, не выходить. Я и не выходил.
– Я знаю, милый, знаю. Пошли! Уже пора. Мне надо еще вернуться на стройку и разгрузить кузов. А то там в шесть все закроется.
Одним жестом, одним взглядом она вновь установила контроль над своим маленьким миром, подтолкнула мальчика к дверям, склонилась и вдохнула его знакомый запах. А потом залезла в машину и отправилась в путь.
* * *Жюли подняла голову от бумаг и посмотрела на часы. В шесть часов вечера люди заканчивают работу, покидают рабочие места, принимают душ в раздевалке, переодеваются, вешают рабочую форму в стенной шкаф и уходят по домам. Она слышит, как они переговариваются, обсуждают идею пойти пропустить стаканчик, шутят по поводу вечерней лотереи или футбольного матча. Остается только Жером, который принимает машины с грузом. Он заканчивает прием покупок и продаж за день, заполняет ведомость и относит ее Жюли. Он знает, что она ждет его. Она должна оценить результат. Так она делает несколько раз в день.
Она услышала шаги на лестнице, ведущей в ее кабинет. Тяжелые шаги мужчины на узкой лестнице. Крутая лестница, тяжело по ней идти. Приходится останавливаться, переводить дыхание. Даже тем, кто уже привык. Это, скорее всего, Жером. Он медлительный человек, молчун. Он подает ей накладные стопкой, пока она записывает, указывает время каждой покупки и продажи, а потом умолкает. Им и ни к чему разговаривать, они понимают друг друга с полуслова, они одна семья, семья металлистов, которых презирали, пока цены на металл не взлетели выше крыши. Сейчас же их не сравнивают со старьевщиками. Доходное стало дело. Жером это знает. Он благодарен Жюли, что она так здорово ведет дела. Горд, что работает на нее.
Раньше он работал крановщиком. Хорошим был крановщиком, умелым и точным. А потом выиграл в лотерею. Это было в 1998 году. Восемь миллионов франков. Он всех пригласил в ресторан «Мадлен», к месье Готье. Шикарный ресторан в Сансе, записанный в «Красный гид Мишлен», удостоившийся там одной звездочки. Они привели в порядок ногти, сходили к парикмахеру, надели пиджаки, галстуки и белые рубашки. В таком виде они едва узнали друг друга и переглядывались в изумлении. Боялись повысить голос, сказать что-то не то. Заказали аперитив, оливки, маслины, чипсы с креветками и маленькие коктейльные сосиски.
Он сообщил им, что уходит с работы, но не потому, что не любит их, все дело в Жанин, она хочет погреться на солнышке, ну и надо воспользоваться случаем. В глазах его промелькнуло что-то вроде сожаления, когда он это говорил. Тащился под пальмы, едва волоча ноги. Вернулся он три месяца спустя – холостяком, раздавленным жизнью человеком. И к тому же почти лысым. Горе сожрало его волосы. Жанин замутила с каким-то горе-матросом в Сан-Хосе, столице Коста-Рики, и сняла все деньги с их общего счета. Он ни за что не хотел подавать жалобу. Он словно даже облегчение какое-то испытал, когда все эти деньги у него исчезли. Ну и естественно, он вновь постучался в двери конторы Куртуа. Жюли не задала ему ни одного вопроса. Взяла его на работу. На прием товара. Куча ответственности. Серьезная должность.
