Оба оказались актерами, нанятыми для исполнения своих ролей.
Это были не настоящие люди.
В отличие от тех, что окружали Тома и Элли сейчас.
Его подняли на ноги и обыскали, вывернув карманы, где лежали записка Абирама, карта, ключ, паспорт и бумажник. Все это у него забрали. Саган не знал, подверглась ли обыску его дочь, которая находилась довольно далеко от того места, где его схватили, но ее сумочка исчезла.
Они свернули за угол и зашагали по другой улице.
Третий парень, который ушел вместе с забранными у Тома вещами, вернулся и что-то прошептал остальным.
Они понимающе кивнули.
Наконец вся группа остановилась возле двери какого-то дома. Один из парней открыл дверь ключом, и они вошли внутрь. В комнате было темно, но репортер разглядел какую-то мебель и почувствовал затхлый воздух. Открылась еще одна дверь, и в тусклом свете стала видна уходящая вниз лестница. Один из парней махнул рукой с пистолетом, предлагая им спуститься.
– Нет, – сказала Элли. – Я туда не пойду.
В тусклом свете было видно, что ее слова не произвели на троих молодых людей никакого впечатления. Тот из них, у кого в руках не было пистолета, выступил вперед.
– Вы пришли сюда и осквернили нашу синагогу. Вы посягнули на наше священное место. Нарушили законы. И теперь намерены с нами спорить? Бросаете нам вызов?
– Вызовите полицию, – предложил Том, чтобы увидеть их реакцию.
Парень рассмеялся.
– Они не интересуются тем, что здесь происходит.
– Кто «они»? – спросил Саган.
– Полиция. Мэр. Городской совет.
Том знал, что антисемитизм в Европе усиливается. Интернет изменил мир, и теперь каждому были доступны самые разные газеты. Журналист вспомнил, что статей о расовой нетерпимости стало больше.
– И что вы делаете с такими правонарушителями? – спросил он поймавших его людей.
– Последнего мы очень сильно избили, – сообщил еще один из них.
* * *Элли услышала угрозу и поняла, что они попали в трудное положение и не могли рассчитывать на чью-то помощь. У нее забрали сумочку с паспортом и сотовым телефоном Захарии. Пистолет, который ее отец унес из собора, он сознательно оставил в машине. Беккет не поняла, почему он так поступил, но не стала спрашивать.
Однако Саган не выглядел напуганным. Сама же Элли испытывала ужас. Примерно такой же, как в машине, когда осталась наедине с Сумраком. Перед глазами у нее вновь возникло корчащееся в агонии окровавленное тело Брайана Джеймисона.
– Спускайтесь вниз, – повторил парень.
Выбора не оставалось, и девушка подчинилась. Они оказались в подвале, где романские арки, высеченные из камня, поддерживали куполообразный потолок. В небольшом помещении стояли лишь деревянный стол и шесть стульев.
– Садитесь, – приказал другой мужчина.
Том отодвинул один из стульев.
– И что теперь? – спросил он спокойно.
– Подождем, – сказал парень, велевший им сесть.
* * *Том и раньше попадал в серьезные переделки, в особенности на Ближнем Востоке, когда его источники информации охотно прибегали к драматическим приемам, прежде чем приступить к своим откровениям. По большей части это был театр. Репортер хорошо знал, что любые террористы, к какой бы национальности они ни принадлежали, понимают, что никто не узнает про их требования, если не останется живых свидетелей. Страх, который они так тщательно культивировали, не произведет никакого впечатления, если целевой аудитории не станет известно об их существовании. Из чего вовсе не следует, что они любят прессу – они просто умеют ее использовать. Иногда, чтобы показать, кто владеет ситуацией, они завязывали репортерам глаза, долго возили их на машине, и требовалась определенная смелость, чтобы выдержать такие испытания. Когда Том писал последнюю статью, они имитировали нападение на палестинскую машину и сделали вид, что убили всех, кто находился внутри.
Какой был спектакль!
Достойный Оскара.
Однажды Сагану пришлось провести шесть недель с группой палестинского сопротивления. Он видел и слышал многое, однако быстро сообразил, что по большей части представление устроили исключительно для него. Конечно, он пытался понять их, но никогда не показывал ни возмущения, ни сочувствия. Единственно правильным было оставаться над схваткой – рот на замке, уши открыты.
Поэтому теперь он сел и предоставил право говорить молодым людям.
И еще одно журналист знал очень хорошо.
Чем моложе парни, тем чаще они раскрывают рты.
Саган сознательно оставил пистолет в машине на случай столкновения с полицией. В Европе не стоило носить оружие. Скорее всего, в Чехии оно запрещено, однако этих парней запреты не слишком беспокоили.
