Стены на министерских высотах украшены большими фотографиями, выполненными мастерами. Крупным планом - спины в белых талесах. Молятся на фоне Стены плача. На другом фотопанно - взволнованные русские олим выходят из самолета с надписью на борту "Аэрофлот".
Тишина в коридоре молитвенная. Сразу нашли кабинет генерального директора. Приемной к нему, видно, не запланировали, пришлось сделать выгородку из коридора - некрасиво, но что поделаешь? И здесь те же фотографии: спины в талесах, "Аэрофлот" на разгрузке, - национальный колорит. Негромко постучали. Выглянула секретарша. Сообщила, что генеральный директор Арье Бар у министра. Собирался уезжать, сюда может не зайти. Посовещались. Решили ждать генерального в приемной Шарона. Иначе можно разминуться. Однако всей группой туда не итти, не толкаться.
Эли и Саша отправились в приемную министра, другие остались ждать в дальнем углу коридора, возле лифта. Что-что, а мимо лифта начальство не пройдет.
Через полчаса заглянул помощник Шарона, задержал взгляд на буйных рыжих кудрях Эли, спросил неуверенно: - Эли из амуты? К кому вы? - Повертел в руках его бумаги, поинтересовался: - Все просчитали? На сорок процентов дешевле?.. Сколько, говорите, вас пришло? От всех городов? Ждите, вас позовут.
Эли и Саша выскочили к остальным, - обрадовать. А заодно и покурить.
Ребята расположились вдоль стены, в мягких коричневых креслах. Чинно сидели, дисциплинированно, не сводя глаз с лифта.
Долго ждать не пришлось. Минут через десять в коридор торопливо вошли двое рослых парней в спортивных майках. Мускулы у парней налитые. Похоже, культуристы. Поглядели на просителей строго, высказались не очень деликатно:
- Вон отсюда! Ну?..
Эли вздрогнул. Саша взглянул на культуристов с любопытством. Объяснил, что они приглашены официально.
- Вон, говорят вам! - взревели культуристы. - Мы - охрана министерства.
Один из охранников так закрутил руку Эли, что его российский пиджак лопнул по шву. И кинул посетителя в сторону дверей головой вперед. Второй культурист пытался сделать тоже самое с Сашей, но сам отлетел вперед головой.
Приглашенных было девять. Кроме старика Аврамия и Эли, молодежь. Крепкие ребята. Сбились в углу коридора, за копировальную машину, - белую, чистенькую, как и все вокруг, объявили решительно: - Не уйдем!
Охрана вызвала полицию. Переговоры заняли не менее получаса. Наперебой пытались объясниться с щеголеватым, затянутым ремнями полицейским офицером, и все как о стенку.
- Нас можно выпроводить только силой! - раздраженно заключил Эли.
- Хотите выносить, так выносите... как свои знамена, - саркастически добавил стоявший за ним старик Аврамий.
Саша вдруг начал багроветь, быстро шагнул к окну и открыл его. Сказал изменившимся тоном:
- Начнете нас выбрасывать, предупреждаю, я прыгну в окно.
У полицейского офицера вытянулась шея. Он выглянул в окно - высокий третий этаж, внизу гранитные плиты.
- Перестаньте валять дурака! Мы на службе, - воскликнул он.
- Кто со мной? - спросил Саша у ребят, теснившихся за спиной. Вперед шагнул рукастый Евсей в старенькой ковбойке, безработный инженер. Подтвердил мрачно: - При первой попытке применить насилие мы оба прыгнем вниз.
Полицейские и не шелохнулись. Понимали, шутки плохи. Но ругаться принялись яро. Восемь голосов отвечали им в той же тональности. Министерский коридор загудел, как иерусалимский рынок Махане Иегуда.
Эли окликнул секретаршу, попросил взять письмо Шарону. Секретарша и головы не повернула. Тогда он открыл крышку копировальной машины, за которой они по-прежнему теснились, вложил бумагу, нажал кнопки - двадцать копий вылетели в один миг.
