Олексаха кивнул. Домой пошли вместе – зазноба у Олексахи была, рядом почти с усадебкой Олеговой, на Славенском, на улице Нутной, – Настена-ткачиха, чей мужик недавно в ушкуйниках на Студеное море подался.
– Настена – баба страсть какая хорошая. Статью дородна – прям боярыня, да и нраву доброго. С мужем вот только не повезло – частенько поленом ее бивал, да хорошо, его сейчас нет. Может, еще и сгинет в ушкуйниках-то – Олексаха мечтательно прикрыл глаза. На ходу покачал головой белобрысой, видно, все думал про Настену. Потом, у усадьбы уже, простился. Отдал Олегу Иванычу грамоты – заполнены толково, разборчиво – в воротах обернулся, помахал рукою.
Проводив его взглядом, Олег Иваныч поднялся в терем, посидел немного на лавке, подумал о Ставре, да, так толком ничего и не надумав, отправился спать. Завалился на лавку, прямо на волчью шкуру, вытянул ноги – гудят, что столбы телеграфные. Хорошо сегодняшний день прошел, с пользой. А ведь мог бы и не столь удачно кончиться. Если б не предусмотрительность, та, что только с опытом немалым приходит. Молодец, Олег Иваныч! Достоин быть представленным к государственным наградам – орденам и медалям – ну, на худой конец – к внеочередному званию. Скажем, к полковничьему. Судя по должности, именно такое звание ей и соответствовало. Немалое звание… Да только б не помешало и больше! Да и службу в дальнейшем поменять бы неплохо. С частной Феофилактовой – на государственную. В общем-то, для начала трамплин неплохой. Из всех лиц, подвизающихся в местном министерстве иностранных дел – сиречь – Софийском доме (канцелярии архиепископа Ионы), – именно Феофилакт, по оценке Олега Иваныча, имел большие шансы стать министром… тьфу-ты, архиепископом, после Ионы. Ловок, оборотист, умен – и не фанатик. Фанатиков-то окружение не очень-то любит. Скажем, как, к примеру, Варсонофия, духовника Ионы, – все молится да постится Варсонофий, да с таким усердием, что кое-кто из людишек его давно, фигурально выражаясь, пальцем у виска крутит, на патрона посматривая искоса. Пимен, ключник. Внешность имеет уж больно колоритную, не русскую, греческую. Нос крючком, ликом черен. Неблагостный вид, ох, неблагостный. Маловероятно, что выберут его или Варсонофия, хотя, конечно, все может статься – пути Господни неисповедимы. Но больше всего шансов – у Феофилакта. И ум у него, и внешность, и опыт экономической деятельности – игумен крупного монастыря сродни коммерческому директору какой-нибудь крупной фирмы. К тому же и этот еще у Феофилакта… плюрализм! Никогда определенно не выскажется… хотя, может, и не очень хорошо это… Значит, скорее всего, именно Феофилакт – восходящая звезда Новгородской внешней политики. Иона-то на ладан дышит. Да его еще и отравить хотят… Так, может? Нет, это уж слишком было бы не по-честному, непорядочно просто… К тому же Феофилакт тоже навряд ли устроит Ставра. А кто его, Ставра, устроит? Да черт его знает… Из этих трех похоже, что никто… А кого тогда…
Олег Иваныч и не заметил, как уснул, словно провалился в темную глубокую яму, вроде того подземного хода. Снилось ему, будто сидит он у себя в кабинете, в родном РОВД, разложил на столе дела, перебирает их – это прекратить, это продлить, это вообще похерить… а вот это продлить… и то… и это… И таких дел, что продлевать надо, набирается штук двадцать, и сроки по всем давно и не в первый раз уж сожраны, а в папках – пара листочков – заявление, объяснение да, в лучшем случае, протокол осмотра. И будто бы заглядывает в окошко (а второй этаж!) районный прокурор Чемоданов. Смотрит на просроченные дела, противно этак щурится и злобно грозит в форточку желтым костлявым пальцем. В этот момент срывается со стены карниз со шторами, скотчем недавно прилепленный, и прищемляет грозящую прокурорскую длань. Страшно вопит районный прокурор Чемоданов, рот открывши. А зубы у него длинные, вострые, да и не зубы то вовсе – ножики! И не прокурор это, оказывается, а злобный волкодлак-оборотень! Воет оборотень, Олеговой крови хочет, лапы к нему свои страшные тянет. Уворачивается от тех лап Олег Иваныч, китель свой майорский с вешалки сорвал, отбивается. А сосед по кабинету Колька Востриков хохочет, змей, громко, да оборотня по башке упавшим карнизом хлещет. А волкодлак не унимается, опять в прокурора обратился, голосом замогильным спрашивает: «Ты зачем дела заволокитил, господин майор Завойский, а? Ни одной очной ставочки не провел, допросил кое-как, экспертиз не назначил! Характеристик с места работы обвиняемых не взял! А в некоторых – так и вообще никаких установочных данных, окромя липовой справки о судимости, в последний момент на компьютере отпечатанной! Халтура это, господин майор, не работа вовсе! Потому – крови твоей хочу-у-у-у!!! У-у-у-у-у!!!»
