– Послушайте, – мягко произнес Аллейн, – любая теория нуждается в подтверждении, но то, что сказали вы, меня до конца не убедило, хотя я понимаю вашу мотивацию. Так что мы, как это ни прискорбно, не станем полностью снимать подозрения с мистера Леджа – даже после столь пылкой речи в его защиту. И запомните одну вещь: лучший способ обелить Леджа – указать на того, кто действительно совершил это преступление.
– Я ничего об этом не знаю.
– Неужели?
– Точно так.
– Понятно, – протянул Аллейн. – Тогда скажите: далеко ли от этого пресловутого стаканчика стоял мистер Ледж, когда метал свои стрелки?
– Он и близко к нему не подходил. Стол, на который Уочмен поставил свой стаканчик, располагался рядом с мишенью. А Ледж находился от нее на расстоянии нескольких шагов. Практически в другом конце комнаты.
– А вы помните, кто стоял около этого стола?
Уилл сжал губы в нитку и промолчал.
– Хорошо. Давайте поставим вопрос иначе, – продолжил после небольшой паузы Аллейн. – Как вы думаете, мистер Пэриш мог при желании дотянуться до стакана?
– Думаю, что мог, сэр, – ответил Уилл.
II– А теперь, Фокс, – произнес Аллейн, – нам нужно поговорить с мистером Себастьяном Пэришем. Если, конечно, он сейчас на территории гостиницы. Но мне почему-то кажется, что слишком далеко от нее он уйти не мог. Так что не сочтите за труд – прогуляйтесь по участку и найдите его.
Когда Фокс удалился, Аллейн основательно глотнул пива и принялся просматривать записи, сделанные его коллегой во время разговора с Уиллом Помроем. Между тем солнце окончательно скрылось за горизонтом, за окном сгустились сумерки, и деревушка Оттеркомби начала готовиться к благословенному вечернему отдыху. На пристани раздавались голоса рыбаков, вытаскивавших на берег свои лодки, а затем по каменным плитам дорожек протопали тяжелые сапоги возвращавшихся домой мужчин. Но скоро стихли и эти звуки, и до слуха Аллейна теперь доносился лишь приглушенный расстоянием шум прибоя.
Впрочем, в отличие от Оттеркомби, в «Плюмаже» никто, похоже, отдыхать не собирался. Во всяком случае, обслуживающий персонал. Тут время зря не теряли и, пользуясь временным затишьем в деревне, мыли и приводили в порядок частный бар, чтобы как можно скорее открыть его для посетителей. Так что по прошествии четверти часа покой Аллейна то и дело стали нарушать чьи-то голоса, взрывы смеха, скрип ступеней на лестнице и звяканье ведер. Неожиданно Аллейн услышал Фокса, обменивавшегося с кем-то репликами, потом разговор оборвался, и в наступившей тишине явственно прозвучали два слова: «разумеется, приду».
«Это наш актер», – подумал Аллейн.
В следующее мгновение боковая дверь частного бара с шумом распахнулась и захлопнулась, а еще через секунду в гостиную вошли Фокс и Себастьян Пэриш.
Так как вечер стоял теплый, Себастьян надел шорты и синюю рубашку, которые носил с таким шиком, что все производители летней одежды должны были, по идее, выстраиваться в очередь, чтобы упрашивать его как можно чаще показываться на людях в подобном виде. Помимо вышеупомянутого легкого гардероба, Себастьян обладал парой изумительно стройных загорелых ног, отливавших золотистым блеском, и в меру мускулистым загорелым торсом юного античного бога, украшенным обесцвеченными солнцем нежными завитками волос, проступавших на груди сквозь тончайшую ткань сорочки. В целом он производил впечатление чрезвычайно ухоженного, холеного и великолепно причесанного молодого человека, за которым вечно таскаются толпой массажисты, гримеры и парикмахеры, готовые в любой момент привести в порядок его внешность, даже броситься вслед за ним в море, если ему вдруг захочется искупаться. Иными словами, Себастьян Пэриш являлся идеальным образчиком особого типа мужской привлекательности, который так нравится женщинам, но мужчинам может показаться чуточку приторным. Пришедший с ним рыхлый полноватый Фокс, одетый в добротный шерстяной костюм, казался в сравнении с Себастьяном представителем иной человеческой породы или даже выходцем с другой планеты.
– Добрый вечер, инспектор, – поприветствовал детектива Пэриш.
– Добрый вечер, – кивнул Аллейн. – Прошу прощения за беспокойство.
Пэриш ответил ему выразительным взглядом из серии: «какие могут быть счеты между джентльменами?», после чего сделал шаг вперед и с выражением самого искреннего дружелюбия протянул руку.
– Всегда рад оказать посильную помощь, – заверил он.
