— Да что ты говоришь? И каких же это?
— Уверенный в себе и настойчивый.
В ответ Настя снова смеется негромким и очень красивым смехом.
— Да уж, Михаил, от скромности ты точно не умрешь.
— А смысл? Настенька, вокруг полным-полно куда более веселых способов «врезать дуба». Так зачем останавливаться на таком унылом и неинтересном?
— Хм, знаешь, а в этом, пожалуй, что-то есть! — согласно кивает она. — Ой. Заболталась я тут с тобой, пора мне!
Я легонько придерживаю уже собирающуюся уходить девушку за локоть. Ну, была не была!
— Еще один вопрос можно? Что ты делаешь сегодня вечером?
Настя как-то уж очень внимательно смотрит на меня.
— А что?
— Да вот, собрал все остатки храбрости и решил тебя пригласить на свидание.
— Ох, ничего себе ты наглый!
— Настойчивый, — глядя ей прямо в глаза, поправляю я.
— Нет, настойчивый, сегодня — никак. Служба.
— Тогда завтра, — не сдаюсь я.
Настя явно в некотором замешательстве от моего напора.
— Ну, хорошо. Завтра, но только если погода будет хорошая.
— Будет, — уверенным тоном заявляю я. — Под такое дело я тучи разгоню руками!
Аллегрову тут явно не помнят, и на мои слова и широкий взмах, которым я изобразил, как именно я буду разгонять тучи, чуть не сшибя при этом со стены какой-то призывающий к бдительности плакат в раме из тонких реек, Настя только прыскает в кулачок. Ну, что ж, принципиальная договоренность достигнута, осталось обсудить время и место встречи.
Комендатуру покидаю в весьма приподнятом настроении. Однако, свидание — это, конечно, здорово, но и про дела забывать не стоит. А значит — бегом в «Псарню», трофейным стволам «предпродажную подготовку» проводить. А по дороге к деду Тимохе заскочить и новый чехол под «Кенвуд» прикупить.
Старосельцев, похоже, уже смирился с мыслью, что в гости меня зазвать не получится, и в ответ на мои сбивчивые объяснения и извинения только рукой махнул. Правда, поворчал себе под нос что-то про вечно спешащих, и никогда из-за этого никуда не успевающий молодых обормотов. Я только согласно и виновато помотал головой, еще раз извинился, и, расплатившись, потопал в гостиницу, которую про себя уже спокойно называл домом. Да, вот такой я странный человек. Видимо, сказалось «кочевое» детство, когда моя семья вслед за отцом-офицером, раз за разом переезжала из одного гарнизона в другой. И теперь дом для меня — это всего лишь место, где я ем, сплю, и где лежат мои вещи. До сих пор не могу забыть, как расстроилась мама, и как ржал отец, когда я, во время срочной службы, приехав на сутки в увольнение, покидал родительскую квартиру со словами: «Всем пока, я домой поехал!» И ведь на самом деле, чисто автоматически вырвалось.
Анатолия я застал за столом в зале трактира, где он сидел в окружении толпы слушателей и что-то громко вещал, размахивая зажатой в кулаке кружкой с пивом. Похоже, по эннадцатому кругу во всех красках живописал наши подвиги.
— Але, Курсант, пиво на стол поставь! Или тебе чая в караулке у Умарова не хватило? — насмешливо кричу я ему прямо от порога.
Застигнутый врасплох оратор, резко обрывает свой монолог и, покраснев, аккуратно приземляет кружку на столешницу. Народ тут же начинает активно интересоваться у смутившегося Толика, что ж там приключилось с чаем, но я благородно выручаю напарника из ситуации, в которую сам же его и втравил.
— Надеюсь, выпил немного? Тогда подъем, нам баул с трофеями разбирать, а потом еще оружие чистить.
— Нет, Миш, почти и не пил. Эта, — напарник кивает на стоящую перед ним наполовину пустую кружку, — вторая. Так, отхлебывал помаленьку, чтоб глотка не пересохла.
