Заместитель Ежова Фриновский после ареста объяснял, что в НКВД главными следователями были «следователи-колольщики», подобранные в основном из “заговорщиков или скомпрометированных лиц”. Они “бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний»”. С одобрения Ежова именно следователь, а не подследственный решал, чему быть в показаниях. Впоследствии протоколы “редактировались” Ежовым или Фриновским, обычно без вызова заключённого или просто мимоходом. По Фриновскому, Ежов поощрял использование на допросах физической силы: он лично контролировал допросы и приказывал следователям использовать «методы физического давления», если результаты оказывались неудовлетворительными. Во время допросов он иногда был пьян.
Как позднее объяснял один из следователей, если кто-то был арестован по приказу Ежова, тогда они заранее были убеждены в его виновности, даже если всех улих не доставало. Они “пытались добиться признаний от такого лица всеми возможными средствами”. Арестованный бывший заместитель начальника Московского УНКВД А. П. Радзивиловский привёл слова Ежова, который говорил, что в случае отсутствия доказательств “необходимо выбивать их [из заключённых]”. По Радзивиловскому, показания, “как правило, добывались в результате пыток арестованных, которые широко практиковались как в центральном аппарате НКВД, так и на местах”.
Как начальник Лефортовской следсвенной тюрьмы, так и его заместитель после их ареста показали, что во время допросов Ежов принимал личное участие в избиении арестованных. Его заместитель Фриновский делал то же самое. Шепилов вспоминает, как после смерти Сталина Хрущёв рассказывал своим коллегам, что однажды при посещении кабинета Ежова в Центральном комитете он увидел пятна запёкшейся крови на полах и обшлагах ежовской гимнастёрки. На вопрос, в чём дело, Ежов с оттенком экстаза ответил, что такими пятнами можно гордиться, т. к. это кровь врагов революции»[303].
Вскоре после ареста Ежова Сталин осудил его. В мемуарах авиаконструктора А. С. Яковлева читаем:
«– Ну, как Баландин?
– Работает, товарищ Сталин, как ни в чём не бывало.
– Да, зря посадили.
По-видимому, Сталин прочёл в моём взгляде недоумение – как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! – и без всяких расспросов с моей стороны сказал:
– Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, – вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов – мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат – говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли»[304].
Комментируя этот фрагмент, Янсен и Петров пишут:
«Поскольку упоминался в особенности 1938 год, Сталин дал понять, что, по его мнению, в отличие от 1937‑го в том самом году террор вышел из-под контроля и стал угрожать стабильности государства. В конце жизненного пути Сталин рассказал охраннику, что “пьяница Ежов” был рекомендован для работы в НКВД Маленковым. “В состоянии опьянения он подписывал подсунутые ему списки на арест часто совсем невиновных людей”.
Подобным же образом Молотов рассуждал в интервью 1970‑х годов. По его мнению, Ежов пользовался хорошей репутацией до тех пор, пока морально не “разложился”. Сталин приказывал ему “усилить нажим”, и Ежову “дали крепкие указания”. Он “стал рубить по плану”, но “перестарался”: “и остановить невозможно”. Из очень выборочных воспоминаний Молотова складывается впечатление, что Ежов сам установил «лимиты», и был за это расстрелян. Молотов не согласен с тем, что Ежов действовал только по указке Сталина: “Сказать, что Сталин не знал об этом, – абсурд, но сказать, что он отвечает за все эти дела, – тоже, конечно, неправильно”. Другим бывшим сподвижником Сталина, оправдывающим чистки, был Каганович. Был саботаж и, как он признавал, всё такое, но “против общественного мнения тогда было идти невозможно”. Только Ежов “старался чересчур”; он даже “устраивал соревнования, кто больше разоблачит врагов народа”. В результате “погибло много невинных людей, и никто это не будет оправдывать”»[305].
Важно, что и в самый канун XX съезда Хрущёв дважды во время одного из заседаний Президиума ЦК КПСС говорил о Ежове как о невиновном. Сначала в рабочей протокольной записи заседания записано, как Хрущёв говорил:
«Ежов, наверное, не виноват, честный человек»[306].