– Вы сами по себе? – спросил Том. – Вы охраняете свой квартал, потому что у вас нет другого выхода?
– А какое вам дело? – спросил один из схвативших его людей.
– Мои родители были евреями.
– А вы кто?
– Он решил, что не хочет быть одним из нас, – заявила Элли.
Тот парень, который задавал вопросы, бросил на нее странный взгляд.
– Одним из нас? Неужели один из нас пытался осквернить синагогу?
– Мы не пытались ничего осквернить, – сказал Том. – И вам это прекрасно известно.
Парень бросил на него оценивающий взгляд.
– В вашем положении не стоит строить из себя умника.
– И каково мое положение?
– Не слишком хорошее, – заявил молодой человек.
– Ну, хватит! – раздался новый голос.
Более низкий и взрослый.
Том и Элли повернулись и увидели, что по лестнице спускается пожилой мужчина – невысокого роста, худощавый, с совершенно седыми волосами. Впалые щеки, многочисленные морщины вокруг глаз. Он нахмурил лоб, одна его хрупкая рука цеплялась за перила, а в другой были зажаты записка, карта и ключ. На плече у мужчины висела сумка Элли. Он внимательно смотрел на пленников, переводя взгляд с девушки на ее отца.
Спустившись в подвал, старик расправил плечи.
– Нам не следует быть грубыми, – сказал он молодым людям. – А сейчас уходите. Оставьте нас.
Трое парней шагнули к лестнице.
– Вы уверены, что не хотите, чтобы кто-то из нас остался? – спросил один из них.
– Нет, нет. Со мной все будет в порядке. Я хочу поговорить с этими людьми.
Парни поднялись по лестнице, и дверь за ними закрылась.
В темных глазах старика вспыхнул живой интерес, и он слегка помахал рукой, в которой были зажаты записка, карта и ключ.
– Я раввин Берлингер. И я хочу знать, где вы взяли эти предметы.
Глава 52
Захария посмотрел на часы: половина шестого утра. Значит, скоро Прага начнет просыпаться.
Он любил этот город и ощущал связь с его буйным прошлым. Здесь была сильна ортодоксальная традиция, и основная часть заповедей европейского иудаизма была создана мудрыми раввинами, жившими на берегах Влтавы. Вот почему он стремился их сохранить. Саймон знал мэра еврейского квартала, маленького человечка, не раз повторявшего, что ему достаточно только попросить, если ему чего-то захочется.
Что же, пришел день, когда такая необходимость возникла.
Сначала Захария позвонил в свое поместье в Австрии, чтобы получить нужный номер телефона. Второй звонок в Прагу никого не разбудил: мэр не раз говорил, что встает в пять утра. Объяснив ситуацию, австриец условился о встрече возле Староновой синагоги в шесть часов. Для него это было удобно – ведь они с Рочей находились в тридцати метрах от назначенного места.
Теперь он стоял возле главного входа и смотрел, как приближается мэр, худой мужчина с густыми усами и редкими волосами. Роча остался на Парижской улице, чтобы его не засекли камеры наблюдения. Саймон поздоровался с градоначальником на английском, и они пожали друг другу руки. Захария знал об этом человеке совсем немного. Мэр очень рано перешел из христианства в иудаизм, стал ортодоксальным евреем и рьяно поддерживал Израиль. Однако он не занимал столь же жестких позиций по отношению к пражским властям, как его предшественник, из-за склонности к соглашательству. К счастью, именно такой человек сейчас и требовался Захарии.
Мэр вытащил связку ключей и открыл дверь.
– Каждое утро я прихожу сюда молиться. Одно из преимуществ высокого положения.
Они вошли через готический портал, украшенный переплетающимися виноградными лозами. Двенадцать корней для каждого из исчезнувших племен. Из вестибюля падал свет, и Захария разглядел два сейфа, встроенных в камень, – он знал, что столетия назад их использовали для хранения специальных налогов, которые собирали с евреев.
Саймон любил венскую синагогу, производившую потрясающее впечатление своей красотой – в отличие от Староновой, которая поражала простотой. Массивные восьмиугольные колонны и купола с пятью ребрами разделяли прямоугольник на два нефа. Захария знал, что пять ребер наверху нужны для того, чтобы там не образовался крест. Кресло главного раввина стояло на востоке, вдоль арки: его железные прутья и шторы закрывали Тору. На подиуме, окруженном кованой железной решеткой, занимавшем центр, алмемар, размещалась подставка для молитвенника, а вокруг подиума стояли скамьи – не слишком много, около семидесяти. Места на них передавались из поколения в поколение – так Саймону рассказывали. С потолка свисал красный флаг со Звездой Давида, дар Карла IV, сделанный в 1358 году как знак привилегий для евреев. Захария всегда с презрением относился к подобным жестам – история нередко доказывала, что они далеко не всегда бывали искренними.