Она встала, чтобы зажечь светильник. Надвигалась темнота. Она подошла к застекленной стене, услышала обрывки разговоров из раздевалки. Она знала их всех как облупленных. Знала их жен и детей. Их семейную ситуацию. Некоторые учились с ней в школе, других взял на работу ее отец. Все звали ее Хозяйка. Отец настоял, чтобы она в жизни пробивалась, как он: начиная с нуля. Она училась резать металл, водить фуру, управлять подъемным краном, сортировать металл в больших черных защитных перчатках, тяжелых, как медвежьи лапы. Она носила рабочий комбинезон, работала в холод и дождь, помогала при погрузке, научилась разоблачать хитрые жульничества клиентов, читать задуманное на их лицах, предотвращать все их замыслы одной улыбкой. Не коварной улыбкой женщины-вамп, но мирной улыбкой умной девочки, которая в теме, которая разбирается в курсе металлов и особенностях рынка. Самые изощренные пройдохи теряли почву под ногами, когда она так улыбалась. «Смешно даже, – подумала она, глядя из окна на фонари вдоль шоссе, дробящиеся в воздухе желтыми огоньками, – я всю свою нежность и женственность вкладываю в работу, а для личной жизни ничего не остается». Она печально усмехнулась: «Может, потому у меня и нет никакой личной жизни. Ума не приложу, как себя вести, когда рядом мужчина. Я умею копошиться в кучах железяк, находить вещи, имеющие подлинную ценность, но не могу так же оценить душу мужчины, прочесть в его сердце. Они для меня темный лес».
Да, она любит свою работу. Приходит утром самая первая, оглядывает площадку, оценивает кучи металла, которые надо рассортировать, контейнеры, которые нужно отправить за границу, вагонетки, содержимое которых нужно отправить в дробилку. Касается холодного металла так, как гладят кожу любовника, поднимает с земли большую блестящую гайку, полирует ее рукавом свитера, кладет в карман, ей нравится ощущение груза, который бьется об ее ляжку, правда, иногда к концу дня на этом месте оказывается синяк… В семь сорок пять она готовит кофе с венской выпечкой для рабочих.
Она – Хозяйка.
Эта любовь к металлу передалась ей от отца.
Она росла, наблюдая, как он работает. Он тоже ходил в рабочем комбинезоне. Мать хотела, чтобы Жюли пошла учиться: «Я хочу, чтобы моя дочь была чистой, не хватало еще и ей пойти в старьевщицы!» Но стоило матери зазеваться, и отец брал Жюли с собой на работу. Он сажал ее на колени, когда управлял большим синим подъемным краном, и учил поднимать и опускать рычаги. В четырнадцать лет она уже поднимала разбитые машины длинной механической рукой и с оглушительным шумом роняла в дробилку. Она, раскрасневшись от восторга, радостно хохотала и кричала: «Папа, я еще хочу, можно еще?» Отец умилялся и прижимал ее к себе.
Ох, папа…
Жюли порой задавала себе вопрос: что, если он решил заниматься заграничными продажами потому, что больше не мог выносить жизни в Сен-Шалане? Она не знала точно, что же все-таки произошло. Иногда, когда слышалась та или иная фраза, мать поджимала губы, а отец опускал голову. Как-то вечером они поссорились. Слова летали в воздухе и жалили, как осы: «Ты думаешь, я не знаю, Эдмон? Да тут все это знают! А я‑то при этом как выгляжу, а?» Мать плюхнула на супружескую кровать чемодан, а отец пытался ее удержать: «Не уходи, пожалуйста, не уходи, подумай о Жюли».
Жюли, которая подслушивала под дверью, не знала, что и подумать.
Дверь в кабинет резко распахнулась. Жюли вздрогнула. Как будто она перенеслась туда, в момент ссоры родителей.
На пороге стоял мужчина.
Красивый, высокий, стройный, с гордой осанкой, загорелым лицом, пронзительным взглядом, делящим надвое горизонт, широкоплечий и длинноногий. Он гордо, с легкостью нес груз своих шестидесяти лет, его широкая грудь, мускулистые руки, подтянутый живот сделали бы честь и юноше. Мужчина с импозантной сединой на висках, уверенный в себе и своей роли в этом мире. Мужчина, сбивающий вас с ног взглядом, точно хуком справа, и вибрирующий от ярости, как струна. «Жуткий тип, – не могла удержаться от мысли Жюли, – из тех, которые, положив руку на сердце, клянутся, что никогда не смогли бы совершить ни одной гнусности, не успев даже смыть с жестоких рук кровь и следы преступления».
– Что это за история с котлами? Почему ты отказалась платить? Опять эта сучка Стелла воду мутит?
– Здравствуй, Рэй.