Обвиняя во всём одного Сталина, Хрущёв вслед за этим добавляет к «честным» руководителям ГБ ещё и Ягоду:
«Ягода, наверное, чистый человек. Ежов[, наверное, чистый человек]»[307].
Дело Я. Э. РудзутакаАрест Рудзутака и Тухачевского состоялся по одному решению Политбюро от 24 мая 1937 г.:
«309. – О Рудзутаке и Тухачевском.
Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены следующее предложение:
“ЦК ВКП(б) получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел”»[308].
Рудзутак был назван Сталиным 2 июня 1937 года в речи на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны:
«Троцкий, Рыков, Бухарин – это, так сказать, политические руководители. К ним я отношу также Рудзутака, который также стоял во главе и очень хитро работал, путал всё, а всего-навсего оказался немецким шпионом…
Я пересчитал 13 человек. Повторяю: Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник…
Бухарин. У нас нет данных, что он сам информировал, но с ним были связаны очень крепко и Енукидзе, и Карахан, и Рудзутак, они им советовали – информируйте, сами не доставляли…
Рудзутак. Я уже говорил о том, что он не признаёт, что он шпион, но у нас есть все данные. Знаем, кому он передавал сведения. Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине. Вот когда вам, может быть, придется побывать в Берлине, Жозефина Гензи, может быть, кто-нибудь из вас знает. Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Карахана. Завербовала на базе бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она помогла завербовать Тухачевского. Она же держит в руках Рудзутака…
Вот ядро, и что оно собой представляет? Голосовали ли они за Троцкого? Рудзутак никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Енукидзе никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Вот ваша точка зрения – кто за кого голосовал»[309].
На московском процессе правотроцкистского блока (1938) подсудимые Гринько, Розенгольц и Крестинский упомянули Рудзутака несколько десятков раз. По показаниям Крестинского, Рудзутак был одной из центральных фигур антиправительственного заговора:
«Крестинский. Мне известно со слов Пятакова, когда он говорил со мной об этом в феврале 1935 года, что образовалась организация, объединяющая правых, троцкистов и военных и имеющая своей целью подготовку военного переворота. Мне было также известно, что в состав руководящего центра входят от правых – Рыков, Бухарин, Рудзутак и Ягода, от военных – Тухачевский и Гамарник, от троцкистов – Пятаков…
В начале 1935 года Пятаков сообщил, что договорённость есть, назвал состав центра, который я уже приводил вчера, и сообщил, что я и Розенгольц будем, не входя в состав центра, работать под его руководством, главным образом по намечению и подготовке будущего правительственного аппарата. Это было разделение труда. Нам было указано, что по этому делу мы будем связаны с Рудзутаком от правых и Тухачевским. У меня осталось впечатление о Рудзутаке. Но Розенгольц принимал в этом активное участие, в дальнейшем передавал мне о своих свиданиях с Рыковым. Вообще Рыков и Рудзутак – от правых, Тухачевский – от военных. Тут не было такого положения, что я знаю о связях с Тухачевским, а Розенгольц не знает, но по разделению труда он взял на себя главным образом сношение с правыми, хотя с Рудзутаком встречался я, а с Тухачевским – главным образом я, но и он»[310].
Рудзутак был назван в показаниях Рухимовича от 31 января 1938 года:
Рудзутак был назван в показаниях Рухимовича от 31 января 1938 года:
«Вопрос: Что Вы знаете о деятельности этой латышской организации?
Ответ: Я уже показал, что связь с латышами осуществляли БАУМАН и МЕЖЛАУК. Поэтому подробно о составе и действиях этой организации должны рассказать они. Мне только известно, что возглавляли эту организацию РУДЗУТАК и АЛКСНИС. Организация была крепко связана с латышской и немецкой разведками и имела довольно большие контрреволюционные кадры.
В частности, в плане «дворцового переворота» должны были быть использованы вооружённые отряды боевой латышской организации»[311].
