Журналиста привлек свет. И как только он увидел его, у него словно открылось второе дыхание. Синеватый и очень чистый свет пробивался сквозь посадку, но идти прямо на него — означало нашуметь в подлеске. Да и свет фар бил в его сторону. Для такого матерого опера, как Хатунцев, «акула пера» была ходячей мишенью.
Выбрав участок поровнее, Маевский возобновил движение вдоль лесополосы и, увидев ее край, за которым раскинулось поле, невольно ускорил шаг.
Он чуть не подвернул ногу в колее, оставленной грузовиком, по которой проехал и внедорожник, и, уже не опасаясь нашуметь, побежал, неловко переступая в канавке. Свет — снова справа от него, но теперь фары не били в глаза, а служили ориентиром.
Наезженная колея уходила дальше на север, следы «субурбана» вели на запад. Маевский повернул, призывая себя быть осторожным и всеми силами стараясь совместить несовместимое: поспешность и осторожность.
Он действительно перешагнул через грань реальности, потому что картину, которая открылась перед ним, можно было увидеть только в месте вечного наказания грешных душ. На фоне мусорной свалки, посеребренной лунным светом, стоял джип. Рядом с ним высился холм свежевырытой земли, а на краю ямы стоял на коленях человек. В двух шагах от него возвышалась тощая сутуловатая фигура. Она стояла над жертвой, и рука с пистолетом не была поднята, а, наоборот, опущена. При таком положении выстрел придется в шею несчастного. Но самое ужасное заключалось в том, что рядом с Биллом своей очереди дожидалась молодая женщина. Хэнк не удосужился хотя бы ослабить ее путы, и она задыхалась, из последних сил поджимая ноги и выгибая, как на дыбе, руки…
— Если бы тебе осталось жить пятнадцать секунд, что бы ты сказал?
«Посчитай ему…»
Он бы и сам вспомнил, у него хорошая память. Да и как можно было забыть обращение Билла к приговоренному им к смерти товарищу? Такие обращения клещами впиваются в память и сосут, сосут, истощая ее…
— Десять секунд…
Тогда, много лет тому назад, Старый Хэнк остался равнодушен к судьбе Игоря, сейчас же проникся к нему острой жалостью: сколько же всего пришлось вытерпеть Кравцу, через что в этой жизни пришлось продраться… И он преодолел целую полосу препятствий: боль, гонения, жажду мщения и еще много чего.
Журналист пропустил начальные слова, с которыми обратился могильщик к Биленкову, но вот пошел голосовой отсчет, и начался он с пятнадцатой цифры. «Отлично, — дернул глазом Андрей, — у меня целых четырнадцать секунд».
— Тринадцать… — поправил его Хэнк.
— Спасибо, сволочь!
У журналиста был только один шанс, только один выстрел. Если он промахнется, то холм земли погребет под собой на одного человека больше. Он заходил Хэнку за спину, а тот буквально отсчитывал его шаги:
— Десять…
А до самого Хэнка — метров пятнадцать. Значит, если он не прекратит издевательство над жертвами раньше или вдруг зачастит, стрелять Андрею придется с расстояния в шесть метров. Это много. Желательно подобраться к убийце вплотную. И он ускорил шаг.
— Восемь…
Журналист вдруг сообразил: он прет на вооруженного противника, не удосужившись взвести курок обреза. Если потянуть курок сейчас, резкий звук насторожит Хэнка, и он выстрелит раньше. Нет, нужно подобраться к нему поближе. Сумеет ли он в темпе проделать два приема: взвести курок и тут же нажать на спусковой крючок?
— Пять…
Так, потянуть курок, вскидывая обрез, и спустить его, целясь в середину туловища. Если Хэнк услышит подозрительный звук и повернется, заряд тогда угодит ему в плечо. Вот изворотливый сукин сын! А если окликнуть его — он повернет только голову, подставляя для выстрела спину? Черт его знает… Он не военный, он даже в армии не служил.
