– Безусловно, – поспешно прервал ее отец, – но я не вижу…
– За меня требовали выкуп? – проигнорировала слова отца Бэрри.
Как дипломат с большим опытом работы, он редко терял контроль над выражением лица. Сейчас же его взгляд выражал только одно – замешательство.
– Выкуп? – эхом отозвался посол.
Безысходность скрутила внутренности в узел, обострила черты лица Бэрри.
– Да, выкуп. Не требовали, правда? Им нужны не деньги. Они хотели от тебя другое, не так ли? Информацию. Они или давили на тебя, или ты уже влип по самую маковку, но в последний момент отказался. Какое из двух предположений верно?
И снова подготовка подвела посла. На долю секунды на его лице появилось загнанное, виноватое и испуганное выражение, чуть прикрытое дипломатической мягкостью.
– Нелепое обвинение, – спокойно произнес посол.
Бэрри почувствовала тошноту. Значит, правда. Похитители использовали ее как оружие, чтобы заставить отца предать свою страну. Посол, скорее всего, будет все отвергать, чтобы не расстраивать ее, но по лицу отца Бэрри прочла другое. Вину.
Не обращая внимания на слова отца, она повторила:
– Ты мне должен. Ты должен Зейну.
Его передернуло от осуждения в глазах дочери.
– Я так не считаю.
– Причина моего похищения – твои дела.
– Ты прекрасно знаешь, что существует вещи, которые я не могу обсуждать, – ответил он, отпуская ее руки. Затем обошел стол и снова занял свое кресло, что символизировало переход от роли отца к роли посла. – Ошибочность этой гипотезы только подтверждает, насколько ты выведена из состояния равновесия.
Бэрри хотела спросить, посчитает ли Арт Сандефер ошибочным ее предположение, но не могла заставить себя угрожать отцу. Мысль, что слабость к отцу и ее может сделать предательницей, вызывала тошноту. Она любила свою страну. Прожив в Европе продолжительное время, Бэрри еще больше оценила существенное отличие Родины от любой другой страны мира. Хотя она тепло относилась к Европе и обожала французские вина, немецкую архитектуру, английскую аккуратность, испанскую музыку и все итальянское, но как только ее нога ступала на землю Соединенных Штатов, девушку поражала энергия и полнота жизни ее соотечественников, где даже малоимущие были несравнимо богаче бедняков на других континентах. США не были идеалом, далеко нет, но было в стране что-то особое, что Бэрри беззаветно любила.
Своим молчанием она могла предать любимую страну.
Оставаясь здесь, она подвергается опасности. Пусть ее похищение не удалось, но это не означает, что неизвестный безликий враг не повторит попытку. Бэрри не сомневалась, что отцу известен виновник, и сразу же поняла, во что превратится ее жизнь. Ее не выпустят за территорию посольства, а если разрешат выходить, то только с вооруженной до зубов охраной. Она будет заключенной в тюрьме страхов отца.
Совершенно безопасного места не существует, но оставаясь в посольстве, она будет ходить по острию ножа. Вне территории посольства появится больше шансов найти Зейна. Не может же адмирал Линдли контролировать каждый уголок земного шара. Чем дальше она окажется от Афин, тем меньше будет влияние отца и адмирала.
Бэрри смотрела на отца с полным пониманием, что собирается намеренно разорвать тесные узы, связывавшие их последние пятнадцать лет.
– Я уезжаю домой, – тихо сказала она. – В Вирджинию.
***
Две недели спустя Зейн сидел на веранде родительского дома, вознесшегося на вершину горы Маккензи, недалеко от городка Рат в штате Вайоминг. Вид захватывал дух – бесконечная перспектива величественных гор и зеленых долин. Все вокруг было родным и знакомым, как пальцы собственных рук. Седла, ботинки, небольшое стадо коров и много-много лошадей. Книги в каждой комнате просторного дома, гуляющие в сараях и конюшнях кошки, доброта и забота матери-командирши, беспокойство и понимание отца.
