Его движения были так стремительны, что она ничего не успела понять; ей лишь показалось, что сначала он вздрогнул. Франциско обошел вокруг стола, взял ее руку, поднес к своим губам и поцеловал. Это был знак глубочайшего уважения, словно он хотел придать ей сил. Но пока он стоял, прижимая к губам, а потом к лицу ее руку, она поняла, что он сам хочет почерпнуть сил у нее.
Франциско отпустил ее руку и посмотрел ей в глаза. Он улыбнулся, даже не пытаясь скрыть страдание, гнев и нежность.
— Дэгни, ты хочешь пресмыкаться передо мной? Ты не знаешь, что это значит, и никогда не узнаешь. Человек не пресмыкается, когда заявляет об этом так честно, как это сделала ты. Неужели ты думаешь, я не понимаю, что попросить у меня денег было с твоей стороны самым смелым поступком. Но… не проси меня, Дэгни.
— Во имя всего, что я когда-нибудь для тебя значила, — прошептала она, — всего, что еще осталось в тебе…
В то же мгновение, когда она подумала, что видела это выражение на его лице раньше, в их последнюю ночь, она услышала его крик — крик, который прежде никогда не вырывался у него в ее присутствии:
— Любимая, я не могу!
Они посмотрели друг на друга, замолчав от удивления, и она увидела, как изменилось его лицо. Оно вдруг резко огрубело. Он рассмеялся, отошел от нее и сказал оскорбительно безразличным тоном:
— Прошу простить мне манеру выражаться. Мне приходилось говорить это многим женщинам, но по несколько иному поводу.
Она уронила голову и сидела, съежившись и не беспокоясь о том, что он это видит. Когда она подняла глаза, на ее лице застыло полное безразличие.
— Хорошо, Франциско. Неплохо сыграно! Я действительно поверила. Если ты решил таким образом воспользоваться моим предложением и доставить себе удовольствие, тебе это удалось. Я ничего не буду у тебя просить.
— Я тебя предупреждал.
— Не понимаю, на чьей ты стороне. Это кажется невероятным, но ты на стороне Орена Бойла, Бертрама Скаддера и твоего бывшего учителя.
— Моего бывшего учителя? — резко спросил Франциско.
— Доктора Роберта Стадлера.
Он облегченно усмехнулся:
— А, этого. Он — бандит, который считает, что его цель оправдывает захват моих средств. — И добавил: — Дэгни, я хочу, чтобы ты хорошенько запомнила свои слова — на чьей стороне, как ты говоришь, я нахожусь. Однажды я напомню тебе об этом, и тогда посмотрим, захочешь ли ты повторить их.
— Тебе не понадобится напоминать мне об этом. Франциско повернулся, собираясь уйти, и, непринужденно кивнув на прощанье, сказал:
— Если бы линию Рио-Норт можно было построить, я бы пожелал тебе удачи.
— Ее построят. И она будет называться линией Джона Галта.
— Что? — вскрикнул Франциско. Дэгни насмешливо усмехнулась:
— Линия Джона Галта.
— Боже мой, Дэгни, почему?
— Разве это название тебе не нравится?
— Как тебе пришло в голову выбрать его?
— Во всяком случае звучит куда лучше, чем мистер Никто или мистер Некто, правда?
— Дэгни, но почему именно это?
— Потому что оно тебя пугает.
— Что, по-твоему, оно значит?
— Невозможное. Недостижимое. И то, что вы все боитесь моей линии, как боитесь этого имени.
Франциско рассмеялся. Он смеялся, не глядя на нее, и каким-то необъяснимым образом она чувствовала уверенность, что он забыл о ней, что сейчас он где-то далеко, он смеялся в неудержимом приступе веселья и горечи над чем-то, к чему она не имела никакого отношения.
Потом он повернулся к ней и сказал совершенно серьезно:
— Дэгни, на твоем месте я бы этого не делал. Она пожала плечами:
— Джиму это название тоже не понравилось.
— А что тебе в нем нравится?
— Я ненавижу это имя. Ненавижу всеобщее ожидание конца света, ненавижу обреченность и этот бессмысленный вопрос, который всегда звучит как крик о помощи. Я по горло сыта ссылками на Джона Галта. Я собираюсь объявить ему войну.
— Ты ее уже объявила, — ровным голосом сказал Франциско.
— Я построю для него железную дорогу. Пусть придет и заявит свои права на нее.
Франциско грустно улыбнулся и, кивнув, сказал:
— Можешь не сомневаться. Он придет.
* * *
Отблески алого зарева, исходившего от расплавленной стали, прокатились по потолку и рассыпались по стене. Реардэн сидел за столом в своем кабинете, освещенном лишь настольной лампой. За кругом ее света темнота кабинета сливалась с мраком за окном. Напротив него сидела Дэгни.