Маевский не рискнул стрелять в голову: Хэнк в последний момент мог наклониться. Он еще не взвел курок, а обрез смотрел точно в середину спины Старого Хэнка. Расстояние до него — всего два метра. Два метра же разделяли Билла и Хэнка. Взведя курок и готовясь нажать на спуск, Андрей подумал о балансе…
— Один… — закончил считать Хатунцев. — Ничего не хочешь сказать? Твое время вышло.
Он прицелился в голову Билла и потянул спусковой крючок.
Юонг заметила движение позади Хэнка и невольно расслабилась — оттого перехлестнутая через ее шею веревка впилась ей в горло. Девушка задергалась, теряя сознание и окунаясь в сумеречную зону, что не могло не привлечь внимание Хэнка. Только бы он не прикончил ее из жалости… первой. Но он оставил все как есть…
Андрей нажал на спусковой крючок, и звук выстрела оглушил его. Казалось, это звуковая волна, а не заряд крупной дроби повалил Хэнка на колени… Постояв несколько мгновений перед Биллом, словно вымаливая у него прощения, Хатунцев повалился на бок.
Готов.
Отбросив бесполезный уже обрез в сторону, Андрей бросился к нему и, наступив на руку, забрал у него пистолет.
Ким окончательно потеряла контроль над собой. Вместо того, чтобы подтянуть руки к голове и согнуть колени, она все делала наоборот. Вены на ее шее были готовы лопнуть, когда Маевский, наконец, пришел ей на помощь и дал возможность сделать глубокий вдох. Удерживая ее за руки и ноги, он поторопил Билла:
— Нож! Возьми у меня в кармане нож!
— Чем?!
Журналист выругался: забыл, что руки у него связаны.
— Потерпи, — бросил он Ким и вынул из кармана складной нож — одна из двух вещей, без которых он не выходил из дома. Он научился раскладывать его одной рукой, благо пружина порядком ослабла. Разрезав веревку, он, уже не глядя на Ким, на ощупь ослабил петлю, снял ее с шеи и похлопал кореянку по щеке.
Биленков упал головой в холм земли. Отплевываясь, поднялся на ноги и по-детски зашипел на Маевского:
— Ты чего?!
— Ничего! Постоишь в очереди.
Он снял путы с кореянки и похлопал ее по щеке:
— Эй, ты как, нормально?
— Да, просто класс, — прохрипела Ким, схватившись за горло.
Андрей подошел к Биленкову и тоже развязал его. Дав обоим отдышаться, обратился к Ким со словами:
— Твой напарник не сможет вести машину. А ты как? Руки, ноги целы?
— Вроде… А может, за руль сядешь ты?
— Мне нужно прибраться тут: закопать труп, замести следы, сделать пару снимков. — Не выдержав, журналист выругался: — Не верю, что все это дерьмо свалилось мне на голову!
Биленков со смешанными чувствами смотрел на Маевского. Он заметил дрожь в руках журналиста, и в этом плане его можно было понять. Андрей впервые убил. Он был бледен, как полотно, а полная луна добавляла на этот слепок смертельной синевы. Этюд в могильных тонах, сравнил Виктор, сам едва держась на ногах. Мыслями он был дома. Ледяной компресс на грудь, стакан водки внутрь, валик под ноги — вот три вещи, которые могли его спасти: снять боль, обрести относительный покой, переходящий в глубокий сон.
— Помоги-ка мне снять бронежилет.
Маевский сделал больше — снял с него майку и присвистнул:
— Похоже, ты нацепил согревающий лейкопластырь.
— Где? — Биленков с трудом опустил голову и застонал, увидев громадную подкожную гематому. — Тебе легко говорить, — процедил он сквозь зубы.
Андрей помог ему подняться на ноги. Вдвоем с Ким они подвели его к изуродованной машине: на ней были десятки вмятин и сотни царапин. Билл скрипнул зубами:
— Сволочь! — и в упор посмотрел на Ким. — Иди разбей ему башку лопатой…
— Ты будешь садиться в машину или нет?
Биленков словно и не слышал журналиста, бормоча про себя:
— Я давно хотел поменять ее на «тахо»: пятилитровый мотор, триста «лошадей».