Ему уже приходилось залечивать огнестрельные раны, глубокие порезы от драк на ножах, сломанную ключицу, трещины на ребрах и проколотое легкое. Серьезные ранения были и до этого, но никогда смерть не подходила так близко. Он едва не истек кровью, лежа на дне плота. Тогда Бэрри навалилась на него, прижимая чадру к ране каждой унцией своего веса. Быстрота реакции и настойчивость девушки имела большое значение. И плазма, которую упорно вводил в вену Сантос, тоже имела значение. Он был на грани, поэтому ухватил несколько важных деталей, которые «имели значение». Не случись хоть одна из них, не быть ему в живых.
После отъезда из госпиталя и возвращения домой на долечивание Зейн оставался непривычно молчаливым. Не то, чтобы у него было плохое настроение, скорее, слишком многое предстояло обдумать. Непростая задача, когда практически все родственники посчитали необходимостью навестить и своими глазами оценить самочувствие больного. Быстренько проконтролировать младшего братишку прилетел из Вашингтона Джо. Несколько раз с парой хулиганистых сыновей приезжали Майкл и Шиа. Джош, Лорен и три их отпрыска выбрались на выходные, задержаться подольше не позволила работа Лорен в госпитале Сиэтла. Марис провела за рулем целую ночь, как только брата привезли в родительский дом. К счастью, Зейн уже мог передвигаться на своих двоих, хотя и не так быстро, как ему хотелось, иначе сестра до сих пор оставалась бы рядом. Когда она приехала, то села на кресло рядом с постелью брата и не отводила черных глаз, словно хотела передать свои жизненные силы. Может так и сделала. Его маленькая сестренка была феей, волшебницей и обитала в ином измерении.
Черт, даже Ченс объявился. Вел себя, как всегда, осторожно, постоянно оглядываясь на мать и сестру, как на бомбы, которые могли взорваться в любой момент. Но остался до сих пор и сидел рядышком на веранде в кресле качалке.
– Ты думаешь об отставке.
Зейн понятия не имел, как Ченс догадался, что у него на уме. После драки, когда им было по четырнадцать и когда они чуть не поубивали друг друга, мальчишки стали неразлучны. Может быть потому, что их связывало так много – учеба в одном классе, девочки, военная подготовка. Ченс оставался осторожным, как раненный волк, и не подпускал к себе людей, но при всем сопротивлении ничего не мог поделать с членами семьи. Никто не любил Ченса, пока Мэри не привезла его домой, и пока многочисленные шумные Маккензи не покорили мальчишку. Забавно было наблюдать за Ченсом, который боролся против родственной близости каждый раз, когда оказывался в кругу семьи, но, не проходило и часа, как он сдавался на милость Мэри и Марис. Другого выхода у него не оставалось. После признания Ченса братом, Зейн не обращал внимания на его осторожность. Только Вульф предоставлял приемному сыну время оглядеться, и то очень ограниченное.
– Да, – наконец ответил Зейн.
– Потому что тебя почти достали?
Зейн хмыкнул.
– Когда это имело для нас значение?
Только Зейн знал о настоящей работе Чанса. После каждой операции можно было спорить, кто из них побывал в большей опасности.
– Тогда виновато последнее повышение.
– Оно вытолкнуло меня за рамки оперативной работы, – подтвердил Зейн. Затем осторожно откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и поставил их на перила. Хотя он всегда быстро выздоравливал, двух с половиной недель оказалось явно недостаточно, чтобы не обращать внимания на рану. – Если бы двух моих ребят не подстрелили в тех проклятых учениях, я бы не участвовал в последней операции.
