Линни:
Боже, какой триллер! Просто Хичкок на улице Вязов. Хотя если и после смерти нет жизни, то когда же она есть? А что-нибудь лирическое в запасе еще осталось?
Тилли:
"Девушка, разрешите Вами повосхищаться?", "Девушка, ну нельзя же поступать так бесчеловечно. Куда же Вы так быстро идете? Я же за Вами не поспеваю - Вы же видите, что меня от Вашей красоты почти парализовало".
Линни:
Это какой-то больной, ему лечиться надо.
Тилли:
"Девушка, как Вы считаете, для женитьбы сейчас не слишком сложная геополитическая обстановка?"
Линни:
А зачем бедной девушке лезть в большую политику?
Тилли:
"Девушка! Что ж Вы наделали - вот увидел Вас и ослеп, теперь уже ни в кого другого влюбиться не смогу. Придется Вам со мной всю жизнь мучиться".
Линни:
Ничего себе перспективы!
Тилли:
"Девушка! И как Вы умудряетесь не сжечь весь мир в обжигающих лучах Вашей сияющей красоты?"
Линни:
Витиевато. Видимо, особенно подходит для девушек, работающих пожарными.
Тилли:
"Девушка, Вы мне так нравитесь, что я умру, если завтра не увижу Вас снова. Умру сегодня же!"
Линни:
Это нам не подходит. Мы девушки мирные, нам лишние трупы ни к чему.
Тилли:
"Девушка, я уже установил, какая Вы красивая. Осталось установить, насколько Вы умная, добрая и хорошая!", "Девушка! Не забывайте о мерах предосторожности! Таким убийственно красивым людям, как Вы, нельзя слишком долго находиться рядом с зеркалом."
Линни:
Как все это глупо!
Тилли:
Глупо.
Линни:
И не смешно!
Тилли:
Не смешно. Но Мистер Циннеркнок говорит, что не важно, над чем смеется девушка, важно, чтобы юноша верил, что она смеется не над ним, а над его шутками. Продолжим?
Линни:
Продолжим.
Тилли:
"Девушка! Вы не подскажете, как нужно правильно называть такую прелесть, как Вы, чтобы Вы в ответ не отозвались плохо о такой прелести, как я?"
Линни:
Кстати, почему все время повторяется "девушка, девушка", неужели бедные девушки не заслуживают хотя бы небольшого разнообразия титулов?
Тилли:
Вообще-то в словаре есть много слов, которыми заинтересованный мужчина может наградить избранницу своего сердца. Все не помню, перечисляю по памяти в более-менее алфавитном порядке (смотрит на Линни с умилением): Ангелочек, Бельчонок, Веточка, Звеpyлечка, Звеpyшенька, Звездочка, Игpyленочек, Игpyлечка, Кисанька, Кошечка, Лапyленок, Лапyлечка, Лапyшка, Лапонька, Лапочка, Лашатка, Мypеночка, Очаpовyлечка, Рыбонька, Тpостиночка, Чаpовница, Чаpовнюша, Чаpодейка. Влюбленный может сказать, что девушка его мечты адски божественная, ароматная, благоуханная, великолепная, волнительная, грациозная, изумительная, лучистая, лучезарная, невообразимая, ненаглядная, неотразимая, обворожительная, обожаемая, обольстительная, пленительная, прельстительная, сказочная, сладостная, сногсшибательная, трепетная, хрупкая, удивительная, элегантная. Кажется, я пропустил еще: единственная и неповторимая. Изредка могут встречаться более самобытные варианты: "пушистая звездочка", "озера глаз твоих", "душа души моей" и другие.
Линни:
А часто дядюшка Эдвард говорит такие слова тете Эльзе?
Тилли:
Постоянно.
Линни:
А что он говорит, когда ее нет рядом?
Тилли:
Он все время или ругает ее...
Линни:
Боже, как это пошло!
Тилли:
Или жалуется на нее.
Линни:
Как это глупо! Наверное, он ее очень-очень любит.
Тилли:
Наверняка. Я слышал, как после ссоры с мистером Циннеркноком мистер Дагмар обещал мисс Дагмар всегда и на все смотреть только ее глазками, слышать только ее ушками, чувствовать только ее чувствами, думать только ее мыслями, а когда окончательно потеряет все свои зубы - то и жевать любую пищу только ее вставной челюстью.
Линни:
Как это мило. Подумать только, ведь бывает же на свете настоящая любовь. Наконец-то у них все будет хорошо. А дети говорят, что любовь - это когда двое сидят близко-близко, даже когда на скамейке полно свободного места.
Тилли:
Ой, какая Вы добрая! Какая Вы хорошая! Какое Вы счастье!
Линни:
Что такое "счастье"?
