— Это серьезное предположение, Павел. Надеюсь, ты хорошо подумал, прежде чем сказать?
Паша вздохнул и твердо повторил:
— Кто-то, знающий код доступа, активировал программу «побудки» этих шести «саркофагов». Повторить еще раз?
— Нет, — я примирительно поднял руки. — Теперь просто скажи, кто?
— Скажу через полчаса, но при условии, что сейчас все, не обижаясь и не упрямясь, вывернут карманы, а затем медленно разденутся и хорошенько встряхнут одежду.
— Зачем?
— Вы прикажете это сделать?
— Да, только объясни, зачем?
— Чтобы убедиться в том, что никто не прячет резиновых перчаток, флакончик с «жидкими перчатками» или нечто в том же духе. В этом случае я принесу свой походный наборчик и сниму с клавиш на камерах отпечатки пальцев.
— Ну, ты даешь, — вырвалось у Игоря. — Мы же свои, буржуинские, зачем ты пытаешься нас обидеть?!
— Больно надо, — Паша медленно вывернул свои карманы и принялся расстегивать куртку, — вас обижать. Я, наоборот, хочу, чтобы мы не сомневались друг в друге ни на йоту. Делайте, что я сказал!
Я мысленно поаплодировал своему пилоту и вывернул карманы, подавая пример остальным. Дольше всех колебалась Галина. Наконец, сдалась и она. Со стороны процедура должна была выглядеть удручающе. Или смешно. Зависит от заинтересованности наблюдателя. Шестеро взрослых и совершенно раздетых космонавтов вытряхивают тонкие хлопчатобумажные комбинезоны, не отрывая взглядов от пола.
Вжикнула последняя застегнутая «молния», и мы подняли глаза на Павла.
— Теперь попрошу всех оставаться на месте и ни к чему не прикасаться, — он двинулся к выходу из отсека, но в дверях остановился и, обращаясь к Игорю, сказал:
— Присмотри за межмодульным коридором. Если появятся чужаки — задраивай на уровне среднего шлюза.
Игорь козырнул и подошел к застекленной консоли экстренной блокировки дверей. Я поискал глазами что-нибудь похожее на оружие. Заметив это, Мишин усмехнулся.
— Не волнуйтесь, Александр Николаевич, я думаю, пара часов у нас в запасе есть. Им ведь тоже надо прийти в себя. Какими бы тренированными они ни были.
— Ты все еще уверен, что они опасны? — спросила Галя, присаживаясь на край «саркофага».
— Не «все еще», а как раз теперь. На все сто!
Ира уселась, обхватив руками колени, прямо на пол и с интересом посмотрела на Алевтину.
— Занятный у тебя пилотик. Его не Джеймсом Бондом зовут?
— Сама удивляюсь, — Аля улыбнулась и уселась рядом. — Может, товарищ академик что-то прояснит?
— Пас, — сказал я совершенно искренне.
То, что в экипаже есть сотрудники всяких разных ведомств, я, конечно, знал, но лично был знаком только с одним — офицером ФСБ, на время полета — биологом тридцать второй смены.
— Вам, девочки, следует побольше времени уделять предварительному знакомству, чтобы потом не удивляться, что посвятили лучшие годы жизни человеку, этого не достойному или не оценившему вашей жертвенности.
— Кто в наше время говорит о годах? — Аля вздохнула. — Пара месяцев — уже рекорд.
— Вам этого мало? — вмешался, обернувшись, Игорь.
— Для интимных отношений или прочной связи? — вопросом на вопрос ответила Аля.
— Ясно, — выдохнул пилот и вернулся к наблюдению за коридором.
— Вот в ваше время, Александр Николаевич, как относились к подобным проблемам? — поддержала разговор Ира.
Я не то чтобы рассмеялся, я совершенно неприлично «заржал», как гвардейский рысак. Девушка покраснела и вопросительно покосилась на Галю. Соболева прыснула в кулачок, но быстро справилась со смехом и спросила:
— Вам, Ира, сколько лет?
— Двадцать семь.
На этот раз не выдержал даже мужественно крепившийся Мишин. Аля уже давно утирала размывающие тушь потоки веселых слез. Ира начала сердиться, и я, пожалев ее, усилием воли прекратил заливаться.
— Дело в том… сударыня, что в мое время все было точно так же, как и сейчас. Я, конечно, выгляжу лет на девяносто пять, но это следствие нервных перегрузок. На самом деле мне тридцать шесть.
Несколько секунд она осмысливала мое заявление молча, а затем рассмеялась не менее громко, чем остальные. В таком приподнятом настроении нас и застал Паша. Мы разом смолкли и приготовились к вынесению приговора.