Ченс знал о «проклятых учениях». Зейн рассказал брату подробности происшествия, и прилагательное «проклятые» оказалось самым приличным из его эпитетов. Едва придя в сознание в военно-морском госпитале, Зейн повис на телефоне. Он настойчиво подталкивал и направлял расследование. Одесса со временем полностью поправится, а вот Хиггинсу придется комиссоваться по состоянию здоровья. Охранники, которые стреляли в «морских котиков», возможно, не попадут под трибунал, если у них идеальный послужной список, но со службы во флоте их выгонят. Карьерам капитана Юдаки и старшего помощника Бойда все еще грозили серьезные неприятности. Зейн добивался справедливого наказания для стрелявших, но поднятая волна в любом случае докатится до капитана.
– Мне тридцать один, – продолжал Зейн. – Верхний предел для активного участия в реальных операциях. Так как я чертовски хорош в своей работе, руководство постоянно повышает меня, а потом говорит, что такого ценного специалиста нельзя использовать как обычного «морского котика».
– Прощупываешь почву, чтобы перебраться ко мне? – небрежно спросил Ченс.
Зейн рассматривал эту возможность. Очень серьезно. Но что-то мешало, и это «что-то» никак не желало вылезать на свет.
– Собирался. Если бы дела сложились по-другому…
– Какие дела?
Зейн пожал плечами. По крайней мере, часть гнетущего «что-то» просматривалась.
– Собирался. Если бы дела сложились по-другому…
– Какие дела?
Зейн пожал плечами. По крайней мере, часть гнетущего «что-то» просматривалась.
– Женщина, – признался он.
– Ад и все дьяволы! – Ченс резко откинулся на спинку кресла и хмуро осмотрел открывающийся над носками ботинок вид. – Если это женщина, то ты не сможешь сконцентрироваться, пока не переболеешь и не выкинешь ее из головы. Черт побери их маленькие сладкие тайны, – ласково добавил он.
Вокруг Ченса вечно крутились женщины. Его редкая красота действовала на слабый пол не хуже оружия массового поражения, но он обладал редким даром настоящего распутника и сорвиголовы – умел избегать серьезных привязанностей.
Зейн не был уверен, что сможет выбросить Бэрри из головы. Более того, сомневался, что хочет. Непонятно, почему она исчезла даже без слов прощания и пожеланий скорейшего выздоровления. Правда Банни и Призрак рассказывали, как ее, брыкающуюся и орущую в полный голос, затолкали в самолет и увезли в Афины. Похоже, ее папаша, а также политика руководства флота по сохранению секретности относительно любого факта, касающегося «морских котиков», сделали все, чтобы Бэрри не узнала, в какой госпиталь его увезли.
Зейн скучал по Бэрри. По ее храбрости, несгибаемой воле делать то, что правильно и необходимо. А еще он скучал по безмятежности выражения ее лица и по накалу любовных ласк.
Боже, как он скучал!
Одно воспоминание отпечаталось в памяти ярче остальных и жгло раскаленным клеймом: Бэрри протягивает руку к пряжке его ремня и с отчаянием шепчет: «Я сама».
Зейн тогда все понял. Не только желание контролировать близость, но и мужество, которое понадобилось девушке, чтобы стереть унизительные воспоминания и заменить их радостными. Бэрри сказала правду – она оказалась невинной. Не знала, что делать, не ожидала боли. Но, несмотря на это, своим сладким, жарким, скользящим по его органу телом, довела до умопомрачения и начисто лишила самоконтроля, чего не удалось до нее ни одной женщине.
Бэрри могла – должна была – оказаться испорченным, беспомощным, маленьким снобом. Вместо этого, в напряженной и опасной ситуации сделала лучшее, что могла. Девушка ни разу не пожаловалась и приложила все возможные усилия, чтобы не только не мешать, но и помогать.
С ней было хорошо молчать и разговаривать. Такому убежденному одиночке, как он, нелегко использовать слово «любовь» по отношению не к члену семьи, но к Бэрри… может быть. Хотелось бы провести вместе больше времени, узнать ее поближе, взрастить то, что может вырасти.