— Ну, и правильно, — одобряюще киваю я. — Посидел, выпил, с народом пообщался — дело хорошее. А теперь работать пора. Пошли.
Уже почти у дверей моей комнаты Толя вдруг спрашивает.
— Миш, а может, сначала оружие почистим?
— Нет, стволы пусть еще пару-тройку часиков в соляре «пооткисают». А то мы их не отскребем. А что такое?
— Да так, — мямлит себе под нос Курсант.
Странно, что это у него рожа такая смущенная, будто у пацана, который на краже бабушкиного варенья из буфета запалился? Возникает стойкое ощущение, что ему очень хочется оттянуть момент «потрошения» баула с добычей. С чего бы, интересно?
Вопрос разрешился сам собой, как только мы начали процесс разбора и сортировки. Выглядит это следующим образом: я сижу прямо на полу и гогочу, словно умалишенный, а пунцовый от смущения Толя один за другим достает из недр подаренного Старосельцевым «брезентового монстра» прихваченные им на бандитской заставе трофеи. Появление некоторых из них вызывают у меня очередной взрыв хохота, грозящего вскорости перерасти в полноценную истерику.
— Я с тебя дурею, напарник, — всхлипываю я, утирая выступившие на лбу капельки пота. — И это меня в свое время друзья хомяком называли! Да нет, дружище, хомяк это ты, а я так — погулять вышел. Вот скажи, это тебе зачем? Тебя что, Кузьма плохо кормит?
— Да хрен его знает! — Толян в расстроенных чувствах отшвыривает куда-то в угол небольшой холщовый мешок, из которого со стуком на пол выкатываются два засохших до деревянной твердости лаваша. — Башка от страха вообще не соображала. Оружие и гранаты закидал, а потом сгребал не глядя, все что под руку попадет.
— Оно и видно! — ухмыляюсь я, тыкая пальцем в груду хлама на полу. Кроме полутора десятков ручных гранат, десятка автоматных магазинов и вскрытого цинка с ВОГами рядом с изрядно «отощавшим» баулом россыпью лежит всякий мусор: какие-то древние, сточенные чуть не до огрызков, складные ножи, коробочки и кисеты с насваем, и анашой, курительные трубки, еще какая-то мелочевка. Кроме того — сразу три пяса,[82] грязных и засаленных настолько, что их, наверное, жарить можно — два зеленых и один темно-бордовый, и даже молитвенные четки с зелеными каменными костяшками и черно-зеленой кисточкой.
— Мдяаа, — с философским, задумчивым видом тяну я, — ну, с другой стороны, хоть ложки-миски не прихватил. Уже хорошо.
— Слушай, Миш, давай я все остальное прямо сейчас на помойку вынесу, а? Хватит уже с меня позора, — канючит Толя.
— Э, нет, брат, так дело не пойдет. Смотреть будем до конца. Мало ли, а вдруг что-то ценное или интересное ты все-таки к рукам прибрал? А про все это, — я снова тыкаю пальцем в рассыпанный по полу мусор, — я никому не расскажу, не волнуйся. Все, что происходит в группе, в ней и остается. Наружу — только сведения о том, какие мы крутые, могучие, умные и непобедимые. Понял?
— Угу, — сопит слегка успокоенный моими словами напарник, продолжая извлекать на свет божий то сильно помятую консервную банку без этикетки, то выгребать откуда-то со дна горсти патронов.
— Стоп! — резко останавливаю я его, увидев, что он уже собрался было выкинуть в кучу с мусором, который мы определили на выброс, мятую тетрадь в облезлом клеенчатом переплете. — Я тебе, балбесу, сколько раз про важность документов говорил?