Тилли:
Об этом все говорят, потому что этого никто не знает. Это что-то такое, чего все ищут. Может быть, счастье - пронзительное осознание оправданности всех наших надежд
Линни:
А вдруг его нет на свете? Может ли счастье быть вечным? А ведь оно должно быть вечным, иначе сама мысль о нем будет отравлена ожиданием конца.
Тилли:
Мне хочется, чтобы вечной были Вы. Вы ведь всегда были и всегда будете. Вечно. Как природа. Линни, у Вас такое чудесное выражение лица, когда Вы слушаете, думаете, сердитесь. Я жуткий эгоист. Я люблю видеть Вас и никого не люблю видеть рядом с Вами.
Линни:
Расскажите о себе, Тилли.
Тилли:
Наша жизнь - это не самое главное в нашей жизни.
Линни:
Вы хотите стать писателем?
Тилли:
Не знаю. Мистер Циннеркнок утверждает, что литература - это побочный продукт жизнедеятельности. Искусство - это консервная банка, набитая аппетитными тушками чужого страдания.
Линни:
Но если бы Вы вдруг стали писать, Вы смогли бы превратить в роман то, что было для Вас всем - всей жизнью, всем счастьем? Могли бы?
Тилли:
Не думаю. Вряд ли писатель способен превратить в настоящую литературу свою любовь, пока она еще теплится. Прежде она должна умереть, а уже потом ее бальзамируют...
Линни:
Ну вот, писателем Вы быть не хотите, так кем же?
Тилли:
Вы будете смеяться.
Линни:
Не буду. Ну, скажите, скажите, кем Вы хотели бы быть? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Тилли:
Это трудно объяснить словами. "Мировым разумом" - все знать, все понимать. Правда, господин Циннеркнок по этому поводу напомнил мне притчу о том, как ангел пообещал человеку дать ему то, что он попросит. Человек попросил дать ему мудрости и получил ее. "Ну, что ты теперь скажешь?" поинтересовался ангел. "Эх! Деньгами надо было брать! Деньгами!" А много ли счастья могут принести бриллианты и жемчуга?
Линни:
Не знаю. Не пробовала.
Тилли:
Линни, когда я с Вами, когда я вижу Ваш взгляд, всегда загадочный, всегда дразнящий, всегда манящий, и когда на устах Ваших играет неясная усмешка, мне хочется быть умнее, сильнее, красивее самого себя. И тогда думается: вот - весь мир открыт для мыслей, чувств, поступков... Простите, то же самое Вам, наверное, уже говорили штук сорок разных принцев. Но... Молодость - это пустыня, в которой очень тесно одному. Вы будете моим добрым гением, Линни? В ожидании...
Линни:
В ожидании чего?
Тилли:
Сам не знаю. В ожидании создать что-то стоящее. Но, говорят, чтобы что-то создать, надо чем-то быть.
Линни:
(рассеянно) Так говорят?
Тилли:
Да, так говорят. Каким мне быть?.. Линни, как чудесно блещут лучики Вашего звездного взгляда! Как Вы думаете, могут ли двое создать свой собственный мир? Отчего бы не попытаться добраться до самых высоких вершин, чтобы трогать небо кончиками пальцев?
Линни:
Люди живут в долинах, а не на вершинах гор. Лучше расскажите мне что-нибудь интересное.
Тилли:
Говорят, когда-то жили на земле драконы, которые питались только добрыми девушками. А потом они все вымерли.
Линни:
Девушки?
Тилли:
Драконы.
Линни:
Отчего?
Тилли:
От голода.
Линни:
Да, теперь легче встретить слона, чем некурящую девушку.
Тилли:
Можно, я Вас спрошу о чем-то? Только обещайте, что не рассердитесь.
Линни:
Посмотрим.
Тилли:
Я Вам совсем-совсем не нравлюсь?
Линни:
Тетушка Эльза говорила мне, что для молодых девушек все мужчины делятся на три категории: те, кого они терпеть не могут, те, кого они могут терпеть, но с трудом, и те, кого они не знают.
Тилли:
И к какому же виду принадлежу я?
Линни:
Вы пока находитесь в переходной стадии. Видите ту звезду? Какая красивая...
Тилли:
Звезды - слезы неба... Что там прячется за этим прекрасным личиком? Ах, если б знать...
Линни:
Там не скрыто ничего примечательного, все как у всех: белки, жиры, углеводы...
Тилли:
Как Вы к себе необъективны!
Линни:
Зачем что-то знать? Знания не приносят счастья...
Тилли:
Я Вам совсем-совсем не нравлюсь?
Линни:
Ну, мне надо подумать...
Тилли:
Хорошо, тогда я спрошу об этом снова минут через пять, а пока поговорим о чем-нибудь другом.
Линни:
Уже поздно, мне пора собираться в дорогу.