Письма предлагались теперь всем и каждому: хмурому офицеру безопасности с кобурой на животе, полицейским в форменных черных кепи, толпе любопытных, теснившейся за стеклянной дверью. Из одного письма сделали голубя с широкими крыльями, пустили вдоль коридора. Эли возглашал, как Диоген из бочки:
- Ищу человека! Кто передаст весть господину Шарону? Ищу человека!
Министр показался в коридоре минут через двадцать. Направился широким шагом в сторону гомонящих, которые сразу затихли. Неторопливо проследовал мимо них, - грузный, щекастый, глядя куда-то в потолок. Почти скрылся за стеклянной дверью, когда Эли выкрикнул на иврите: - Арик, еш байя! ("Арик, есть проблема!")
Заметив краем глаза сгрудившихся на лестнице полицейских, чиновников, любопытных свидетелей необычной сцены, Шарон мгновенье колебался, затем обернулся круто, - полы его летнего пиджака пошли вразлет, круглый живот заколыхался, выпятился горой. Впрочем, голос министра прозвучал вполне миролюбиво, по домашнему:
- Есть проблема? Какая проблема?
- Мы представители олим! Из шести городов! Нас не пускают!
- Ка-ак? - в низком голосе Шарона слышалось подлинное удивление. Сейчас... я как раз опаздываю к Премьер-министру. Но... завтра. В шесть вечера. Принесите всё. Будем говорить.
Напряжение схлынуло. Все были рады. Молодые офицеры полиции не скрывали удовлетворения: обошлось без драки, без кровопролития.
Ариель Шарон вошел в лифт и уехал. Остальные спускались по лестнице чуть ли не в обнимку с полицейскими. Только старший офицер приотстал, шепча что-то в свои "воки-токи". Смеясь над недавними страхами, Эли, Саша, Аврамий и Евсей медленно сошли, вместе со всеми, в вестибюль, где под низким ячеистым потолком горели ярким голубым огнем лампы дневного света, радуя взгляд, как праздничная иллюминация.
Здесь, под безжалостным искусственным светом, их ждал взвод автоматчиков. Резко прозвучала команда:
- Руки за спину! Выводить по одному!
Звякнули наручники. Полицейские деловито отстегивали их от своих поясов. Саша бросил взгляд на полицейского офицера, который на лестнице дружелюбно похлопывал его по спине.
- Арест? Что мы сделали?
- Отказались уйти из министерства.
- Как?! Шарон пожал нам руки... И мы выходим, вместе с вами.
- Приказано арестовать! - Молоденький офицер автоматчиков с двумя полоскам на зеленых погонах щелкнул подкованными каблуками. - Сопротивляться не советую.
- Тогда оформим протокол, - вставил Эли.
- Никаких протоколов! У меня приказ! И я не должен никому объяснять.
- Чей приказ? - Саша выступил вперед, приблизился к командиру автоматчиков почти вплотную: - Скажи, если ты еврейский офицер!
Сузившиеся глаза офицера ничего хорошего не предвещали. Саша вытащил из кармана фотоаппарат, подаренный Довом, начал щелкать кадр за кадром. Двое солдат бросились на него, - вывернули руки. Согнутый пополам Саша хотел крикнуть офицеру, что это произвол, увидел - худощавое гордое лицо командира автоматчиков светилось удовлетворением: его приказ был исполнен за секунды, как положено. Командир поднял невысоко руку, - это был сигнал. Вперед шагнули несколько солдат с автоматами, заброшенными за спину. Сам же офицер застыл с приподнятой рукой окаменело. Не офицер, а монумент.
Саша понял - сейчас будут вязать. Он пошевелил кистями рук, почти физически ощущая на своих запястьях наручники. Никаких лагерных ассоциаций, в этот момент, не возникло. У тела своя память: оно ждало привычной и резкой боли, когда винт наручников входит в кость.