— Нам нужна средняя машина, — расставила точки над «i» Юонг Ким.
— Найдешь дорогу обратно? — спросил ее Андрей.
— Да, — ответила она. — Поеду по следам.
— Осторожнее на дороге! — напутствовал он девушку.
Она не повернула головы в его сторону, зато Биленков чуть не скрутил шею. Это резкое движение исказило его лицо болью, и он ожег журналиста ненавистным взглядом.
— Ревнивец хренов, — вполголоса выругался Маевский.
Прежде чем столкнуть тело Старого Хэнка в яму, он освободил поясной чехол от фотокамеры и сделал несколько снимков трупа. Один — с очень близкого расстояния. Делая его, он вдруг вздрогнул: показалось, что мертвец подмигнул ему. И только убрав камеру в мини-кофр, Андрей, поплевав на руки, взялся за лопату. Первые комья земли застучали по тощему телу Старого Хэнка…
Ночь, пусть и лунная, — не лучшее время для посещения кладбища. Тем не менее, у Игоря Кравца был выбор: либо довериться Старому Хэнку и отправиться к месту встречи на окраину кладбища, либо положиться на свою интуицию и не торопиться: Хэнк мог быть где-нибудь рядом.
Закрыв свою «Ауди» и разумно отказавшись поставить ее на сигнализацию (в случае срабатывания она выдала бы Кравца с головой), Игорь прошел по проторенной дорожке, и ему показалось, что к дому Хэнка подъехал танк… Неужели это Биленков протаранил кусты своей машиной? Неаккуратно. Неосторожно. Неосмотрительно. И Кравец впервые засомневался в Старом Хэнке. Что, если из двух зол — он и Билл, — Хатунцев выбрал большее? Конечно, устранив Кравца, он оставался один на один с Биллом. Но устранив Билла, оставался один на один с Кравцом. То есть цена вопроса: кто такой Билл, и кто такой Кравец. Билл — командир оперативной группы, а Кравец — лишь рядовой ее член, человек без связей, с потерянным прошлым и смутным будущим. Что же, если Хэнк рассуждал именно так, то с головой у него было все в порядке.
Закрыв свою «Ауди» и разумно отказавшись поставить ее на сигнализацию (в случае срабатывания она выдала бы Кравца с головой), Игорь прошел по проторенной дорожке, и ему показалось, что к дому Хэнка подъехал танк… Неужели это Биленков протаранил кусты своей машиной? Неаккуратно. Неосторожно. Неосмотрительно. И Кравец впервые засомневался в Старом Хэнке. Что, если из двух зол — он и Билл, — Хатунцев выбрал большее? Конечно, устранив Кравца, он оставался один на один с Биллом. Но устранив Билла, оставался один на один с Кравцом. То есть цена вопроса: кто такой Билл, и кто такой Кравец. Билл — командир оперативной группы, а Кравец — лишь рядовой ее член, человек без связей, с потерянным прошлым и смутным будущим. Что же, если Хэнк рассуждал именно так, то с головой у него было все в порядке.
Колея, оставленная широкими колесами машины, позволила Кравцу продвигаться бесшумно. В домике горел свет. И если бы на дворе сейчас был канун Рождества, он бы стукнул в окошко… Допустим, Хэнк сейчас на кладбище, тогда какого черта он оставил свет включенным? Не для того ли, чтобы «подсветить цель»? Сомнения, которые одолевали Кравца, в конце концов, могли повернуть его назад.
«Где ты, Старый Ублюдок?»
Игорь вплотную подошел к домику. Если кто-то сейчас насадил его на мушку огнестрельного оружия, стрелять он не станет, дождется более благоприятного момента — когда Кравец, открыв дверь, заслонит собой свет и предстанет перед стрелком в качестве четко очерченной мишени.
Из приоткрытой двери потянуло сквозняком, словно Кравец оказался между двух распахнутых настежь дверей. Это было обманное чувство. На самом деле он уловил не движение воздуха, а запах — запах пороха, буквально перебивающего вонь. У него не осталось сомнений — в домике прозвучал, по крайней мере, один выстрел. Кто в кого стрелял, ему предстояло выяснить. «Надеюсь, Старая Сволочь играет на моей стороне».