— Так то документов… — как-то неуверенно тянет Толя. — А это разве документ? Рванье какое-то…
— А ты думал, что все важные бумаги всегда хранятся в кожаных папках с золотым тиснением «Совершенно Секретно»? Да любая бумажка, найденная у врага может оказаться важной, как бы ни выглядела. Эх, молодо-зелено, учишь вас, учишь, а все без толку! Дай-ка ее сюда.
Раскрываю и перелистываю переданную Толей тетрадку. Если не принимать во внимание жуткую мешанину русских и чеченских слов и огромное количество ошибок, то ничего особенного. Обычный, написанный простым карандашом, конспект по боевой подготовке. У меня давным-давно, когда я только начинал срочную службу в армии, похожий был: пара страниц по медицине, пара — по военной топографии, пяток по минно-подрывному делу, десяток-полтора — по тактике и огневой… А еще — строевой подготовки и Уставов нету, повезло уродам. Одним словом, обычный солдатский конспект. От того, что я писал в далекой армейской юности, отличается лишь тем, что картинки я рисовал не такие корявые, и грамматических ошибок было намного меньше. Хотя, думается мне, Исмагилова заинтересует вовсе не содержание этой тетради, никаких особых «откровений» в ней точно не найти. Важен сам факт ее существования. Кто-то обучает бойцов Непримиримых Тейпов, обучает централизованно, а самых грамотных еще и конспекты писать заставляет. А это уже весьма тревожный «звоночек».
— Миша, а это что за хрень? — вырывает меня из задумчивости голос напарника. — Самоделка что ли?
— Где? — рассеяно отвечаю я, но, увидев, что он мне протягивает, даже роняю тетрадку себе на колени. — Вот это ни черта себе! Ты где ее взял?!
— Так, в блок-посту «духовском» и взял. В ящике, вместе с обычными валялась.
— А других таких точно не было?
— Точно, — уверенно отвечает Толя, — Она приметная.
— А других таких точно не было?
— Точно, — уверенно отвечает Толя, — Она приметная.
В руках Курсант держит облезлый черный цилиндр американской наступательной гранаты МК3А2.
— Так я не понял, это что, «самопал» какой-то?
— Нет Толя, — отвечаю я напарнику, принимая из его рук странную, совершенно неуместную в чеченских горах находку, — это не «самопал». Это, друг мой, Grenade Hand Offensive, видишь, — тычу я пальцем в почти уже совсем стершиеся желтые буквы на округлом боку гранаты, — написано. Американская, мать ее.
— И чего эта тарабарщина значит?
— Ручная наступательная граната.
— Хорошая хоть? — с искренним интересом спрашивает Толик.
— Да так, — я корчу лицо в неопределенной гримасе, — ни рыба, ни мясо. Вроде нашей РГД, только запал горит чуть не в два раза дольше.
— Понятно, — разочарованно кривится он, — Хрень полная. Значит — на продажу…
— Не, никакой продажи, вместе с тетрадкой в контрразведку отнесем. Исмагилову в подарок. А все барахло сейчас ссыплем в баул и ты вечером до помойки прогуляешься, чтоб никому на глаза не попасться, а то смеху будет на весь Терской Фронт.
— Хорошая идея, — покладисто соглашается Курсант, уже сообразивший по моему поведению, что «косяк» с кучей «захваченного в плен» хлама если и не забыт совсем, то уж точно заглажен тетрадью и гранатой.
Кроме всего прочего обнаружили мы среди трофеев даже немного денег, чему я, если честно, был немало удивлен. Судя по тому, как на вырезанном нами блок-посту неслась служба, вполне логично было предположить, что «вкалывали» тамошние обормоты за еду, а то и вовсе в счет погашения какого-нибудь долга. За деньги обычно работают, ну, не знаю, более ответственно, что ли. Но, деньги все же нашлись. Я поделил на две равные кучки два десятка найденных серебряных монеток, часть из которых была явно не югороссийскими рублями. Почти такого же размера, что и рубли, серебряные монеты с круговым орнаментом из звезд и полумесяцев по краю, и сложной арабской вязью в центре, были не похожи ни на одну из виденных мною в «прошлой жизни». Хотя, нумизмат из меня, конечно никакой.