– Привет. Так что?
– Да ты успокойся.
– Я задал тебе вопрос.
– Это все фермер, он нарушил договоренность, которая у нас существовала предварительно. Стелла тут вообще ни при чем.
– Тюрке мне все рассказал. Она спустила на него собак, они могли его загрызть!
– Не преувеличивай. Тюрке тоже не ангел, знаешь ли. Она защищалась, он ее спровоцировал.
– То есть ты была там и все видела своими глазами?
– А ты сам там был? Твой дружок, как видишь, жив. И, кстати, ты не мог бы мне сказать, что он там вообще делал?
– Мы имеем право на нашу долю.
– Почему это? Объясни, пожалуйста.
– Потому что.
– Потому что вы запугали фермера? Потому что вы угрожали ему, как вы обычно делаете со всеми?
– Имеем право, вот и все.
– Вклад в фонд «Друзья пожарных»? Так, что ли? Кажется, ты мне голову морочишь.
– По сути, это наше право на долю.
– Типа права первой ночи?
– Хватит издеваться.
– Повторяю тебе: Стелла следовала МОИМ инструкциям и защищала МОИ интересы. Если у тебя к кому-то и могут быть претензии, так это ко мне. А я делаю свою работу и не желаю иметь дела с твоим слабаком-дружком. Ты уж должен был это понять за долгие годы.
– Поостерегись, Жюли, доиграешься!
– А теперь иди спокойненько своей дорогой, а если встретишь Жерома, скажи ему, чтобы он ко мне поднялся.
Жюли знала, что Рэй уйдет и не станет затевать скандала. Он боялся ее отца. Эдмон Куртуа против Рэя Валенти – так выглядела бы афиша боя, состоявшегося некогда между бывшими друзьями. Рэй Валенти упал лицом в грязь. Она не знала, из-за чего вышла драка. Отец ей никогда об этом не рассказывал. Но она знала, что, пока жив отец, Рэй Валенти ничего не сможет ей сделать. Он пришел сегодня, чтобы отыграть свою роль. Старый петух, пыжится, распушает перья и кукарекает, пока есть силы. Чтобы пошуметь, чтобы было о чем рассказать ребятам вечером за кружкой пива, двумя, тремя кружками пива у Жерара.
– Скажи своей подружке, что это ей просто так не сойдет с рук! Она свое получит!
Жюли глазами указала ему на выход.
Он буркнул что-то невразумительное, махнул в воздухе кулаком, открыл дверь и убрался восвояси.
Жюли слышала, как он топочет на лестнице. Он словно хотел раздавить ногой каждую ступеньку. Он ничего не может с ней сделать, так зачем приходил и скандалил? Чтобы сохранить лицо? Все точно узнается в Сен-Шалане, и это будет удар по его престижу.
Лишь бы он не встретил Стеллу…
Под крышей огромного ангара Стелла закончила, наконец, разгружать остовы автомобилей и медные чаны. Отличный материал от Деильрена. Большие пузатые котлы из гладкой меди, сияющей, луженой или кованой, с латунными или железными ручками, широкие кастрюли, высокие кастрюли, огромные чаны и крышки – целая батарея посудин, которые когда-то, должно быть, сияли на полках шоколадной фабрики Ренье. Высокомерный блеск начищенной меди поблек. Все вещи были грязными, почерневшими. Сюзон вот начищала медные кастрюли смесью муки, крупной соли и уксуса. Чистила их так, что стирала руки, и возвращала им первозданный блеск.
Бубу и Хусин решили помочь Стелле. Они осматривали вырученные вещи и шептали: «Что, правда сорок на шестьдесят? Ты правда так сделала? Ну, у нас слов нет, Стелла, ты крута!» Они смотрели на нее, вытирая пот со лба.
Потом Морис закрыл тяжелую дверь ангара, протянул тяжелую цепь, закрыл на три замка, включил сигнализацию. Стелла кивнула Тому, чтобы он пошел с ней в раздевалку, ей нужно было помыть руки. Она не успела заметить внедорожник Рэя, поворачивающий за угол.