Сбросив пальто, она сидела в сером, облегавшем ее стройную фигуру костюме, склонившись к столу. Лишь ее рука лежала в круге света на краю стола, за ним Реардэн смутно различал ее лицо, белую ткань блузки и треугольник расстегнутого воротника.
— Хорошо, Хэнк, — сказала она, — начинаем строительство нового моста из металла Реардэна. Вот тебе официальный заказ от владельца линии Джона Галта.
Он усмехнулся, глядя на чертежи моста, разложенные в свете лампы на столе.
— У тебя было время ознакомиться с представленным проектом?
— Да. Ты не нуждаешься ни в моих комментариях, ни в комплиментах. Все сказано заказом.
— Очень хорошо. Спасибо. Я начну выпуск металла.
— А ты не хочешь спросить меня, имеет ли линия Джона Галта законное право размещать заказы и законна ли вообще эта компания?
— Это лишнее. Раз ты пришла, значит, все в порядке. Она улыбнулась:
— Ты прав. Все улажено, Хэнк. Я пришла сказать тебе об этом и обсудить ряд деталей относительно моста.
— Послушай, мне очень интересно, кто является держателем облигаций линии Джона Галта.
— Я не думаю, что у кого-то из них есть лишние капиталы. Всем нужны деньги на расширение собственных заводов и фабрик. Но им нужна эта линия, и они наскребли, кто что мог. — Она достала из сумки лист бумаги и протянула Реардэну: — Вот — «Джон Галт инкорпорейтэд».
Большинство имен в списке были ему хорошо знакомы. Эллис Вайет, «Вайет ойл», Колорадо. Тед Нильсен, «Нильсен моторс», Колорадо. Лоуренс Хэммонд, «Хэммонд каре», Колорадо. Эндрю Стоктон, «Стоктон фаундри», Колорадо. В списке было несколько человек из других штатов, среди них: Кеннет Денеггер, «Денеггер коул», Пенсильвания. Размеры вкладов варьировались от пятизначных до шестизначных чисел.
Он взял ручку, дописал в конце: «Генри Реардэн, „Реардэн стал“, Пенсильвания, — 1 000 000» — и протянул список Дэгни.
— Хэнк, — сказала она тихо, — я не хочу, чтобы ты был в этом списке. Ты так много вложил в металл, тебе намного тяжелее, чем другим. Ты не можешь позволить себе еще раз рисковать.
— Я никогда не принимал никаких одолжений, — холодно произнес Реардэн.
— Что ты хочешь сказать?
— В своих предприятиях я никогда никого не прошу рисковать больше, чем я сам. Если уж играть, то наравне со всеми. И потом, разве ты не говорила, что эта железная дорога станет лучшей рекламой моей продукции, покажет, чего стоит мой металл?
Дэгни склонила голову и с уважением сказала:
— Хорошо, Хэнк. Спасибо.
— Между прочим, я вовсе не намерен терять эти деньги. Мне прекрасно известны условия, при которых по моему выбору эти облигации могут быть конвертированы в акции. Поэтому я рассчитываю получить непристойную прибыль — а ты мне ее заработаешь.
Дэгни рассмеялась:
— Боже мой, Хэнк, за это время я переговорила с таким количеством трусливых придурков, что они почти заразили меня мыслью о том, что линия Джона Галта — безнадежное предприятие. Спасибо, что напомнил мне. Да, думаю, я смогу принести тебе непристойную прибыль.
— Если бы не эти трусливые придурки, то никакого риска не было бы вообще. Но ничего, мы им покажем. Слава Богу, толковые люди пока еще не перевелись. — Он отобрал среди бумаг на столе две телеграммы и протянул их Дэгни: — Взгляни, думаю, тебе это будет интересно.
Одна из телеграмм гласила: «Я рассчитывал приступить к работе лишь через два года, но заявление ГИЕНа вынуждает меня действовать незамедлительно. Можете рассматривать эту телеграмму как официальный заказ на строительство трубопровода из металла Реардэна от Колорадо до Канзас-Сити длиной в шестьсот миль, диаметр трубы двенадцать дюймов. О деталях позже. Эллис Вайет».
В другой телеграмме говорилось: «Относительно наших переговоров о моем заказе. Приступайте. Кен Денеггер».
— Он тоже не собирался размещать этот заказ прямо сейчас. Это восемь тысяч тонн металла. Прокат. Для угольных шахт, — объяснил Реардэн.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Комментарии были излишни.
Когда Дэгни протянула ему телеграммы, Реардэн посмотрел на ее руку, кожа которой словно просвечивала в свете лампы. У нее были руки молоденькой девушки, с длинными, тонкими пальцами, которые она на мгновение расслабила.