Воет прокурор Чемоданов, лапами острокогтистыми машет, вот-вот схватит Олега Иваныча, с костями проглотит! Да еще служебным расследованием грозится! А глаза у оборотня-прокурора выпученные, оловянные… совсем как у боярина Ставра!
Проснулся Олег Иваныч в холодном поту, спрыгнул с лавки – квасу… Напился, рукою рот вытер, сел у окна, задумался. Кто его знает, может, и есть какая правда в словах Олексахиных про боярина Ставра? Да и Иону-владыку не кто иной, как Ставр, погубить задумал. Надо бы предупредить завтра владыку, чтоб пасся. Однако как и молвить про Ставра-то? Непростой человек боярин, Иона доказухи потребует. А какая на Ставра доказуха? Так, предположения только, домыслы, интуиция. А как говорил районный прокурор Чемоданов, «интуицию свою можете в жопу засунуть, суду конкретные факты нужны!». Правильно, в общем-то, говорил… хоть и оборотень!
Олег Иваныч передернул плечами. И приснится же такое! Вроде не пил вчера, рейнское только. Так рейнское это так, сироп. Ладно, покопаем на Ставра-боярина, глядишь – и нароем чего. Ну, это завтра.
Из распахнутого окна ощутимо повеяло холодом. Слава Богу, хоть не замогильным! Обычным ночным холодом повеяло, осенним. Все равно неприятно.
Зябко поежившись, Олег Иваныч захлопнул ставни, снова улегся на лавку и, натянув до подбородка теплую шкуру, уснул, на этот раз крепко, без сновидений.
В старой, но еще вполне добротной избе на улице Нутной, в двух кварталах от усадьбы Феофилакта, так же крепко спал агент – сбитенщик Олексаха. Похрапывал, положив руку на мягкую грудь дородной ткачихи Настены. Вверху, на полатях, посапывали малолетние Настенины детки – Ванюшка и Параня. Параня иногда вскрикивала во сне – на ночь рассказал дядя Олексаша страшную сказку про злобного оборотня-волкодлака.
А «злобному оборотню» – боярину Ставру – не спалось в эту ночь. Не смыкая глаз, ходил боярин по горнице – думал. О тайном соглядатае думал, коего чуть не поймали сегодня верные слуги. Чуть не поймали… Эх, упустили, раззявы! Нифонтию-тиуну – плюгавому мужичонке – велел всыпать горячих, чтоб вдругорядь проворнее был, ну, а недоросля, того, что жив остался, как выздоровеет, решил боярин продать татарам в навечное рабство. Ну надо ж такими тупорылыми быть! Татя-то заловить сумели, а вот удержать… Того не сообразить было, что хитер да коварен тать-то! Эх, как уехал на Москву Тимоха Рысь с поручением боярским – простого дела поручить стало некому. Один Митря Упадыш – да и тот пронырлив больно. Такому и верить-то можно с большой оглядкой, а лучше – вообще не верить, как, впрочем, Ставр и делал. Повязал кровью, теперь куда он, Митря, денется?