— Даже не знаю, что сказать, — Кольченко развернул белый листок.
— Что есть, то и говори, — подбодрил его Игорь.
— Получается, что открыл «саркофаги» господин Афанасьев…
Вот так шуточка! С ума сошел, эксперт доморощенный, что ли?! Я часто заморгал и, взяв из его рук листок с данными дактилоскопии, взглянул сам. В самом деле — отпечатки мои. Только здесь ли они сняты?
Угадав мои мысли, Паша поднес лист с фотографией отпечатков к припудренной мельчайшим порошком кнопке.
— Убедитесь…
Один к одному. Я задохнулся от возмущения. Впрочем, возмущение здесь не поможет. Думай, академик, думай. И не в такие игры тебя вовлекали, конечно, не в замкнутом пространстве и не на нейтральной территории, но противники были — закачаешься! Один достойнее другого. Включай мозги или грош цена твоей гениальности!
11 Из текущего рапорта в Планетарную Разведку
…Агентура противника приступила к активным действиям. Трудно определить, чей почерк преобладает, поскольку усилия разных спецслужб подозрительно однонаправлены. Выявить персональную причастность бодрствующих членов экипажа к той или иной определенной организации пока не удается. Однако соображений на этот счет немало… Насколько я разбираюсь в компьютерах такого уровня, как на этом звездолете, сбой программы на них практически невозможен. Следовательно, это действие умышленное. Мотив? Кому, то есть, это выгодно? Естественно, клайрам, всеми правдами и неправдами пытающимся сбить нас с пути…
…Что за «безбилетники» пригрелись в «красной» и «зеленой» зонах? Вот уж кто не вписывается в стройную версию равномерного пропитывания экипажа агентурой, так это они…
К.12 Афанасьев Александр Николаевич, и.о. командира звездолета «Ермак»
— Мир стабилен, Леночка, только для тех, кто ничего не смыслит в его устройстве. Мы же понимаем, что все вокруг в сплошном движении. От простого к сложному, наоборот: от громоздких систем к изящным миниатюрам, по кругу, наконец. Движется время, планеты, сама Вселенная. Человеческая жизнь тоже движение, и чем стремительнее индивидуум продвигается по своему личному пути, тем быстрее приходит к новому этапу движения — движению в составе своей планеты в виде ее плодородного слоя. Гении поэтому долго не живут. Это пример ничтожной конечности частного на фоне безграничности вариационных просторов всего сущего, что составляет Вселенную. Мы боимся представить себе — насколько малые по протяженности отрезки всеобщего стремительного забега представляют из себя наши жизни. Мы ценим их, как бриллианты, а в сущности это куски графита. Одни большие, другие поменьше, и стоят они ровно столько, сколько мы даем за чужую жизнь, спасаясь с тонущего корабля. Максимум — обломок мачты. А чаще — пару ударов по голове веслом. От молекул межзвездного газа и вездесущих кварков нас отличает вовсе не сложная структура. Мы отличаемся стремительностью созидания, тем, что между собой условились называть разумом. Понятием неверным и субъективным. Разум космоса более велик, он создает Галактики, но мы не понимаем образ мышления естественных процессов. «По законам природы» — отмахиваемся мы и возвращаемся к самолюбованию. Но разумен любой созидательный процесс, чем бы он ни был обусловлен. Антропоцентризм глуп и ограничен, что становится очевидным, если коснуться суперструн и вслушаться в шепоток Вселенной.
— А вы касались?
— Да, иначе мне никогда бы не удалось проложить для будущей экспедиции такой замысловатый маршрут по коротационному кругу. Снисходя до элементарного упрощения, поясню: там, в глубоком космосе, я намерен запустить в работу свой главный проект. Это будет величайшим открытием в истории. Условно я назвал его «Паром».
— А почему не пароход?
— А это название следующего проекта. Будьте уверены, не столь уж отдаленного. «Паром» потому, что мое открытие позволит достичь другого «берега» разделяющей нас и ближайшие звезды «реки» из пространства-времени без всякой оглядки на «течение». Туда и обратно из точки в точку, как по натянутому тросу. Нас не снесет на километр вниз, и нам не придется нудно брести по берегу, чтобы, страшно опоздав, попасть туда, куда мы предполагали попасть, отправляясь. Да и обратно мы прибудем не тратя сверх меры ни секунды. Метафора доступна?
— Почти…
— Уже неплохо. Но разжую еще мельче. Проблема межзвездных сообщений на половину состоит из несовершенства технологий, а еще половину занимает упрямая теория относительности.