— Турецкие… — безразличным, полувопросительным, полуутвердительным тоном протянул я, протягивая Толику его долю.
— Угу, — так же спокойно ответил он, — пиастры, блин. Ну, ничего, принять их у нас все равно примут, а там — в переплавку пойдут.
Мне осталось только равнодушно кивнуть.
— Слушай, Миш, тут слишком много, — засуетился вдруг напарник. — Ты меня что, на жадность решил проверить?
Вот ведь, блин! Опять я «косяк упорол»! Так, теперь надо как-то выкручиваться…
— Слушай меня внимательно, Курсант, и запоминай. У Убивца в отряде, и вообще у наемников, дела с оплатой обстоят немного иначе, знаю. Но мы с тобой — уже не просто Вольные Стрелки. Мы — диверсионно-разведывательная группа. И у нас все, взятое с бою, будет поровну. Потому что нас мало, и мы с тобой, напарник, все время по самому краю ходить будем. Вместе. И никаких глупых «непоняток», особенно денежных, между нами быть не должно. Потому как, ежели что, подыхать нам с тобой тоже вместе. А из-за денег периодически появляется недоверие друг к другу, которое в бою может плохо кончится. Для обоих. Да, за «горку», кобуру и РПС ты мне должен, при случае отдашь. Как разбогатеешь. Рацию ты сам добыл, в бою. Ну а «подствольник» — это вообще укрепление нашей командной огневой мощи, тут вообще говорить не о чем. Все понял?
— Понял, — отвечает напарник.
— Ну, вот и молодец. Но учти, отныне никакие отговорки типа «у меня денег не было» или «я купить забыл» в отношении боеприпасов и прочей амуниции — не принимаются. Деньги у тебя теперь есть, а значит — должно быть все, что нужно в бою, и что можно за эти деньги купить. Понял? Да, и еще одно. Есть в разведке такое древнее правило — каждый имеет право голоса. Если при разработке плана появляется какая-то дельная мысль — не стесняйся, высказывай. Не факт, что примем, но уж точно обдумаем. Ладно, хватит с тебя на сегодня инструктажей! — хлопаю я его по плечу. — Пошли, пообедаем, жрать-то, небось, охота уже? Я и сам бы перекусил с удовольствием. А потом — во двор, нас там оружие нечищеное заждалось, поди.
Плотно и с удовольствием перекусив, чем бог послал, а вернее, чего Зинаида нам приготовила, снова поднимаемся наверх, и, прихватив с собой ружейное масло и ветошь, идем на задний двор, где дожидаются своего часа утопленные в солярке стволы. Чистка нам предстоит долгая и вдумчивая, можно сказать промышленного масштаба. После такой комнату придется не один день проветривать. Поэтому лучше ею заняться на свежем воздухе. Погодка, конечно, не фонтан, но, с другой стороны — на улице не холодно, хоть и пасмурно, дождя нет, а если вдруг и пойдет, то навес у Кузьмы хороший, и ветер во внутреннем дворе совершенно не чувствуется. Так что условия вполне приличные.
Расположившись на длинной деревянной скамье под навесом, приступаем к тщательной и неспешной чистке оружия. Саму соляру я выливать не стал, наоборот, накрыл ванночку небольшим куском жести, лежавшим в том же сарае. Мало ли, может и еще раз пригодится. Нам же ею не машину заправлять, даже если и выдохнется — ничего страшного. Для «замочки» очередной партии трофеев и такая сгодится.