Будучи уже глубокими стариками, и Молотов, и Каганович говорили о Рудзутаке с писателем Чуевым. Самое интересное в этих беседах то, что всё рассказанное ими содержательно очень близко к материалу из процитированных выше источников. Вот, например, что через несколько десятилетий вспоминал о Рудзутаке Молотов:
«Трудно сказать, на чём он погорел, но я думаю, на том, что вот компания у него была такая, где беспартийные концы были бог знает какие. Чекисты, видимо всё это наблюдали и докладывали. Маловероятно, чтоб это было состряпано, маловероятно. В данном случае маловероятно. Но надо сказать, он держался крепко при чекистах. Показал характер. Мы пришли в госбезопасность. Там я был, Микоян. По-моему, было несколько членов Политбюро…
Он жаловался на чекистов, что они применяют к нему такие методы, которые нетерпимы. Но он никаких показаний не давал.
“Я не признаю ничего, что мне приписывают”. Это в НКВД. Рудзутак говорил, очень били его, здорово мучили. Крепко стоял на своём. Его, видимо, здорово пытали.
– Это через Берию проходило?
– Не без него.
– Неужели вы не могли заступиться, если вы его хорошо знали?
– Нельзя ведь по личным только впечатлениям! У нас материалы.
– Если были уверены…
– На сто процентов я не был уверен. Как можно на сто процентов быть уверенным, если говорят, что… Я же с ним не настолько уж близкий человек был. Он был моим замом, по работе встречался. Хороший, умный человек. Но вместе с тем вижу, что он своими личными делами очень занят, с кем-то там путается, чёрт его, с женщинами… Переходит пределы, член Политбюро и мой зам по Совнаркому, по транспорту.
– Первый зам?
– Нет, тогда ещё не было первых замов. Рудзутак четвёртым был.
– А в чём его обвиняли?
– Я уж сейчас не помню. Он: “Нет, всё это неправильно. Я это решительно отвергаю. И меня здесь мучили. Заставляли. Я ничего не подпишу”.
– А это Сталину доложили?
– Доложили. Нельзя оправдать. “Действуйте, как там у вас положено”, – Сталин сказал. А Сталин хорошо относился к Рудзутаку.
– И расстрелял?
– Расстрелял.
– А может, не было вины?
– Но я за него не мог вполне поручиться, что он честно ведёт себя. Дружил с Антиповым, Чубарём.
– “Правда” о нём сейчас хорошо пишет…
– О Тухачевском тоже хорошо пишут. Его даже реабилитировали и восхваляют…
Если судить по тому, что выяснилось на процессах, Рудзутак – активный участник правых – и в террористических планах, и в свержении ЦК и руководства, так что я считаю его виновным чеовеком, который проявил огромное упорство и сопротивление. Уже сам факт – не хочет говорить с чекистами. А с кем же он хочет говорить, если попал в такое положение?
Я даже одно время высказывал некоторые сомнения, правильно ли он был осуждён. Но когда почитал то, что раньше читал… Процессы его разоблачают полностью как активного участника правых. А он действительно был связан лично с Рыковым и с Томским»[312].
В отличие от Молотова Каганович был более краток, но его слова очень напоминают то, что Сталин говорил о Рудзутаке и его беспорядочных связях:
«Что касается Рудзутака – его обвиняли в связи с малолетними девочками, не знаю, как это называется юридически»[313].
Показания А. М. РозенблюмаЯнсен и Петров цитируют записку Фриновского, где речь идёт о задании срочно расстрелять Заковского, чтобы не дать Берии докопаться до истины:
«27–28 августа 1938 г. позвонил мне ЕВДОКИМОВ и попросил зайти к нему на квартиру. Весь наш разговор ЕВДОКИМОВ свёл к тому, что, если есть какие-либо недоделки, по которым может начать разворачиваться наше причастие к преступным делам, до приезда БЕРИЯ закончить, и тут же мне ЕВДОКИМОВ сказал: “Ты проверь – расстреляли ли ЗАКОВСКОГО и расстреляны ли все люди ЯГОДЫ, потому что по приезде БЕРИЯ следствие по этим делам может быть восстановлено и эти дела повернутся против нас». Я проверил и установил, что ЗАКОВСКИЙ, МИРОНОВ и группа других чекистов была расстреляна 26–27 августа”»[314].
Заковский был членом заговорщической группы в НКВД, где состояли также Ежов и Фриновский.