Кравец поднялся по ступенькам — быстро, как только смог, открыл дверь и тотчас отбежал, оказавшись перед столом. Он не мог не присесть, поскольку голова его находилась на высоте окна. Прямо перед ним на столе лежала пухлая общая тетрадь в дерматиновой обложке, открытая на предпоследней странице. Но Кравца привлекла не сама тетрадь, а белый листок бумаги. Он выделялся на фоне залапанной страницы как своей чистотой, так и печатным шрифтом. Кравец пробежал глазами и задумался: информация, которую он почерпнул, представляла интерес не только для него лично, а в первую очередь — для Хатунцева. Кто мог предоставить ее Хэнку — вопрос второй или третий. Возможно, этот кто-то — из современного кладбищенского офиса. Кравец вспомнил гнев Хэнка, адресованный начальству, он собирался выколоть «молодой сволочи» глаза вилкой, закопать живым и разбить его компьютер. Как бы то ни было, но в этом убогом вагончике он получил данные на Шевкета Абдулова: его адрес, номер телефона, его контакты в социальных сетях, его увлечения, наконец, его адрес. Эта бумага имела цену, и Кравец пытался представить, сколько выложил за нее Старый Маразматик. Но лично он порадовался: ему она досталась бесплатно. Игорь не стал забирать листок — пусть лежит там, где лежит, ведь он и так все запомнил. Здесь ему больше нечего было делать. Но Кравец, прежде чем покинуть домик и отправиться на свалку, тихо порадовался своей интуиции: сегодня она дотянула до высшей — шестибалльной отметки. А скорее, сюда его привела нехитрая логика, он не мог не пройти мимо домика . А Хэнк — он сделал ставку на то, что Кравец, потерявший голову много лет тому назад, сразу явится на место встречи.
А вот и кладбище. Кравец поежился. На него обрушилось ледяное безмолвие города мертвых. Где-то рядом был Хэнк, но Кравцу казалось, в этом зловещем месте он один. Может быть, Хэнк решил вернуться домой? Старый Крот пошел другой дорогой, и они разминулись? Вот черт! — выругался Кравец. Тогда ему придется возвращаться.
— Хэнк! — негромко позвал он. И еще раз, невольно добавляя капельку сомнения: — Хэнк? Хэнк! — Не дождавшись ответа, процедил сквозь зубы: — Это смешно, ей-богу.
Игорь готов был повернуть назад, но вот луч фонарика вырвал из темноты черенки лопат. Ровные, отполированные мозолистыми руками рукоятки торчали из земли вертикально, нацелившись в небо, и Кравец во второй раз раздраженно подумал:. «Это смешно, ей-богу».
Он ступил на крохотный участок земли, считая шаги: ровно восемь, и с трудом, вынул из земли лопату. Потом удивленно уставился на другую. Почему их тут две? Что, этот Старый Кретин работал не один? Ответ на этот вопрос он получил, вытащив из земли вторую лопату. У Хэнка не было универсальной широкозахватной лопаты, и он использовал две: штыковую, чтобы снять дерн, и совковую — чтобы вынуть мягкий грунт.
Хэнка здесь нет. Бесполезно звать его и вообще подавать голос, можно разной нечисти накликать. Он наверняка вернулся домой, напился, и вагончик под ним раскачивается, оставляя позади еще один день, еще один покосившийся полустанок. Хэнк не стал дожидаться товарища, но оставил ему этот дьявольский инструмент. Сомневался ли в Хэнке Кравец — да, сомневался, время такое. Чтобы выжить, нужно быть начеку и доверять только себе и слушать только свой внутренний голос. Возможно, Хэнк наблюдает за ним из-за ограды какой-нибудь могилы, но он, пока не получит деньги, неопасен. Наверное, слова «в расчете» и звук ударивших друг о друга рук станут ключевыми в этом деле. А может, тот опасался подвоха со стороны Кравца и довольствовался половиной суммы? Что ж, ему виднее.