Затем, присев на подлокотник стоявшего в комнате массивного кресла, стал с нескрываемым любопытством рассматривать детективов, переводя взгляд с одного на другого. Потом добавил:
– Мы все очень надеялись, что вы приедете. Остается только сожалеть, что вы не оказались здесь с самого начала.
– Мне кажется, – произнес Аллейн, – что местные полицейские тоже очень неплохо тут поработали.
– Разумеется, они сделали все, что смогли, – сказал Пэриш. – Не сомневаюсь, что все они очень приличные люди, но как полицейские, позволю себе заметить, наверняка оставляют желать лучшего. Между тем, если принять во внимание положение, которое занимал мой кузен, представляется очевидным, что это дело должен был расследовать именно Скотленд-Ярд.
Потом Пэриш посмотрел на Аллейна в упор и воскликнул:
– А ведь я вас знаю!
– Правда? – вежливо спросил Аллейн. – Признаться, я что-то не припомню…
– Я точно вас знаю, – повторил Пэриш, подпустив в голос драматизма. – Погодите минутку… Где же я вас видел? Ну разумеется! В книге «Знаменитые судебные процессы».
Он повернулся к Фоксу и одарил того взглядом, которому бы позавидовал принц-регент.
– Как его зовут? – осведомился Пэриш.
– Мистер Аллейн, сэр, – ответил Фокс и едва заметно подмигнул своему шефу.
– Аллейн! Господи! Ну конечно, Аллейн!
– Фокс, – произнес медоточивым голосом Аллейн, – не сочтите за труд подняться с места и закрыть дверь. – Затем подождал, когда его распоряжение будет выполнено, и приступил к непростой работе, заключавшейся в попытке извлечь максимум из сложившейся ситуации. – Мистер Пэриш, – сказал Аллейн. – Нас послали сюда провести изыскания, связанные со смертью вашего кузена. Местный суперинтендант предоставил в наше распоряжение весьма полный и достоверный отчет относительно обстоятельств, имеющих отношение к его смерти, но мы считаем своим долгом лично проверить все детали этого крайне прискорбного происшествия.
Пэриш взмахнул руками, будто крыльями, и, продемонстрировав детективам свои ладони, сказал:
– Ну конечно. Разве может быть иначе?
– Мы также подумали, что нам прежде всего следует переговорить с вами…
– Минуточку, – бросил Пэриш, перебивая детектива. – Для начала я должен узнать одну вещь. Скажите, мистер Аллейн, мой кузен стал жертвой несчастного случая или его все-таки убили?
Аллейн некоторое время рассматривал свои сложенные на столе руки, потом перевел взгляд на Пэриша.
– Мы не можем дать вам сейчас ответ на этот вопрос, но пока не обнаружили ничего, что указывало бы на несчастный случай.
– Это ужасно, – пробормотал Пэриш, и его голос впервые за время встречи показался детективам искренним и исполненным подлинного чувства.
– Но при этом надо иметь в виду, что свидетельства, говорящие в пользу инцидента, могут еще выплыть на поверхность.
– Очень на это надеюсь.
– Теперь, полагаю, вы понимаете, почему мы хотим прояснить все события, так или иначе связанные со смертью вашего кузена?
– А вы разговаривали со старым Помроем?
– Да.
– Надеюсь, он уже сообщил вам свое мнение относительно парня по фамилии Ледж?
Аллейн проигнорировал прозвучавший в словах Пэриша намек и ответил:
– Мы разговаривали с ним относительно местоположения, которое занимал в тот вечер каждый из гостей, когда мистер Ледж метал свои стрелки. Быть может, вы сообщите нам…
– Господи! Я уже тысячу раз прокручивал эту сцену в голове, но сомневаюсь, что смогу вспомнить что-то новое.
– Ну что ж, – сказал Аллейн. – Вам придется сообщить то, что вы помните.
Рассказ Пэриша очень походил на отчет Помроя, но актер, похоже, имел обыкновение дополнять собственные впечатления показаниями других свидетелей.
– Честно говоря, – произнес он, – я тогда выпил пинту пива и два стаканчика очень крепкого старого бренди, и по этой причине запечатлившаяся у меня в мозгу картина кристальной ясностью не отличается. Скорее она напоминает некий ночной кошмар, и это все, что я могу вам сказать.
– Вы помните, где стояли, когда мистер Ледж начал метать стрелки?
Аллейн заметил, как при этих словах непроизвольно дернулась красивая рука актера.
– Боюсь, что не помню точно… – ответил Пэриш после довольно долгой паузы.
– Можете, к примеру, сказать, приближались ли вы к столу, находившемуся рядом с мишенью?
Аллейн заметил, как при этих словах непроизвольно дернулась красивая рука актера.