— А, понимаю, при скорости, близкой к скорости света…
— Да, да, да, полет к соседям и обратно займет полвека по часам Земли и не меньше десятка лет для экипажа звездолета. То есть никакого прикладного значения такая акция иметь не может. Чистая наука. Зато десять лет земного времени — пустяк даже для страдающего от вечного цейтнота человечества. Я нашел способ, этакий трос от парома, как уравнять время Земли и корабля. От старта до финиша пройдет ровно столько лет, сколько позволит скорость. Ни секундой больше. Космонавты, вернувшись, застанут подростками именно своих детей, а не их правнуков. «Ракета времени», если угодно. А «пароход», чтобы проделать путь «парома» побыстрее или сходить по «реке» в будущее или прошлое и потом вернуться, не за горами…
— А почему бы не построить «пароход» сразу, без промежуточных вариантов?
— А почему бы вам не написать обо мне статью без этой беседы? Сидя в редакции и внимательно считывая материал с потолка?
— Понимаю. Вы, конечно, правы.
— Вы так считаете? Научный мир с вами бы не согласился. Они считают меня сумасшедшим и поэтому зажимают Нобелевскую премию.
— А что вас огорчает больше: первое или второе?
— Третье — то, что я только сегодня узнал о вашем существовании, а значит, прожил целых двадцать семь лет, ничего не зная о настоящей красоте. А Нобелевскую получить я всегда успею, да не одну.
— Спасибо за комплимент, только я за свои двадцать три года уже научилась определять, насколько искренне мне льстят.
— Лесть не бывает искренней, Леночка, поэтому примите мой комплимент без комментариев и столь глубокого анализа. Я вовсе не намерен во что бы то ни стало побывать в вашей спальне. Просто таков мой стиль: думать и говорить почти одно и то же. В незавидном положении сопливого гения-одиночки это единственный способ доказать свою правоту и при этом выжить.
— На этот счет я могла бы поспорить, но раз у нас интервью, говорить полагается вам.
— Не хочу показаться навязчивым, но, может быть, мы встретимся еще раз? Чтобы поспорить? Я не прощу себе, если вы так и останетесь один на один с неудовлетворенной Жаждой Истины.
— Да, пожалуй, с такой жаждой я в одиночку не справлюсь…
А через неделю я уже не мог вспомнить, как же я жил без нее раньше, все те серые двадцать семь лет. А через шесть лет она погибла. А еще через два года я встретил ее во время банкета. За двадцать часов до отлета к звездам на своем «пароме»…
Есть контакт! Четкость рисунка! Если бы я работал с панелями управления автономных «саркофагов», то отпечатки были бы разного качества. Где-то ясно различимыми, где-то смазанными или половинчатыми. Еще они обязательно наслаивались бы друг на друга. Здесь же все выглядело, как в учебном пособии: пальчик к пальчику! И главное: больше ничьих отпечатков на камере не оказалось. Выходит, что и программисты, и монтажники с грузчиками работали в перчатках? В общем, все ясно, но зачем кому-то фабриковать такую откровенную «липу»?
По-моему, нас водят за нос. Пытаются деморализовать или отвлечь. Вопрос: от чего? О вопросе «кто?» я уже и не говорю.
— Что-то происходит, — не оборачиваясь, сказал Игорь и занес кулак над кнопкой блокировки дверей.
Паша мгновенно оказался рядом с ним и замер, напряженно разглядывая дальний конец длинного коридора.
— Это дым? — предположил Мишин.
— Нет, больше похоже на концертные спецэффекты, — возразил Павел. — Аля, Ира — быстро в рубку! Закройтесь там и ждите нас. Чужим дядям дверь не открывать! Следите за нами по мониторам. И передайте картинку двигательного отсека сюда.
Он указал на большой экран над входом в «красную зону». Раньше-то почему не сообразил? В отсутствие интенсивного движения воздуха к нам по коридору медленно, но уверенно приближался туман. Он клубился, заполняя коридор до самого потолка. Психическая атака? К чему она? Даже тех шестерых, что проснулись, было бы достаточно, чтобы скрутить нас без всякого боя. «Все страньше и страньше», как говаривала Алиса. На мониторе вспыхнула заказанная картинка. Пусто. Никаких признаков пропавших камер, никакого движения, только ровный дежурный свет и слабое гудение силовых установок.
— Переключите на грузовой модуль, — потребовал я в интерком.
— В грузовом мониторы не работают, — отозвалась Аля.
— Вот они где, — констатировал Игорь.
— Аля, блокируй шлюзы, — приказал я. — Пусть посидят, остынут.