Она сняла в раздевалке свою каску. Подошла к зеркалу причесаться. И аж подпрыгнула: в лице ни кровинки. Белая как мел. Она похлопала по щекам, потерла их, пощипала. Нельзя показывать Тому, что ей страшно. Угроза особенно страшна, когда она остается неопределенной и смутной. Не знаешь, чего ожидать, какая беда на тебя обрушится. Но то, что он постарается взять ее за горло, – это факт. Она поймала в зеркале взгляд Тома, слабо улыбнулась ему. Знает он или нет?
* * *Вернувшись с работы, она заново описала Жюли всю сцену с фермером.
– Ты обязательно должна зафиксировать сделку в приходно-расходной книге. Они способны обвинить тебя в спекуляции.
– Скоро уже не смогут. Скоро не будет возможности расплачиваться наличными, из рук в руки.
– Да, но пока будь осторожна. Они наверняка захотят отомстить. Сейчас небось клянут нас на чем свет стоит у Жерара, распаляют себя. Эти парни не видят дальше своей кружки пива.
Женщины переглянулись и улыбнулись.
Жюли потянулась, сидя в кресле. Надпись «I am a candy girl» надулась на ее груди. Стелла положила руки на плечи Тома.
– Ну ладно, мы поехали. Уроки надо делать и печку топить! Давай, до завтра.
Жюли помахала ей рукой и вновь погрузилась в изучение тетради со счетами.
Снегопад закончился, в кухне было тепло, Сюзон затопила печь, оставила на плите укропный суп и кастрюлю с рисом в томатном соусе. Том приподнял крышку, прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул аромат свежих помидоров и базилика.
– А тебе все еще страшно, Стелла?
– Кто тебе сказал, что мне было страшно?
– Ты весь день чего-то боялась…
Бесполезно было задавать ему вопросы о том, как же он догадался. Сжал губами гармошку и услышал страх. У его мамы меняется походка, когда она чувствует опасность. Она перестает порхать в воздухе, как будто танцует на ходу. Что-то словно замыкается в ней, она идет неуверенно, нетвердо. Сразу начинает казаться хрупкой и уязвимой. Словно вся съеживается в комок, который боится, что его начнут пинать ногами.
Стелла вздохнула. Ей так бы хотелось уберечь его от всего этого. Чтобы он не знал, как может лихорадить от предчувствия опасности. Она знала, что сперва страх должна испытать она. Опасность всегда настигает бойцов первого эшелона. Таков старинный обычай.
Она поставила на стол две пиалы и две тарелки, нарезала ломтями хлеб, достала графин с водой, налила суп.
– А вот я не боюсь, – заявил Том. – Зря ты мне не доверяешь… А надо бы.
Она улыбнулась.
– Ты, конечно, прав, дорогой мой.
– Потому что, когда я чувствую страх, я беру огромный молоток и разбиваю свой страх молотком. Клянусь тебе! И приговариваю при этом: мне не страшно, мне не страшно, представляя, как он разлетается под моими ударами.
– И что, получается?
– Отлично получается.
– Это Адриан тебя научил?
– Да. И еще он сказал мне, чтобы я за тобой присматривал.
– А мне он велел присматривать за тем, чтобы ты как следует делал уроки! Давай доедай уже и за дело.
Страх дождался ночи и напал в темноте.
Она услышала в трубке голос Амины.
Амина сегодня дежурила в скоропомощном отделении городской больницы в Сансе. Звонок раздался в три часа ночи.
– Стелла…
– Я слушаю.
– Это я, Амина.
И Стелла сразу поняла, что голосом Амины говорит беда. Съежилась от ее предчувствия под теплым одеялом. Волны ужаса бушевали в ней, переворачивая все нутро.
– Стелла… Тебе надо приехать. Это срочно.
Она едва удержала телефонную трубку. Боль пронзила все ее существо. Она пыталась стряхнуть наваждение, но ужас раздавил ее, перекрыл дыхание, не получалось вдохнуть ни носом, ни ртом, словно все наполнилось кровью.