В дверь поскреблись. Митря. Легок на помине.
– Про мальчонку, недавно купленного, спрашивал, государь?
Про какого мальчонку? Ах, да… Тонкие губы боярина искривились в усмешке. Да, велел он верным людишкам прикупить на Москве отрока – для забавы. Вот привезли сегодня, по последней воде караваном… А и правда, позабавиться? Отвлечься, все равно сон не идет.
– Веди! – кивнул Ставр, ноздри его породистого носа расширились, словно у хищника, внезапно почуявшего добычу.
– И плети не забудь. Новые! – крикнул вдогонку Ставр. Митря оглянулся, кивнул угодливо – не забуду, мол, как можно.
Мальчонка оказался темноволосый, худенький. Сапожки алые, рубаха беленого холста петухами вышита, алым парчовым поясом повязана. Остановился отрок в дверях, поклонился почтительно. Ставр его за руку взял – тонка ручонка, кожа гладкая, нежная – подвел к столу, усадил, по волосам погладил.
Отрок улыбнулся доверчиво – не знал, зачем позвали. Погоди, узнаешь еще. Верный Митря Упадыш давно уже приготовил веревки да плети. Сейчас… Сейчас, сейчас…
– На, отроче, сбитня испей, горяченького. Да вон, пирога скушай. Хочешь, небось, есть-то?
– Благодарствуйте.
Мальчишка съел кусок пирога рыбного, крошки аккуратненько смел со стола в ладошку, в рот отправил.
Ставр придвинулся ближе, положил руку на мальчишкино плечо – тонкое, словно у птенчика – провел рукой по щеке, взял за подбородок, в глаза заглянул – чувствует ли, что всего ничего жить ему осталось, да и тот остаток – в адских муках пройдет. Глаза у отрока оказались светло-синие, нет, скорей голубые… голубые…
…как кафтан у того шильника! У татя мерзкого! Только цвет лазоревый и заметил оглоед недобитый…
Черт!
Вздрогнул боярин, отпустил подбородок мальчишкин. С лавки встал, заходил вдоль стола. Нервно заходил, губу покусывая.
А ведь про ход-то потайной, чай, известно теперь! И кто знает, может, сидят уже, в кустах притаившись, соглядатаи тайные? Ждут-дожидаются – чего, сами не знают. И ведь дождались бы сегодня трупа окровавленного!
Похолодело в груди у боярина. Это ж надо – чуть не попался! Нет, не время сегодня забавляться, совсем не время. И завтра не время, и послезавтра. Пока не решится загадка о соглядатае в кафтане лазоревом. Больше ничего толком не сказал слуга-то. Лицо как лицо – обычное. Волос длинный, светлый, борода узка. Боле ничего не заметил, да и темновато было. Вот ведь олух! А сам-то Ставр – не олух ли царя небесного? Ишь, забавляться вздумал! Врагам тайным на радость. Ладно, повременим покуда. Тем слаще забава выйдет!
– Митря! Проводи отрока в спальню. Да квасу ему поставь, может, пить захочет. Тебя как звать-то, отроче?
– Онцифером кличут, боярин-батюшка.
– Ну, ступай, Онцифер, ступай. Помолись за меня на ночь.
– Помолюсь, батюшка-боярин, обязательно помолюсь. Уж таковы добры люди, как ты, оченно редко случаются.
– Ступай, ступай… Ишь, разговорился… Добры люди…
Ставр хмыкнул, провожая отрока тяжелым взглядом. Взглядом жаждущего крови оборотня-волкодлака.
Утром затянули небо низкие свинцово-серые тучи, заметно похолодало. Злобные порывы северного ветра срывали с деревьев оставшиеся листья, швыряя в лицо прохожим. Улетели на юг птицы, одни только вороны сидели на голых ветках да уныло каркали, словно предвещая несчастье.
Олег Иваныч проснулся поздно. Съел приготовленную Пафнутием яичницу, выпил горячего сбитню и, несколько приободрясь, сел заниматься делами. Систематизировал картотеку. Подробненько рассмотрел все донесения, касающиеся Ставра.