Так и сидим, разложив разобранные стволы перед собою на старых мешках, брошенных прямо на утоптанную до состояния, близкого к бетону, землю. Толик возится с карабинами, а я полирую смоченной в масле тряпкой железные «потроха» одного из «семьдесят четвертых». Руки делают ставшую за многие годы совершенно привычной работу сами, без участия головы, поэтому я еще умудряюсь «травить» напарнику разные смешные армейские байки, которых знаю великое множество. Не забывая при этом зорко поглядывать на манипуляции, которые он производит с СКСом. Напрямую просить его показать мне порядок сборки и разборки карабина, пожалуй, не стоит. Еще такого конфуза и пятна на авторитет мне не хватало! Но и знать, как и что с ним делать — тоже необходимо. Судя по всему, СКС из стратегических резервов давно почившего Советского Союза, в здешних краях оружие весьма распространенное. По крайней мере, небогатых селян, входящих в ополчение Червленной и других окрестных станиц, вооружали именно ими. А что? Русский мужик, он по натуре прижимистый. Автомат, оно, конечно, получше. Но он денег стоит. Да и на кой автомат простому пастуху или землепашцу, если воюют все-таки военные, и бойцы Охранных Рот или Дорожной Стражи? Им это по службе положено. Вот, пусть и воюют. А для обороны и СКСа — за глаза. Опять же, карабины в свое время со складов бесплатно раздавали. Вот, ежели прижмет, ими и будут воевать. А пока жареный петух никуда не клюет — деньги можно и на что-то в хозяйстве более нужное потратить. Конечно, такого мнения были не все, но очень многие.
Тихо лязгает железо, изредка капает на мешковину масло, неторопливо елозят по полированному или вороненому металлу куски мгновенно чернеющей ветоши… Я продолжаю балагурить, не забывая убирать из историй лишнюю конкретику, типа названий населенных пунктов и дат, когда эти события происходили. Толик хохочет. Идиллия! А вот мысли в моей голове бродят не шибко веселые.
Похоже, ситуация на Терском Фронте куда серьезнее, чем мне думалось вначале. Скорее всего, в самом начале, когда и здесь, и на севере, за Волгоградом, во всю шло кровавое «веселье» с применением артиллерии, авиации и тяжелой бронетехники, о том, кто же теперь главный, никто особо не задумывался. Всем хотелось только одного — выжить. Но вот, первоначальная цель была достигнута — выжили, и даже слегка оклемались, начали строить некое подобие нормальной жизни. Тут-то и начались, скорее всего, первые проблемы. С одной стороны — в одиночку не выжить, и это прекрасно понимали даже самые тупые из тогдашних региональных лидеров будущей Югороссийской республики. С другой — гнуться под какого-то «чужого дядю», добровольно передавая ему, наверняка, весьма нелегко добытую, власть, точно никому не хотелось. Вот тогда, скорее всего, и была достигнута договоренность о «широкой автономии» Терского Фронта, который формально входил в состав республики, но имел еще и свою собственную армию и вооруженные отряды местного ополчения, в которое входили все мужчины, начиная с 16 лет. Как я понял, кроме жителей Терского Фронта, Дагестана и самых северных районов, граничащих с зараженными радиацией землями, больше нигде в Югороссийской республике гражданские на руках огнестрельного оружия не имели. Правительство считало, что в центральных областях вполне достаточно и милиции. Одним словом, старая как мир история — власть до дрожи в коленях боится, что имеющий оружие народ может это самое оружие повернуть против нее. Совершенно не учитывая, что в случае опасности, этот самый народ может мгновенно встать на защиту власти, вместо того, что бы терять драгоценное время в очередях перед армейскими складами и военными комиссариатами, или где у них тут будут вооружать боеспособных мужчин в случае чего. Опасность-то может и не наступить, а вот если люди будут вооружены, то и управлять ими, как бессловесной скотинкой уже не выйдет. Оружие в руках как-то резко повышает самооценку и способствует появлению гордости и чувства собственного достоинства у того, кто им владеет. А оно власти надо? Серой массой, которая, в полном соответствии с классиком, всегда «безмолвствует» править намного легче и спокойнее. Некоторые вещи вообще не меняются!