Неяркий свет восходящего солнца проникал внутрь через двенадцать узких окон, расположенных высоко наверху.
– Вы были правы, – сказал мэр. – Этой ночью патруль обнаружил двоих человек, пытавшихся проникнуть на чердак. Такие вещи периодически случаются. Кое-кто продолжает думать, что там находится голем.
– Но вы ничего не делаете, чтобы их разубедить, ведь это приводит сюда новых посетителей, которые тратят деньги, – заметил австриец.
– Кто я такой, чтобы сокрушать легенды? Моя работа состоит в том, чтобы защищать то, что мне доверено. К несчастью, чтобы поддерживать порядок, необходимы деньги.
– Где эти двое сейчас?
Мэр поднял маленький палец.
– Вот тут у нас возникли сложности. Их не доставили в помещение, где обычно держат задержанных хулиганов. Сначала мы их допрашиваем, затем передаем полиции, которая тут же всех отпускает – серьезная проблема, с которой мы пытаемся бороться. Но эту парочку отвели куда-то в другое место.
Саймону не понравилось то, что он услышал.
– Я пытаюсь установить, где они находятся, – пообещал глава города. – Почему-то никто из службы безопасности ничего не знает.
– Вы приходите сюда каждое утро?
Мэр кивнул.
– Да, почти каждое. Стараюсь это сделать пораньше, пока синагога из места для молитв не превращается в предмет интереса для множества туристов.
Захария позавидовал, что его собеседник имеет такую возможность.
– А что находится на чердаке? – поинтересовался он.
– Ничего, если не считать балок, изоляции и крыши. Там нет голема, вновь превратившегося в глину.
– Но в течение нескольких столетий на чердаке была гениза[18].
В каждой синагоге имелось специальное помещение, где хранили старые книги и документы. Талмуд запрещал выбрасывать бумаги, на которых написано имя Бога. Раз в семь лет их хоронили на кладбище.
Мэр кивнул.
– Совершенно верно. Мы там и хранили все лишнее, чтобы оно не пострадало от стихии. Но примерно сорок лет назад чердак вычистили.
Захария задумался. Возможно, раньше там хранилось что-то еще? Сорок лет? Этот промежуток времени мог быть связан с дедом Сагана.
Он услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Мэр извинился и вышел в вестибюль. Теперь австриец уже не сомневался, что Саган его обманул, и надеялся, что Элли сумеет что-то узнать. Саймон все еще был встревожен встречей с израильским послом в Австрии, а также тем фактом, что она и американцы им заинтересовались. Он послал Рочу в переулок, находившийся за собором Святого Стефана, и тот доложил, что тело Брайана Джеймисона действительно исчезло. В прессе события в соборе не упоминались ни единым словом. Посол обещала, что она все приберет, и сдержала слово.
Мэр вернулся. Входная дверь снова открылась и закрылась.
– Мне только что сообщили, что двоих человек, которые были здесь задержаны, отвели в один из соседних домов, – сообщил градоначальник.
Саймон заметил, как по его лицу промелькнула тревога.
– Что-то еще? – спросил Захария.
– Они призвали раввина Берлингера. Сейчас он с ними.
* * *Том мгновенно все понял. Абирам упоминал имя этого человека в своем послании.
«И еще он дал мне имя. Раввин Берлингер».
– Сколько вам лет? – спросил Саган. Он понимал, что ведет себя грубо, но ему необходимо было знать.
– Сто два года, – ответил раввин.
Репортер никогда бы не догадался, что этот человек настолько стар. Может быть, он дал бы ему восемьдесят с небольшим, но поверить, что раввин прожил больше века, было совсем непросто.
– Жизнь милостиво обошлась с вами, – заметил Саган.
– Иногда я тоже так думаю. А временами – нет. Но я задал вам вопрос. Пожалуйста, скажите, как вы получили эти вещи.
Том видел, что Элли тоже интересует ответ на его вопрос. Однако пока не был готов к сотрудничеству.
– Их мне дали, и они мне принадлежат, – ответил он уклончиво.
Раввин Берлингер наверняка прочитал оригинальное послание, которое лежало в кармане у Тома.
– Мне ничего об этом не известно, – сказал старик. – Я знаю лишь то, что их нашли у вас.
– М. Э. Кросс был моим дедом, – сообщил журналист.
Старик внимательно посмотрел на него.
– Я вижу его в вашем лице. Вас зовут Саган. Я припоминаю, что ваша мать вышла за Сагана. Марк был отцом вашей матери.
Том кивнул:
– Я называл его саки.