Да… Не густо.
Ничего такого, за что можно было бы зацепиться. Разложив березовые грамоты по плетеным коробам, частный сыщик, пока – частный, игумена Феофилакта махнул рукой и велел седлать лошадь. Того самого каурого конька – спокойного, неторопливого, не рысистого – что верой и правдой служил ему почти с середины лета. Обрядился в новый – на этот раз изжелта-красный – кафтан с узорами, надел желтые сапоги, шапку с золотистыми отворотами – посмотрелся в серебряное зеркало – плюнул. Не человек, а кенар какой-то! А что делать – серую-то одежду тут только совсем уж худые мужики носили – голь-переголь, бюджетники… тьфу-ты… не бюджетники – шильники, впрочем, одна суть…
Взгромоздился под дождем на лошадь – вообще-то уже довольно ловко – поехал. На ходу кивнул Акинфию, сторожу. Тот поклонился угрюмо, не потому, что Олег Иваныча недолюбливал – просто таким уж сам по себе был. Запер ворота, в сторожку спать отправился. Собака, Буян, в будку спряталась – дождь-то сильнее все!
Одному Олегу Иванычу охота пуще неволи. Проскакал по мощеной Славной, потом бес попутал свернуть – путь спрямить на Михайлова – увяз, еле выбрался. Плюнул, хлестнул коня, дальше уже никуда не сворачивал.
Несмотря на дождь, на Торгу было людно. Ну, не так, конечно, как вчера – плюнуть некуда, – но все-таки народишко был. Продавцы, покупатели, разносчики. Вон и Олексаха-сбитенщик. Интересно, узнал уже чего?
Кивнул Олексахе, встал у церкви Параскевы Пятницы, под вербою.
– Как Настена твоя, дожидалася?
– А как же! Все глазоньки, говорит, проглядела, уже почивать собиралась.
– Хм… Узнал чего про Ставра?
– Да так… – Олексаха замялся, – малость одна. В церковь он одну больно часто ходит. Никому, конечно, не возбраняется в любимый храм ходить. Однако уж больно далек тот храм от боярской усадьбы.
– И как далек?
– На Прусской. У стен почти.
– На Прусской? – Олег Иваныч присвистнул, действительно далековато. – Не Святого Михаила церковь?
– Она… Святого Михаила и есть. Сбегать к вечерне?
Олег Иваныч отрицательно покачал головой. Не надо никуда бегать, ни к обедне, ни к вечерне, ни к заутрене. Сам сходит. Вернее, съездит. Вот сейчас и съездит, несмотря что дождь. Был в церкви Святого Михаила на Прусской у Олега Иваныча свой человек – пономарь Меркуш. Давненько пономарь информацией не делился, уж не случилось ли что. Не мешало б проверить самолично. И еще… Ходит в эту церковь молиться одна боярыня, красотою лепа… Софья! Совсем забыл про нее Олег Иваныч, делами важными занимаясь. Теперь вот вспомнил… Стыдно даже стало – так ведь и не представился боярыне во время той случайной встречи. Стоял как дурак, очи долу уставя. Это он-то, Завойский Олег Иваныч, циник известный и до женского полу хваткий! Вот теперь, может… Нет, конечно, сначала дело. А волосы у боярыни словно золото, жаль, по здешней дурацкой моде их женщины под шапками да платками прячут, эдакую-то красу! Одним девчонкам незамужним дозволено косами щеголять прилюдно, а мужним женам да вдовицам – ни-ни! А вот если бы Софью по другой моде обрядить? Не в сарафан да летник, скажем, а… в джинсы с маечкой открытой? А еще лучше – в короткий топик с шортиками! Да, в топик, конечно, лучше.
Не заметил Олег Иваныч, в мысли приятные погруженный, как и мост проехал. Под мостом клубился туманом Волхов, ворчал неразборчиво, кидаясь в берег грязной коричневой пеной. Словно предчувствовал скорый конец своей летней воле.