Тилли:
Линни! Мое сердце рвется к Вам, а Вы рветесь прочь, куда-то вдаль, вдаль, вдаль...
Линни:
Я понимаю - и не понимаю. Мне так тоскливо, я сейчас так устала.
Тилли:
А теперь в Вашей красоте появилось что-то немилосердное, чужое, опасное.
Линни:
Я устала. Пора ехать.
Тилли:
Не убивайте меня сразу, лучше сделайте это постепенно, растягивая удовольствие...
Линни:
Я устала.
Тилли:
Я буду ждать!
Линни:
Я устала...
Тилли:
Но нет, так нельзя расстаться. Больше никогда так не будет, как этим летом. Никогда больше так не будет.
(За сценой раздается голос Эльзы Дагмар: "Линни, пора ехать!").
Линни:
Ну, наконец-то!
(все, кроме Тилли, уходят)
7
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
"ЭПИЛОГ"
Тилли на сцене один.
Темнеет.
Тилли:
(монолог) Вот и кончился сон. Кто я? Что со мной? Что со мной будет? Значит - конец? Так что же это было? И это - все? И больше ничего? Никогда? Какое-то странное, щемящее чувство. "Пусть звезды навсегда исчезнут с неба, пусть скроет посрамленная луна свой нежный лик в вуали облаков..." Счастье, где ты? Только в минуты разлуки узнаешь, сколько надежд томилось в сердце. И почему реальность постоянно наводит на мысль, что встреча папы с мамой была большой ошибкой? Что ж, поглядим, какая она, эта жизнь. Попробуем понять, что кроме счастья быть любимым есть еще счастье любить. Может быть, это намного лучше, чем та любовь, которая начинается с унижений, проходит через банкротство и заканчивается позором. А может быть, счастье - в умении щадить чужие чувства и беречь свои? Любить. И быть благодарным за это чувство судьбе и женщинам, которые способны его вызывать. Потому что, как говорит мистер Циннеркнок, есть женщины, способные вдохновить, есть женщины, способные поддержать, и есть женщины, способные только настучать сковородкой по щекам. Любить - это огромное счастье, может быть, самое огромное счастье на свете, что бы ни говорили о любви люди, у которых ее нет. Надо только научиться любить так сильно, чтобы уже не нуждаться ни в чем, даже во встречах с тем, кого любишь. Хотя... где-то за подкладкой души все равно будет жить надежда. Надежда - это кость, застрявшая в горле у нашей судьбы. Улицы всех городов мира вымощены обманутыми надеждами. Но жить - значит помнить, помнить - значит надеяться, надеяться - значит ждать. Линни, Линни. Увидеть бы Вас еще хоть разок, услышать Ваш милый, ласковый голос.
Линни:
(тихо входит Линни) Мяу!
Тилли:
Линни?! Я думал, Вы уже уехали.
Линни:
Что Вы, Тилли! Вы же знаете тетушку Эльзу, дядюшку Ганса и дядюшку Эдварда - это ссорятся они быстро, а для того, чтобы расстаться, им нужна целая вечность. Чтобы как следует попрощаться, им сначала надо еще раз двадцать поссориться и помириться. В конце концов тетушка Эльза решила ехать с нами и теперь подбирает соответствующее случаю платье. Как Вы наверняка знаете, для женщины одежда очень важна, потому что голая женщина выглядит не так устрашающе, как одетая, следовательно, резко возрастает вероятность внезапных приступов несанкционированной влюбленности.
Тилли:
У Вас такая изумительная улыбка - теплая, добрая, умная, милая. Простите, когда вспоминаю все те глупости, которые говорю Вам, мне хочется рассыпаться на тысячи невидимых частиц.
Линни:
Не надо. Берегите себя.
Тилли:
Не беспокойтесь, как только начну подозревать, что умер, сразу же позвоню. Вы больше на меня не сердитесь? Что же делать, если чувства наполняют сердце, обкрадывая мозги? Большую часть ума приходится тратить на то, чтобы заставить замолчать меньшую.
Линни:
Ничего. Я слышала, что у молодых мужчин, как полагал один древний философ, мозг существует только для охлаждения крови и не участвует в процессе мышления.
Тилли:
Простите, я такой ... невменяемый.
Линни:
Мы оба непростые люди...
Тилли:
Что же теперь будет?
Линни:
Все будет, как раньше, только расстояние между нами будет другим.
Медленно уходят.
8
КАРТИНА ПЕРВАЯ
"ПРОЛОГ"
Автору представлялось не совсем уместным начинать пьесу с появления на сцене двух барышень, одержимых игриво-пляжным настроением, не предпослав этому хотя бы небольшого предуведомления.
В то же время при чтении все предисловия выглядят столь удручающе, что полностью убивают всякий интерес к дальнейшему тексту.
Именно поэтому автор счел возможным расположить в конце письменного варианта пьесы то, что должно быть в начале ее сценического варианта.