Заковский назван в шифротелеграмме от 10 января 1939 года среди тех руководителей НКВД, кто физические истязания превратил «из исключения в правило» (о шифротелеграмме см. ниже). Хрущёв был знаком с полным текстом шифротелеграммы, но не стал цитировать в «закрытом докладе» фрагмент с упоминанием Заковского, т. к. это могло бросить тень на его утверждения; наоборот, Хрущёв попытался представить дело так, что Заковский действовал заодно со Сталиным.
Дело И. Д. КабаковаВ реабилитационных материалах на первого секретаря ЦК КП Казахстана Мирзояна (1955) находим упоминание Кабакова:
«Мирзоян показал далее, что в 1930–1933 годах, будучи на Урале, он якобы был связан с одним из руководителей правых – Кабаковым и продолжал свою контрреволюционную деятельность, а в 1933–1938 годах по заданию Рыкова и Бухарина якобы возглавлял правотроцкистское подполье в Казахстане»[315].
В книге В. Пятницкого «Заговор против Сталина» опубликовано следующее решение ЦК:
«Опросом членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) от 17–19.05.37 года
2. О Кабакове.
Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК ВКП(б):
“На основании имеющихся материалов, в которых член ЦК ВКП(б) Кабаков обвиняется в принадлежности к контрреволюционному центру «правых», исключить Кабакова из состава ЦК ВКП(б) и из партии с передачей его дела в Наркомвнудел”»[316].
Кабаков был назван Ежовым в его докладе на июньском (1937) Пленуме ЦК, посвящённом раскрытию крупномасштабного заговора:
«В своём докладе Ежов в общих чертах обрисовал обширнейший заговор против Сталина. Предположительно, уже в 1933 году по инициативе различных оппозиционных групп был создан объединённый “центр центров“ с участием Рыкова, Томского и Бухарина от правых, эсеров и меньшевиков, Енукидзе – от Красной Армии и заговорщиков в НКВД, Каменева и Сокольникова – от зиновьевцев и Пятакова – от троцкистов. Основная задача “центра центров“, или “объединённого центра“ – ниспровержение Советской власти и восстановление капитализма в СССР. Как сообщают, военные заговорщики во главе с Тухачевским, а также Ягода со своими людьми из НКВД тоже подчинялись центру. Новым в нарисованной Ежовым схеме было то, что среди заговорщиков оказались руководители каждой республики или области. Он назвал таких региональных руководителей, как Шеболдаев из Курска, Разумов из Иркутска, Кабаков из Свердловска и Румянцев из Смоленска, – и все они были членами Центрального комитета, арестованными перед Пленумом»[317].
Кабаков назван главой контрреволюционной организации на Урале и в записке первого секретаря Свердловского обкома А. Я. Столяра:
«На основании имеющихся материалов в обкоме и показаний пяти арестованных работников аппарата, уполномоченного КПК по области изобличены как враги народа, как активные участники контрреволюционной организации, возглавлявшейся на Урале Кабаковым, – уполномоченный КПК Бухарин и секретарь партколлегии Носов»[318].
На правотроцкистском («бухаринском») процессе (1938) подсудимым Зубаревым Кабаков был назван как один из участников нелегальной группы, созданной на Урале ещё в 1929 году:
«Зубарев. Когда я дал на это согласие, он (А. П. Смирнов. – Г. Ф.) мне тогда же заявил о том, что я на Урале буду не одинок, что на Урале уже есть активный член контрреволюционной организации, очень влиятельный, что он связан уже непосредственно с союзным центром через посредство Рыкова. Он назвал Кабакова…
Рыков ссылался на А. П. Смирнова, что он от него знает, что я являюсь активным участником правой организации. Я охарактеризовал ему общее положение Урала, состояние нашей организации, указал на то, что уже в конце 1929 года, в декабре месяце, мы с Кабаковым организовали областную руководящую группу, объединяющую всю работу. Я назвал ему состав этой группы, в которую входили: Кабаков, я. Советников и другие. Я рассказал ему и о той работе, которую я проводил по заданиям Смирнова, а через Кабакова – и его, Рыкова»[319].