– Боюсь, что не помню точно… – ответил Пэриш после довольно долгой паузы.
– Можете, к примеру, сказать, приближались ли вы к столу, находившемуся рядом с мишенью?
– Возможно, приближался. Чтобы лучше видеть Леджа.
– Сохранился ли у вас в голове ясный образ Леджа, готовившегося бросать стрелки?
На лице у Пэриша появилось весьма эмоциональное выражение, которое Аллейн посчитал отражением усиленной работы памяти. Детектив быстро произнес:
– Наверняка помните. Сами же сказали, что смотрели на него. Просто в калейдоскопе сменяющих друг друга картин это изображение временами теряется. Тем не менее вы смотрели на него. И это главное. Кстати, он стоял к вам лицом?
– Он – да.
Аллейн пододвинул ему по поверхности стола листок бумаги.
– Здесь, как вы можете видеть, схематическое изображение бара, вид сверху. – Пэриш повернул голову и посмотрел на рисунок через плечо. – Вот мишень, которая находится не так далеко от стойки, как можно подумать. Ледж должен стоять вот тут. Как видим, этот сектор не слишком велик, и в углу за стойкой есть место только для одного человека, и этим человеком был Уилл Помрой. Стало быть, чтобы видеть лицо Леджа, вы должны находиться рядом со столом.
– Очень хорошо, – сказал Пэриш, успокаиваясь. – Я же не говорю, что меня там не было. Просто я малость перебрал и не слишком отчетливо это помню.
– Мы все понимаем. Но вот что я хотел бы узнать. Если вы смотрели на Леджа, то почти наверняка видели, каким образом у него в руках оказались стрелки после того, как он завершил серию тренировочных бросков.
– Да, видел. Мой кузен вытащил их из мишени и передал Леджу. Я это точно помню.
– Отлично, – сказал Аллейн. – Это важный момент, который мы хотели до конца прояснить с вашей помощью. Так что спасибо за содействие. И еще: если вы стояли там, где стояли – согласно нашему общему выводу, то, по идее, должны были видеть всю комнату. Могли бы вы указать местоположение прочих фигурантов этого дела?
– Насколько я помню, все они сгрудились за спиной у Леджа. За исключением Абеля, находившегося за стойкой бара. Ах да! Уилл, как вы совершенно верно заметили, скрывался в углу за стойкой. Да, кажется, все именно так и было.
– Значит, никто из этих людей не смог бы незаметно для вас подойти к столу, стоявшему рядом с мишенью?
– Думаю, никто не смог бы. Но какое это имеет значение?
– А разве вы не помните, – мягко сказал Аллейн, – что на этом столе находился стаканчик мистера Уочмена? Тот самый, куда мисс Мур налила бренди, когда жертве стало плохо?
IIIПэриш не относился к типу румяных молодых людей, тем не менее после вопроса Аллейна его лицо порозовело, а зрачки – расширились.
– Но ведь отравленной оказалась стрела, – пробормотал он. – И экспертиза показала это. Именно стрела – и ничто другое.
– Да, это так… Скажите, а к столу в это время кто-нибудь подходил?
– Не думаю.
– А после инцидента?
– Что вы имеете в виду?
– Какое положение вы лично тогда занимали?
– Ну, Люк, мой кузен, рухнул на диван, а я… устремился к нему. То есть не то чтобы устремился, но наклонился так, чтобы лучше его видеть. Помню, тогда я что-то сказал… но, как мне кажется, это к делу не относится.
– А вот нам очень бы хотелось знать, что вы тогда сказали.
– Кажется, предложил ему взять себя в руки. Я, видите ли, в тот момент не придал большого значения происходящему, поскольку Люку почти всегда становилось дурно, когда он видел собственную кровь. Подобная слабость замечалась за ним с детских лет.
– Кто-нибудь еще, кроме вас, знал его слабости?
– Не имею представления. Возможно, Норман знал. Я Нормана Кьюбитта имею в виду. Незадолго до смерти Люка мы с ним болтали и, в частности, обсуждали недостатки и слабости моего кузена. Кажется, я упомянул и об этой. Он мог запомнить.
– Мистер Пэриш, – сказал Аллейн. – Постарайтесь вспомнить, что произошло после того, как мистер Уочмен рухнул на диван. Нам хотелось бы узнать все до мелочей. Надеюсь, вы поможете нам в этом?
Пэриш поднялся на ноги и начал прогуливаться по комнате. Аллейну и до этого приходилось иметь дело с актерами, и он знал, что все их движения шире и выразительнее, чем у обычных людей. Это вошло у них в привычку, так что подобную демонстрацию эмоций, связанную с языком тела, нельзя рассматривать как реакцию на неудобный вопрос, просьбу или предположение. Во всяком случае, Пэриш передвигался по комнате так, как если бы делал это среди декораций по указке режиссера. Движения Пэриша, помимо всего прочего, были еще и очень изящными, но, по мнению Аллейна, он мог этого и не осознавать.