На Детинце стражи словно и не было – хоронились от дождя в башнях. Увидев Олега Иваныча, выходить не стали, по одежке заметно – человек житий, не шпынь какой. Проезжая по владычному двору, Олег поднял глаза на Гришанину келью – закрыта ставнями. Ясно – опять Иона отрока по монастырям в поездку отправил. Ладно, свидимся еще… Ну, а пока – добрый путь.
Обернувшись, Олег Иваныч перекрестился на купола Софьи – главного храма Новгорода.
Проехал земляной город, миновал воротную башню, ров, свернул на Новинку. Чавкая, разъезжалась под копытами рыжая глина, голые кусты орешника сиротливо жались друг к другу.
Вот и Прусская. На углу – усадьба боярыни Софьи. Ухоженная усадьба, ворота новые, светлого дуба, – виден хозяйкин глаз. Так представилось Олегу – терем, чистая горница, дворовые девчонки прядут, песни поют, пересмешничают. Рядом, за длинным столом – сама хозяйка, боярыня… в шортиках и топике. По телику бразильский сериал смотрит.
Тьфу-ты… И привидится же! Главное – четко так, словно взаправду!
В церкви Святого Михаила на Прусской благовестили колокола к вечерне. Перекликались с колоколами соседних храмов: Вознесения, здесь же, на Прусской, Святой Катерины – небольшой, деревянной церквушки – недалеко, за оврагом. Стекался народ к вечерне, несмотря на дождь да слякоть, все больше и больше людей встречалось по пути Олегу. Мелькнул знакомый возок – не боярыни ли Софьи? Уж не в церковь ли Михаила поехала боярыня? Кажись в прошлый раз именно там она и молилась.
Не дожидаясь начала службы, Олег Иваныч отыскал агента – пономаря Меркуша – спросил про Ставра.
Услыхав вопрос, Меркуш – длинный, какой-то нескладный мужик с корявыми, как у гориллы, руками – усмехнулся в усы. Взял Олега Иваныча под руку, кивнул на место пред алтарем:
– Красавицу боярыню видишь?
Олег Иваныч вздрогнул. Еще б не видеть… В простом черном покрывале, в такого же цвета плаще, прямо перед иконой святого Михаила клала поклоны Софья. Бледное лицо боярыни казалось осунувшимся, или, скорее, такое впечатление создавалось приглушенным светом лампад, горящих тусклым дрожащим пламенем перед многочисленными иконами храма.
– Вижу боярыню, – тихо произнес Олег Иваныч. – Точно – красавица.
– Вот и Ставр так же мыслит! Боярыня-то частенько в нашу церкву ходит, а Ставр – как приедет, первым делом глазами – шасть! Увидит боярыню – так и простоит всю службу, а не найдет – выбежит из храма, только его и видели. Вот дело какое!
Ну, дела… Выходит, Ставр клеится к боярыне Софье? Клинья подбивает… козел! Если, конечно, пономарь Меркуш не врет – так с чего бы ему врать-то? Интересно, приедет сегодня Ставр? Вряд ли – не до того ему сейчас, надобно розыск производить: кто к нему вчера забирался, в кафтане лазоревом… Наверное, уже всех слуг достал боярин, да зря все. Обликом внешним ничем Олег Иваныч от обычного новгородца не отличался: такие же усы, бородка, длинные волнистые волосы – не мужик все ж, лапотник, чтоб волос под горшок стричь. Под кого угодно описание подпадет такое, хоть даже и под самого боярина Ставра. Пойди-ка, догадайся! А что кафтан лазоревый… Так полгорода в таком наряде ходит… у кого средств хватает, конечно. Самый модный в этом сезоне цвет. Ну, да и вот этот, желтый с красными отворотами, – тоже ничего, ярок, правда, уж больно – ну, так на то Олег Иваныч и житий человек, не голь-шмоль перекатная!
Олег и сам не заметил, как, что-то сказав Меркушу, незаметно оказался перед алтарем, рядом с Софьей. Перекрестился на икону, скосил глаза. Боярыня повернула голову… улыбнулась. Узнала.