— Компания «Стоктон фаундри» из Колорадо закончит для меня заказ, от которого отказалась компания Моуэна. Они свяжутся с тобой насчет металла, — сказала она.
В другой телеграмме говорилось: «Относительно наших переговоров о моем заказе. Приступайте. Кен Денеггер».
— Он тоже не собирался размещать этот заказ прямо сейчас. Это восемь тысяч тонн металла. Прокат. Для угольных шахт, — объяснил Реардэн.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Комментарии были излишни.
Когда Дэгни протянула ему телеграммы, Реардэн посмотрел на ее руку, кожа которой словно просвечивала в свете лампы. У нее были руки молоденькой девушки, с длинными, тонкими пальцами, которые она на мгновение расслабила.
— Компания «Стоктон фаундри» из Колорадо закончит для меня заказ, от которого отказалась компания Моуэна. Они свяжутся с тобой насчет металла, — сказала она.
— Этот вопрос уже улажен. Как у тебя со строительными бригадами?
— Лучшие инженеры Нили, как раз те, что мне нужны, остаются, и большинство прорабов тоже. А от Нили все равно толку было мало.
— А рабочие?
— Желающих даже больше, чем нужно. Не думаю, что профсоюз вмешается. Большинство рабочих, те, что состоят в профсоюзе, записаны под вымышленными именами. Им очень нужна работа. У меня будет несколько охранников на линии, но не думаю, что возникнут какие-нибудь осложнения.
— А как с Джимом и его советом директоров?
— Они сейчас заняты тем, что дают интервью газетчикам, клянясь в своей непричастности к линии Джона Галта и всячески осуждая это предприятие. Они приняли все мои условия.
Ее плечи были напряжены и расправлены, словно она изготовилась к полету. Казалось, напряжение вполне естественно для нее, оно свидетельствовало не о беспокойстве, а о радости и истинном удовольствии.
— Должность вице-президента компании занял Эдди Виллерс. Если тебе что-нибудь понадобится, все решай через него. Сегодня вечером я улетаю в Колорадо.
— Сегодня?
— Да. Нужно наверстать упущенное время. Мы потеряли целую неделю.
— Полетишь на своем самолете?
— Да. Дней через десять я вернусь. Мне нужно бывать в Нью-Йорке хотя бы пару раз в месяц.
— А где ты будешь жить в Колорадо?
— Прямо на месте. В своем вагоне, то есть в вагоне Эдди, который я у него на время одолжу.
— А это не опасно?
— Опасно? — Дэгни удивленно рассмеялась. — Послушай, Хэнк, ты впервые за все время, что я тебя знаю, вспомнил о том, что я не мужчина. Не беспокойся, я буду в полной безопасности.
Он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен на испещренный цифрами лист бумаги, лежавший на столе.
— Мои инженеры подготовили смету и приблизительный график строительства. Именно это я и хотел обсудить с тобой, — сказал Реардэн, протягивая ей бумаги. Дэгни откинулась на спинку кресла и принялась читать.
Полоска света упала на ее лицо, и он увидел строгую и в то же время чувственную линию губ. Она откинулась назад, и он мог различить лишь смутные очертания губ и тени ее опущенных ресниц.
Разве я не думал об этом с первого дня, когда увидел ее? Разве не об этом я только и думал все эти два года?.. Он сидел неподвижно и смотрел на Дэгни. Он слышал слова, которых никогда не смел выговорить, слова, которые знал, чувствовал, но в которых не мог сознаться, не позволял себе произнести их даже мысленно. Сейчас он словно говорил эти слова ей… С первого дня, когда я увидел тебя… Лишь твое тело, твои губы и то, как ты смотришь на меня, словно… Ты ведь верила мне? Признать твое величие? Относиться к тебе так, как ты заслуживаешь, — словно ты мужчина? Неужели ты думаешь, что я не понимаю, какое предательство я совершил? Единственная яркая личность, которую я встретил в жизни, единственный человек, которого я глубоко уважаю, лучший бизнесмен, которого я знаю, мой союзник, мой напарник в отчаянном сражении… И на самое возвышенное, что я видел в жизни, я отвечаю самым низменным из желаний… Да знаешь ли ты, кто я такой? Я думал об этом потому, что мысль об этом недопустима. Из-за этой низменной потребности, которая ни в коем случае не должна запятнать тебя… Я никогда не желал никого, кроме тебя… Не знал, что это такое — желать, пока не увидел тебя. Думал: только не я… это не должно меня сломить… с тех пор… целых два года… неустанно… Ты знаешь, что это такое — желать? Хочешь, я скажу, о чем я думаю, когда смотрю на тебя… лежу в постели, не в силах уснуть… слышу твой голос по телефону… работаю, но не могу избавиться от наваждения? Унизить тебя самым немыслимым образом — и знать, что это сделал я. Унизить тебя до крика плоти, поведать тебе о низменном сладострастии, знать, как ты хочешь, нуждаешься в этом, слышать, как ты просишь меня об этом, и видеть, как твой замечательный дух зависит от этой постыдной, первобытной страсти. Знать тебя такой, какая ты есть, какой предстаешь перед миром: чистой, горделивой, уверенной в себе… а потом увидеть у себя в постели, покоряющейся любому моему желанию, делающей все, что я захочу. И все это с единственной целью: увидеть бесчестие, которому ты добровольно предаешься ради неповторимых ощущений… Я хочу тебя — и будь я проклят за это!..