Раввин сел и положил забранные у репортера вещи и сумку Элли на стол.
– Должен признаться, я не думал, что когда-нибудь снова услышу об этих предметах.
* * *Бене остался сидеть, когда тень вошла в его кабинет. Он ждал Фрэнка Кларка. Роу позвонил ему, и полковник обещал, что придет до десяти часов.
– Тебе нравится темнота, Бене? – спросил он с усмешкой.
В комнате не горел свет.
– Мама уже спит, а слуги ушли, – объяснил хозяин дома. – Здесь только мы с тобой, Фрэнк.
Он предложил гостю блюдо с булочками, но тот отмахнулся. Бене же взял еще одну и отодвинул блюдо на край стола.
– Что тебе удалось найти? – спросил Кларк. – Я слышал удовлетворение в твоем голосе.
– Рудник существует. И я знаю, где он находится.
Трей позвонил ему после обеда и сказал, что быстрый просмотр документов, добытых ими на Кубе, а также купчей на землю и других бумаг из ямайского архива позволили ему определить место рудника. Он проверил современные топологические карты, имевшиеся в университете, и ему удалось подтвердить, что пещера существует приблизительно в том районе, на который указывали остальные документы.
– И где же он? – спросил Кларк.
Бене не требовалось смотреть в лицо полковнику, чтобы понять, что тот знает, о чем он говорит. Роу подозревал это с самого начала.
– Почему ты солгал мне, Фрэнк? – спросил он тихо.
– Потому что тайну рудника никто не должен раскрыть.
– Но в пещере ты мне говорил совсем другое. Тогда ты сказал, что я должен его найти.
– Я сказал, чтобы ты нашел сокровище евреев. Если оно все еще существует, то мароны могут извлечь из него пользу. Рудник – совсем другое дело.
Теперь Бене и вовсе заговорил шепотом, словно эти слова вообще не следовало произносить:
– Почему рудник не должен быть найден?
– Это священное место. У маронов их осталось очень мало. Они принадлежат нам, Бене. Их следует охранять.
– От маронов остались только легенды. Какое это имеет значение?
Оба замолчали, и некоторое время Роу сидел в тишине и слушал ветер.
– Раньше ночь была нашим союзником, – наконец заговорил Кларк. – Мы умели ее использовать. К нам пришла победа во многом благодаря ночи.
«Опять истории, – подумал Бене. – Легенды, а не реальность».
Во время последней маронской войны в 1795 году триста маронов держали оборону против тысячи пятисот британских солдат. Они заключили мир только после того, как на остров доставили кубинских псов, которые умели выслеживать беглых рабов. Но когда все собрались в Монтего-Бей, чтобы подписать соглашение, почти шестьсот маронов посадили на корабли и отправили в Новую Шотландию. Они прожили в холодной Канаде два года, а потом их перевезли в Сьерра-Леоне. И только шестьдесят человек из них впоследствии вернулись на Ямайку.
Та еще победа.
– Ты так и не ответил, – сказал Роу. – Какое это имеет значение сейчас?
Он видел, как темная фигура полковника переместилась в кресле.
– Ты далеко не все понимаешь, Бене. Несмотря на то что в твоих жилах течет кровь марона, тебя воспитывали иначе. Среди нас свирепствует бедность. Высока безработица. А ты живешь в роскоши в этом великолепном поместье, ездишь на машинах, которые тебе нравятся, и никогда не знал чувства голода. У тебя есть деньги. У тебя всегда были деньги, Бене.
– Ты говоришь так, словно тебя это возмущает.
– Вовсе нет. Это не имеет для меня значения. Ты мой друг. Ты мне всегда нравился. Но другие относятся к тебе иначе. Они берут твои деньги и пользуются твоей помощью. Они улыбаются, но скрывают то, что у них в сердцах.
– Вчера ты говорил мне совсем другие вещи. Ты сказал, что никого не интересует, кто я такой.
– Я солгал.
Роу не понравилось то, что он услышал. Он всегда считал, что близок к сообществу маронов. Что они его семья. У него было совсем мало близких родственников – только мать и несколько кузенов. Ему следовало жениться, завести детей, создать собственную семью, но он не встретил женщину, которую ему захотелось бы сделать своей супругой. Быть может, проблема в нем самом? Трудно сказать. Одно Бене знал наверняка: никто не будет указывать, как ему поступать.
Не сейчас.
И никогда.
– Я собираюсь отправиться к руднику, – заявил он безапелляционным тоном.
– Я боялся, что у тебя возникнет такое желание, – отозвался его гость.
– Ты пойдешь со мной?
– А разве у меня есть выбор?
Глава 53
– Кто такой раввин Берлингер? – спросил Захария.