Вспомнилось в тот момент совсем другое, - исхудалое морщинистое лицо Курта Розенберга, когда Курт сказал печально: "Они такие же евреи, как я падишах..." И, неожиданно для самого себя, вскричал диким голосом:
- Ребята, это переодетые арабы! Не поддавайся - бей их! И полицейские, и офицер безопасности были готовы к чему угодно, все на своем веку перевидали?! Но к этому?! Молоденький командир автоматчиков раскрыл от неожиданности рот.
- Арабы?! Какие арабы?! - потрясенно повторял он.
- Документы, если ты еврейский офицер! - Саша заставил предъявить документы, записал имя, звание и номер его воинского удостоверения. Эли, единственый из олим, говоривший на иврите свободно, тут же оценил возможности уникальной ситуции, принялся задавать офицеру и полицейским вопрос за вопросом:
- Чей приказ об аресте? Устный или письменный?.. - Ответы он записывал в блокнот.
Саша, полуотвернувшись, фотографировал всю сцену через плечо.
Эли заметил, что неподалеку есть выход в коридор, там телефоны, - в любом кабинете, где сейчас пусто... Шепнул Аврамию, чтобы тот оторвался от группы. "Старик, не обратят внимания..." Сунул профессору свою записную книжку, открытую на букву "К" -(корреспонденты).
- Пожалуйста, по всем номерам! Мы отвлечем их. Эли требовал документы и у полицейских офицеров. Они неохотно показывали, вступали в объяснения. Как говорится, пар был выпущен... Солдаты растерянно переступали с ноги на ногу: никакого приказа не было.
Медвежатистый Евсей затеял особое развлечение. Никто не знал, что инженер был давним энтузиастом йоги. Евсей поставил два стула, лег своим стриженным под горшок затылком на край спинки, ноги положил на другую спинку. Растянулся между стульев без провиса, будто он из металла. Предложил солдатам сесть сверху, заявив, что может выдержать весь взвод, вместе с приданной ему артиллерией. Солдаты смеялись, время шло. Наконец, появился из бокового коридора профессор Аврамий Шор. Сообщил, что звонил в газету "Хаарец" и в "Новости недели".
- Заметано! - воскликнул Эли. - Теперь ждем журналистов.
- Каких журналистов?! - всполошились полицейские офицеры.
- Мы не уйдем, пока не прибудут оповещенные нами журналисты. Впрочем, можем уйти. Но тогда составим законный протокол.
Высшие чины иерусалимской полиции и корреспонденты прибыли почти одновременно. Потолковали вполне дружелюбно. Затем отправились на нескольких машинах в полицейское управление. Разобрались в происшедшем быстро. Высшие чины извинились. "Не сердитесь на наших людей, - попросил пожилой глава городской полиции. - Они привыкли иметь дело с ворами и проститутками. А тут одни инженеры и профессор... - Он попросил Сашу сделать заключительный снимок на память. Мол, все олим целы и невредимы. Улыбаются.
Но на один вопрос шеф полиции отвечать не хотел: кто дал команду арестовать? Крутить руки невинным людям? Кто именно?
- Поймите нас, - в который раз вопрошал Эли. - Если тот человек вне закона, смеется над законом, бесчинствует как хочет его левая нога, где гарантия того, что завтра это не повторится, не прольется кровь?
Наконец, главный произнес неохотно: - Давайте скажку честно. Если назову фамилию, мне уже завтра не работать. А я больше делать ничего не умею. Я профессиональный полицейский.
Визит затянулся. По сигналу шефа полиции, принесли бутерброды, кофе. Визитеров, а заодно и корреспондентов, подкормили, а к полуночи развезли на полицейских джипах под синими мигалками по городам и весям.
Эли и Саша покинули джип у редакции газеты на русском языке, разбудили редактора, и, благо вся контора размещалась в его двухкомнатной квартире, помогли переверстать готовый завтрашний номер. И на следующее утро весь русский Израиль говорил только о визите к "переодетым арабам". Статья Эли и Саши называлась "КГБешная вонь в Израиле".