Дэгни читала, а он смотрел на отблески света, игравшие в ее волосах и опускавшиеся к плечам и дальше вниз по руке к оголенному запястью.
…знаешь, о чем я сейчас думаю? Твой серый костюм и расстегнутый воротник… ты выглядишь такой молодой, такой строгой и уверенной в себе… А как бы ты выглядела, если бы я запрокинул тебе голову, положил тебя в этом строгом сером костюме, сорвал юбку…
Дэгни подняла глаза. Реардэн смотрел на бумаги, лежавшие на столе. Немного помолчав, он сказал: — Реальная стоимость моста будет меньше суммы, указанной в предварительной смете. Кроме того, его прочность позволяет провести еще второй путь. Думаю, затраты окупятся сторицей за несколько лет. Если тебе удастся растянуть затраты на строительство на период в…
Он говорил, а она смотрела на его лицо, отчетливо проступившее в свете лампы на фоне царившей в кабинете темноты. У нее было такое ощущение, словно это его лицо освещает лежавшие на столе бумаги. Его лицо, его четкий, чистый голос, его ясный разум и неудержимое стремление к цели. Его лицо походило на его слова, как будто все: и прямой взгляд, и мышцы худых щек, и чуть презрительно опущенные уголки рта — свидетельствовало только об одном — бескомпромиссном аскетизме.
* * *
День начался с известия о страшной катастрофе: в горах Нью-Мексико товарный состав компании «Атлантик саузерн» столкнулся на крутом повороте с пассажирским поездом. Склоны гор были усеяны товарными вагонами, груженными пятью тысячами тонн медной руды, добытой в Аризоне и предназначавшейся для заводов Реардэна.
Реардэн немедленно созвонился с главным управляющим «Атлантик саузерн», но тот твердил одно: «Господи, мистер Реардэн, откуда я знаю? Никто не может сказать, сколько времени потребуется, чтобы расчистить путь и ликвидировать последствия аварии. Я не помню крушений ужасней… Не знаю, мистер Реардэн. Нет, в этой части страны других железных дорог нет. На участке примерно в четыреста метров путь полностью разрушен. К тому же произошел оползень. Наш аварийно-спасательный поезд не может пробиться в район крушения. Я не представляю себе, как и когда мы сможем вновь поставить эти вагоны на рельсы… По всей видимости, не раньше чем через две недели… Через три дня! Но, мистер Реардэн, это же невозможно!.. Мы ничего не можем поделать… Вы можете сказать своим клиентам, что это форс-мажор, стихийное бедствие… Неужели это так страшно, если вы немного опоздаете с выполнением заказа? В этом нет вашей вины, и в данном случае никто не сможет вас ни в чем обвинить».
В следующие два часа с помощью своего секретаря, двух молодых инженеров из транспортного отдела, карты автомобильных дорог и телефона Реардэн все спланировал и договорился о снаряжении целой армии грузовиков к месту крушения. Товарные вагоны должны были ждать их на ближайшей к месту аварии станции «Атлантик саузерн».
Вагоны Реардэн получил от «Таггарт трансконтинентал», а грузовики съезжались со всех уголков Нью-Мексико, Аризоны и Колорадо. Люди Реардэна обзванивали всех частных владельцев и предлагали такую оплату, которая сразу снимала все вопросы.
Это была последняя из трех партий медной руды, поставки которой ожидал Реардэн. Первые два заказа так и не были выполнены: одна компания' просто разорилась, а вторая постоянно оттягивала сроки поставки, ссылаясь на объективные, не зависящие от нее причины.
Он решил проблему, не отложив ни одной деловой встречи, ни разу не повысив голос, не проявив никаких признаков напряжения, неуверенности или опасения; он действовал с быстротой и точностью боевого командира, чье подразделение накрыло внезапным огнем противника, а Гвен Айвз, его секретарь, проявила себя как хладнокровный адъютант. Ей было под тридцать, и ее спокойно-непроницаемое лицо удивительно гармонировало с первоклассным офисным оборудованием. Она была одним из самых компетентных его работников. Гвен относилась к своим обязанностям с необыкновенным здравомыслием и считала любое проявление чувств на рабочем месте непростительной безнравственностью.