— Не думаю, что все они там, — с сомнением сказал Паша. — Придется сходить посмотреть.
— Не глупи, — я нахмурился. — Мы пойдем от обратного: обшарим остальные отсеки.
— И если они где-то здесь — попадемся, — Павел усмехнулся. — Посмотрите сколько отвлекающих маневров они уже применили: следы, отпечатки пальцев, туман, голограммы «саркофагов»…
— Какие голограммы? Ты что еще выдумал? — вмешалась Галина, постучав по откинутой крышке пустого «гроба».
— В зоне черного списка, — невозмутимо ответил Паша, — не было ничего, кроме голопроекторов.
— Знаешь что, милый Паша, — Галя покраснела и повысила голос, — я пока в своем уме! «Саркофаги» там были!
— Ты не сердись, отличить хорошую голограмму от предмета на глаз трудно, а прикасаться к ним ты на всякий случай не стала и правильно сделала. Вдруг сработала бы какая-нибудь защита или сигнализация… Так ведь было?
Галя молча сверкнула глазами и поджала губы.
— В «черную зону», кроме тебя, заходил только один человек, это видно по следам, унести двадцать тяжеленных ящиков он не мог. Но никаких ящиков и не было. Поэтому он просто собрал голопроекторы и побежал догонять своих пятерых товарищей. Так что пока расклад шесть на шесть, и это не в нашу пользу. Их преимущество в подготовленности и скрытности, наше — в численности.
Паша выразительно посмотрел на камеры первых десяти смен. Я кивнул. Хорошие ребята не стали бы проникать на корабль тайком и прятаться после пробуждения, значит…
Я взял из рук Галины полагающийся дежурному биологу пульт управления «разморозкой» и набрал коды всех доступных камер. Зашипели пневмоинъекторы, легко взвизгнув, заработали конвекторы, на дисплеях развернулись диаграммы выхода пациентов из анабиоза. Мы с Галей принялись за работу, а пилоты встали у начала задымленного коридора, сжав единственное доступное оружие — кулаки.
— Никаких активных действий противник не предпринимал. Дымовая завеса не в счет. Туман добрался до середины коридора и осел. Оказалось, правда, что под прикрытием задымления заклинило шлюз двигательного модуля и теперь к машинам обычным путем не попасть, но аварийные тоннели проходимы, из чего следует, что в устройстве корабля диверсанты разбираются слабо. Или продолжают отвлекать наше внимание от чего-то более важного.
Паша обвел взглядом потягивающую «гейзер» и крепкий чай аудиторию и продолжил:
— К рубке они пока не приближались, и сказать, что их цель — взятие управления кораблем в свои руки, определенно мы не можем. Предполагаемая база «безбилетников» — грузовой отсек. Там столько багажа, что спрятаться может весь экипаж. Подходы к грузовому модулю заблокированы и взяты под наблюдение. Это три коридора и две шахты. Открыть их можно только отсюда, с центрального пульта, ручным управлением они не продублированы. Возможно, своевременно задраив эти люки, мы и добились изоляции гостей, но точно сказать нельзя. Как нельзя быть уверенными, что сфера их интересов лежит вне грузового модуля. В багажных ведомостях ничего подозрительного не указано, но после того, что произошло со списками экипажа, верить бумагам лично я не собираюсь.
— Правильно делаешь, — заметил я, — в четырнадцатом блоке стоит большой контейнер с «органическими удобрениями», так в ведомости. На самом деле в нем кое-что подороже навоза. Если шпионы о нем знают, то мы можем оказаться в еще более щекотливом положении, чем сейчас.
— Ваше оборудование?
— Да. Все необходимое для крупного эксперимента под кодовым названием «Пароход». Суть объяснять пока не буду, если найдутся желающие — расскажу на досуге, но хочу обратить ваше внимание на то, что в контейнере находятся и предварительные расчеты с инструкциями по сборке экспериментальных установок. Стоит их собрать и подключить к уже работающим двигателям, как весь наш экипаж перейдет на положение пассажиров — управлять звездолетом будет компьютер, контролирующий эксперимент.
— Мы должны этому помешать! — выкрикнул кто-то из свежеразбуженных.
— Само собой, только о содержимом четырнадцатого блока до последних минут знало четверо: я, директор моего института, мой первый заместитель и Сомов. Утечка информации от этих людей маловероятна. Скорее всего, диверсанты не в курсе, что они должны искать, потому в программы их побудки и был заложен пресловутый двести пятый день. Видимо, предполагалось устроить мне небольшой допрос с пристрастием и выведать, отчего же я так безрассудно бросился рисковать собой в глубоком космосе.