В тот же день в газете на иврите "Едиот ахронот..." ("Последние новости") была помещена информация о том, что группа хулиганов прорвалась к министру Шарону и потребовала, чтоб их... накормили. Полицейские поделились с ними своими завтраками. Вечерняя газета "Маарив" высказалась несколько ближе к правде...
Целую неделю олим торжествовали: наконец-то их услышали. Торжество увяло в тот час, когда газеты сообщили, что свалка на берету моря, отданная амуте, поставлена на торги. Земля не выкуплена, стройка не начата, просрочено время. А как можно было выкупить землю, когда цена еще не была назначена?! Адвокат Дова подал аппеляцию в Высший суд справедливости Израиля. Заседание суда назначили на декабрь. А торги двумя неделями раньше...
- Это конец, - сказал Саша, едва Дов перевез его в отель "Sunton", поближе к Эли и старику Аврамию. - Я объявляю бессрочную голодовку...
Глава 8. ЕВРЕЙСКОЕ ЧУДО ПО ТРИ ШЕКЕЛЯ В ЧАС.
- Бессрочную голодовку? - Эли испугался за Сашу, - Ты что?! Взгляни на себя в зеркало, - кожа, да кости.
- Иначе хана! Вчера двенадцать семей потребовали обратно свой вступительный взнос. Нам больше не верят. И правильно делают... Без скандала строить не дадут. Вчера у Дова эта Софочка-милашка нас так накормила, что первые дни я голодовки и не замечу. А там втянусь.
Прожект Саши Казака Эли не одобрил, но и не отговаривал парня. На третий день сашиного протеста газеты на русском начали давать информацию о голодной забастовке в отеле "Sunton"! На шестой подключилась тяжелая артиллерия - "Едиот ахронот", "Маарив".
Дов газеты на русском читал через пятое на десятое, узнал о Саше, развернув свежий "Едиот". Прыгнул в машину, и через полчаса вбежал в отель. Закричал с порога:
- Сашенька! Этим их не возьмешь, бронтозавров! Я голодал у Стены Плача, голодал в Нью-Йорке, грузины объявляли сухую голодовку, даже Ашдодский порт захватывали. Им все это как слону дробина! Господи, один лоб у тебя остался!
- Заберите у нас Эмика на недельку-две, а? чтоб он тут не болтался, попросил Саша осевшим голосом.
- Какого Эмика?! - Только сейчас Дов узнал, что мудрецы из Сохнута поселили вместе с Сашей уголовника, которого в Лоде выводили к встречающим, как узника Сиона. Мол, оба каторжники... У Дова от гнева губы задрожали. Мясистые обкуренные губы Дова чувств никаких не таили, были для Эли открытой книгой. И тут вырвался у него вопрос, который не раз хотел задать Дову: не выдвигали ли когда-нибудь Дова Гура в Кнессет или в министры?
Дов раскрыл рот, словно ему угодили кулаком в живот. - Эт-то ты к чему несешь?
- Я подумал, что вас когда-то, подвохом или клеветой, провалили, закидали дерьмом. Словом, ножку подставили: стоит упомянуть правительство или Сохнут, вы начинаете вулканить. Трудно не почувствовать, Дов. Ненависть к израильскому истеблишменту у вас личная. Кровная.
- Личная, - подтвердил Дов. - А то какая еще! Одолженная, что ль?!