– Кажется, у меня в мозгу начинает что-то прорисовываться. – Пэриш внезапно остановился. – При этом не могу отделаться от впечатления, что пытаюсь вспомнить дурной сон. Хорошо помню, что мигали лампы, освещение было неровным, и это здорово мне мешает, не говоря уже о том, что тогда я несколько перебрал. Постараюсь думать об этом как о некой мизансцене с участием актеров, которую мне необходимо восстановить.
– По-моему, отличная мысль, – поддержал его Аллейн.
Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату заглянул человек с взлохмаченными волосами.
– Прошу извинить за вторжение, – произнес гость.
– Мистер Кьюбитт? – осведомился Аллейн. Пэриш мгновенно повернулся в сторону двери. – Рад вас видеть. Заходите, пожалуйста.
Кьюбитт вошел в гостиную и поставил к стене небольшое полотно, которое принес с собой. Пэриш же по всем правилам светского этикета представил его детективам.
– Очень приятно познакомиться, – кивнул Аллейн. – В данный момент мистер Пэриш пытается воссоздать сцену событий после инцидента со стрелкой.
– Ясно, – бросил Кьюбитт, расплываясь в улыбке. – Что ж, Себ, продолжай! Извини, что помешал.
С этими словами он опустился на стул у камина и закинул одну тощую ногу на другую под таким острым углом, что оставалось только удивляться, как это у него получилось.
– Продолжай, Себ, – повторил он.
Пэриша, казалось, эти слова сбили с мысли, но он тем не менее начал рассказывать, и с каждой минутой все увереннее, словно находя поддержку в звуках собственного голоса.
– Итак, – сказал он, – Люк распростерся на диване, стоявшем у левой стены.
– Левой со стороны актеров или публики? – с ухмылкой уточнил Кьюбитт.
– Левой со стороны публики. Я специально рассматриваю эти события как своего рода мизансцену, следовательно, в данный момент нахожусь в воображаемом зрительном зале…
– Понятненько.
– …а инспектор Аллейн хорошо знает помещение частного бара… Ну так вот: поначалу никто к Люку не прикасается. Его лицо становится белым как мел, и кажется, будто он потерял сознание. Я нахожусь недалеко от изголовья дивана, а Ледж стоит в том месте, откуда метал свои стрелки, и что-то говорит, похоже, выражает сожаление в связи с травмой. Вот теперь, кажется, я вижу все очень ясно. Странно, но подобный «театральный» подход все-таки приносит свои плоды. Ты, Норман и Децима пасетесь в баре. Децина сидит на высоком стуле в дальнем конце стойки. Уилл делает шаг из своего угла, чтобы приблизиться к месту событий, а Абель наклоняется над стойкой. Минуточку… Мисс Дарра чуть в стороне ото всех – сидит в закутке возле камина. Пьяный в стельку старый Джордж Нарк что-то говорит ей, опираясь о каминную полку. Похоже, картина была именно такой.
– Продолжайте, прошу вас, – призвал Аллейн.
– Как я уже говорил, лампочки мигают, и освещение неровное. Иногда фигуры почти полностью скрываются во мраке, а потом снова выступают на передний план, как если бы на них упал свет софита. Или… – Тут Пэриш посмотрел на Кьюбитта.
– Да, – сказал Кьюбитт. – И бренди тут ни при чем. Ты все говоришь правильно.
– Ну вот. Опять меня сбили с мысли, – с раздражением проворчал Пэриш. – И снова все будто затянуло сумраком. Может, ты продолжишь?
– В самом деле, мистер Кьюбитт, – произнес Аллейн, – почему бы вам не продолжить?
Кьюбитт достал трубку и начал набивать ее табаком. Его пальцы с тупыми, словно обрубленными кончиками были, как обычно, измазаны масляной краской.
– По-моему, многие на дознании говорили то же самое, – сообщил он. – Короче, у Себа и меня сложилось впечатление, что Уочмену просто стало дурно при виде крови. И насчет неровного освещения все правда. Лампочки часто мигали, и комната, если можно так выразиться, как бы пульсировала светом и тенями. Я почему-то запомнил руку Люка. Она лежала у него на груди так, словно он потянулся к носовому платку в карманчике рубашки. Ледж что-то сказал типа: «Господи, мне очень жаль, что так вышло. Неужели ему так плохо?» Что-то вроде этого. А потом он добавил: «Вы только посмотрите на его лицо! Похоже, у него сводит челюсти!» А ты, Себ, ответил на это: «Да ничего подобного», – и пустился в привычные рассуждения о чрезмерной чувствительности Люка.