И последнее примечание.
Роль первого критика может исполнять тот же актер, который играет мистера Циннеркнока, а роль второго критика - актер, играющий Эдварда Дагмара.
1 критик:
Коллега, Вы ведь тоже критик? Вы не подскажете, что мы сейчас здесь будем слушать под кашель публики, перебиваемый завываниями актеров?
2 критик:
Говорят, эта пьеса про какой-то запутанный любовный многоугольник: он любит ее, она, разумеется, его не любит, все остальные любят самих себя. Обычное повествование о крушении надежд, только выполненное в радужных тонах.
1 критик:
Жаль. Пьесы о любви пишут только очень плохие авторы.
2 критик:
А хорошие?
1 критик:
Хорошие вообще не пишут.
2 критик:
А Вам не кажется, коллега, что невозможно написать хорошую пьесу - ни одному критику не удалось это сделать?
1 критик:
Совершенно с Вами согласен, коллега. Ни один критик не написал хорошей пьесы, но это не так уж плохо для людей, которые видят только плохие. Остается предполагать, что хорошая пьеса должна начинаться с драки, а затем накал страстей должен все время возрастать. Недаром современные кинорежиссеры тоже считают, что ничто так не украшает фильм, как множество трупов героев или множество тел героинь. Правда, сейчас делают такие отчаянно-скучные фильмы, как будто главная задача кино - привить любовь к театру. А в конце хорошей пьесы всегда должны быть или похороны, если это трагедия, или свадьба, если это комедия. Впрочем, последний акт всегда выглядит самым неудачным. Но если бы его не было, самым неудачным выглядел бы предпоследний акт. Главное, пьеса должна быть насыщена не столько мыслями, сколько действиями, как современные детективы, в которых все дерутся, а думают только собаки.
2 критик:
Не могу полностью согласиться с Вашим мнением, коллега. Человек идет в театр, чтобы развлечься. Изнасилований ему вполне хватает и в обычной жизни.
1 критик:
Что же интересного может быть в пьесе, если в ней никого не женят и никого не убивают?
2 критик:
Слова, слова, слова.
1 критик:
О чем?
2 критик:
О любви. Говорят, в этой пьесе есть несколько интересных монологов.
1 критик:
Писать монологи не трудно, трудно превращать их в диалоги. Это Вам подтвердит любой женатый мужчина.
2 критик:
Еще говорят, что в этой пьесе много глупых разговоров.
1 критик:
Что же может быть приятного в глупых разговорах?
2 критик:
Под них приятно спать и удобно разговаривать по мобильному телефону. К тому же наши предки считали, что смысл, как айсберг, должен быть скрыт под глубокой водой слов.
1 критик:
А если он там не скрыт, а утоплен?
2 критик:
Искусство писателя как раз в том и заключается, чтобы из короткой и скучной истории сделать длинную и скучную. Впрочем, люди готовы смотреть что угодно, лишь бы только иметь возможность не слушать друг друга. Ради этого они покупают телевизоры, ходят в кино, посещают театры.
1 критик:
В театры ходят не только ради этого. Как гласит старинное театральное правило: зрители не слушают, если слушают, то не понимают, если понимают, то немедленно засыпают. Поэтому не бывает плохих спектаклей - бывает сильная бессонница. Обычно самое прекрасное в театре - это дамы, храпящие в партере.
2 критик:
Ну что же: зритель всегда прав, особенно когда он спит. Но не могу полностью согласиться с Вашим мнением, коллега. Можно подумать, что в наше время в театр ходят только для того, чтобы выспаться. Нет! На самом деле театр посещают, чтобы откашляться. Недаром актеры все время возмущаются: почему в зрительном зале всегда больше тех, кого мучает кашель, а не тех, кто страдает от бессонницы.
1 критик:
Должен признать, коллега, Ваша точка зрения заслуживает права на существование. Уточним формулировку: в театр идут, чтобы прокашляться и вздремнуть. Причем опытным театралам удается успешно совмещать оба эти удовольствия. Именно поэтому зрители - существа очень чувствительные, нежные, легко ранимые. Особенно это становится заметно, если спектакль не начинается вовремя. Как Вы думаете, это все-таки комедия или трагедия?
2 критик:
Видимо, как любой современный спектакль, это комедия для тех, кто кашляет, и трагедия для тех, кого мучает бессонница.
1 критик:
Чем же тогда комедия отличается от трагедии?
2 критик:
Трагедия - это то, что случается, когда человеку не дают как следует выспаться. А комедия - это тоже трагедия, только чужая.
1 критик:
Совершенно с Вами согласен, коллега. Впрочем, сейчас граница между трагедиями и комедиями все больше стирается, потому что людей, имеющих чувство юмора, современные комедии способны заставить только расплакаться.