Заглянул улыбающийся Эмик, и комнате сразу наполнилась сивушным ароматом. Дон рявкнул Эмику, чтоб собирался с вещами, заберет с собой: "Не кудахчи, красивец, не прогадаешь!" и пристроился у кровати Саши. Сашенька!- продолжал он свое. - "Железная леди" и не колыхнулась, когда террористы из ирландской армии, объявившие в английской тюрьме голодовку, подыхали один за другим. Не слыхал? Точно! Ухом не повела. А ведь наши мудрецы - не "железная леди". Та хоть с какими-то чувствами, а эти каменные чушки. Видел такие на украинских курганах? Оттуда эти чушки и свезли в Палестину. Помрешь с голодухи, назначат комиссию честнейших, которая объявит тебя шизиком. Мол, туда ему и дорога. Я, старый хрен, молодого джигита повезу на кладбище. Кому это надо?.. Эмик, да собирайся же, воровская рожа!... Что, Сашенька? Статью написал? Давай! Тут же тиснем ее в какой-нибудь независимой потаскушке. - Бросил взгляд на последнюю фразу статьи: "Израиль - не загон для скота. Те, кто собираются принять миллион олим и, вместе с тем, на любых постах, тормозят строительство жилья и рабочих мест, осуществляют не что иное, как гигантскую финансовую аферу на крови русских евреев".
- О-ох, беда с высоколобыми! - усмехнулся Дов и махнул на прощанье рукой: - Желаю нашему теляти волка съисты...
На седьмой день голодовки явился министр абсорбции красавец-рав Зальц и обещал содействие. Этот день был тяжким. И для Саши и для Израиля. С утра принесли газеты, в которых рассказывалось об очередном несчастье: поезд сбил кибуцный автобус, в котором везли сорок детей. И тут же привели слова рава Зальца, сказанные публично: "Это им наказание за то, что ехали в субботу". Саша Казак вскричал с болью: - И это раввин?! Страна в горе, а он... Где человечность, где сострадание - основа еврейства? Не об этом Гиллель: "Не делай другому того, чего не хочешь самому себе"? Если человек не выполняет основного нравственного завета иудаизма, какой же он еврей?! Рав Зальц для меня не еврей!"
Именно в тот час и предстал перед Казаком рав Зальц, со своими обещаниями... Эли тут же прибежал ни жив-ни мертв, опасаясь скандала. Скандал делу не поможет, а Саше закроет путь в ешиву, где его берут преподавать французский язык. Но - обошлось. Саша повернулся лицом к стене, так и пролежал всё рандеву. От любопытствующих и дающих советы не было отбоя. Эли написал на сашиной двери "Без срочного дела не беспокоить", поставил возле его комнатки стул и либо сам ограждал Сашу Казака от сочувствующих, либо просил кого-либо подежурить, чтоб не доконали. Он пропустил к Саше лишь одного человека, который назвался Петром Шимуком, сокамерником Казака. Шимук примчался из Хайфы. "Может, я должен голодать вместе с ним?" - спросил Шимук. Пришлось припустить.
На десятый день Саша, по настоянию Дова, позвонил Щаранскому в Сионистский Форум.
- Когда ты в тюрьме объявил голодовку, я тебя поддержал, Натан. И не только я. Все политические. Можешь поддержать меня сейчас? Нас душат подушкой. Чтоб и писка не было. Украли землю.
Телефон молчал. Доносилось лишь затрудненное дыхание Натана. Наконец, послышалось: - Я считаю, голодовка - не метод в демократическом государстве. Но обещаю приложить все силы...
Саша положил трубку. Говорил же Эли, не надо звонить, сионисткий Форум нечто вроде советских профсоюзов... Поставил вот Натана в неловкое положение.
На пятнадцатый день Саше принесли записку на английском, "message", испуганно сообщила дежурная по отелю. Месидж был от специального корреспондента газеты "Нью-Йорк Таймs", который писал, что знаком со статьей узника Сиона Александра Казака, и хотел бы взять интервью - и у него, и еще у нескольких русских евреев, которые живут, вместе с ним, в гостинице "Sunton", названной в его статье "Кладбищем еврейских надежд". Название статье дал Эли, он вообще прошелся по ней профессиональным пером. И вот, сработало...
Эли избегался, отыскал Дова в городе Хулоне, на стройке. - Это последняя возможность не дать им нас похоронить, -Эли объяснял ему, не переводя дыхания. - Сашина голодовка и будущий визит американцев у всех на устах, амута сохнет, как медуза на берегу, люди бегут от нас; если б вы завтра поддали жару ... уф! мы обрели бы второе дыхание.