Кравец поддел лопатой первый пласт дерна, второй, представляя себе не то, что вскоре увидит, а то, как снова начнет собирать этот могильный паззл. И лишь когда лопата ткнулась во что-то мягкое, глаза Кравца блеснули торжеством: через пару минут он увидит человека, чью плоть мысленно терзал на протяжении пятнадцати лет. Человека, который заставил его вздрагивать от любой вспышки — будь то фотоаппарат или внезапно пробившийся из-за туч луч солнца.
Он потянулся было к фонарику, но передумал. Нет, пока рано включать его. Он включит свет, когда фактически вслепую очистит лицо Билла от земли, пальцами, как слепой, угадает очертания его подбородка, губ, носа, лба, прочтет эту последнюю страницу, и только потом, когда зажжет фонарик, бросит небу: «И был я слеп, а теперь — вижу!» Игорь начал счищать землю с другой стороны, нащупав ногу, затем стал сбрасывать землю с верхней части туловища. Бережливо и трепетно, как археолог, очистил отвердевшее лицо, больше походившее на маску… Да, это он, Билл, убийца.
Кравец включил фонарик и направил луч на лицо покойника. И тут же пожалел о том, что не извлек из земли его руку с мобильником, потому что отчетливо воспроизвел последние слова Старого Хэнка: «Встретимся на свалке. Там и найдешь меня» . Так и случилось.
Ожидая выстрела в любой момент, Кравец вытянулся вдоль тела Хэнка, могила послужила ему окопом. Он сумел подобрать под себя ногу и освободить кобуру от пистолета.
Ловушка. Игорь не сомневался, что угодил в ловушку, расставленную Биллом, и мысленно отсчитывал его шаги: «Пятнадцать… десять… пять… Ни одного».
Ну, где же ты? Где ты?!
На его немой вопрос никто не ответил даже жестом.
Эта немая сцена не могла продолжаться вечно. Точно рассчитав движения и силу, Кравец выскочил из ямы, перекатился через плечо, ожидая выстрела, еще раз сменил позицию и остановился на этом: если бы Билл следил за ним, то успел бы выпустить в него всю обойму.
Здесь никого нет. Только он и труп Старого Хэнка. Но на какой результат рассчитывал Биленков, опираясь на мистику? У него был превосходный шанс избавиться от Кравца, так почему он им не воспользовался? Никто, кроме самого Билла, не сможет ответить на этот вопрос.
Получил ли Кравец отсрочку? Он подумал об этом в ином ключе: это Билл отсрочил свою смерть.
Игорь сровнял яму с землей, уложил на место дерн. Сверху положил венок — самый лучший и свежий, что смог найти на свалке.
Он вдруг поймал себя на мысли, что шепчет считалочку: «Шесть негритят пошли на пасеку гулять, одного ужалил шмель, их осталось пять».
Ну, с этим «негритенком» все понятно, а вот последний — он «поглядит устало»? Пойдет повесится, чтоб никого не стало?
Журналист вышел из-за укрытия, которым ему служили срезанные с могил и свезенные сюда в кучу ветки и побеги карагача. По пути к свежему захоронению прихватил венок с выцветшими бумажными цветами и положил его рядом с другим венком, поправив ленту с какой-то надписью. Приготовив компактный фотоаппарат, сделал несколько снимков, делая привязку могилы к окружающей местности или наоборот, не суть важно.
Он не рискнул идти в обход — вокруг кладбища. Гораздо безопаснее и быстрее, на его взгляд, добраться до выхода по аллеям. Он не боялся мертвых, он боялся… живых собак, лай которых подсказал ему направление. Три или четыре псины караулили кладбищенскую контору, и днем (он видел это собственными глазами) сидели на цепях. Что, если ночью их спускали с цепей? У него не было с собой боевого оружия — только газовый пистолет. Привычка носить его с собой наравне с перочинным ножом и зажигалкой у него появилась года четыре назад, когда на него во дворе дома напали подвыпившие подростки. И как результат — сломанная рука, сотрясение мозга, две недели в больнице и еще месяц нетрудоспособности.