А еще он хотел Бэрри.
Однако, сначала главное. А главное на сегодня – восстановить силы. Он может добрести без помощи из одной комнаты в другую, но дважды подумает, прежде чем самостоятельно направится к конюшням. Так же нужно решить останется он во флоте или выйдет в отставку. Зейна не покидало ощущение, что его время ушло, как только он высоко продвинулся по карьерной лестнице и отошел от оперативной работы. А если не службой в «морских котиках», то чем он будет зарабатывать на жизнь? Необходимо определиться и навести порядок в жизни.
Возможно, Бэрри не заинтересована в каких-либо отношениях с ним, хотя из описанной Призраком и Банни картинки ее отлета это не соответствовало действительности. В тот долгий-долгий день близости оба испытали гораздо больше, что удовлетворение от любовных ласк.
Придется приложить некоторые усилия, чтобы добраться до Бэрри. Утром он дозвонился в посольство США в Афинах, представился и попросил соединить его с Бэрри Лавджой, однако, трубку взял посол Уильям Лавджой. Сердечной беседы не получилось.
– Нельзя сказать, что Бэрри не ценит сделанного вами. Однако вы должны меня понять, она хочет оставить эти неприятности позади. Разговор с вами расстроит ее, – сказал неприятным, ледяным, вежливым голосом посол. Многие заплатили бы бешеные деньги за такую дикцию.
– Вы высказываете ее мнение или свое? – таким же ледяным тоном спросил Зейн.
– Не думаю, что это имеет значение, – ответил посол и положил трубку.
Зейн решил не торопить события. В его состоянии многого не добьешься, разумнее выждать. Когда в голове все уляжется, станут понятны дальнейшие планы, будет достаточно времени связаться с Бэрри. И теперь, когда понятно, что посол даст распоряжение оградить дочь от неприятных звонков, Зейн подготовится к обходному маневру.
– Зейн, – окликнула мать из глубины дома и вернула его с небес на землю, – ты не устал?
– Все хорошо, – ответил он, преувеличивая, но не очень.
По крайней мере, Зейн не чувствовал себя слишком уставшим. Оглянулся на Ченса и заметил ухмылку на лице брата.
– Она так беспокоится о тебе, что забыла о моих сломанных ребрах, – прошептал Ченс.
– Рад услужить, – растягивая слова, улыбнулся Зейн. – Только не стоит ожидать, что я позволю стрелять в себя каждый раз, когда тебя слегка побьют.
Семья Маккензи в полном составе забавлялась реакцией Ченса на заботу и суету Мэри. Внимание пугало того до ужаса, хотя отвертеться ему еще ни разу не удавалось. В руках Мэри Ченс становился мягче воска, и не только он – все дети. Они выросли на прекрасном примере для подражания: отец мог рычать и топать ногами, но Мэри обычно добивалась своего.
– Ченс?
Зейн спрятал усмешку, видя, как напрягся Ченс. Улыбку смыло с его лица, как будто ее там никогда не было.
– Мэм? – осторожно ответил он.
– Ты сделал повязку на ребра?
– Э… нет… мэм.
На лице Чанса появилось знакомое паническое выражение. Он мог бы соврать, и Мэри бы поверила. Но никто не пытался обмануть мать, даже в случае чрезвычайной важности. Маленький тиран оказалась бы обманутой в лучших чувствах, если бы обнаружила, что кто-то из детей сказал неправду.
– Ты же знаешь, нужно носить повязку еще одну неделю, – ответил голос из глубины дома.
Казалось, будто говорил сам Господь Бог, если бы не приятный южный акцент и мягкие женские интонации.
– Да, мэм.
– Зайди в дом, я позабочусь о твоих ребрах.
– Да, мэм, – снова повторил Ченс со смирением в голосе. Он встал с кресла-качалки и поплелся внутрь. Но проходя мимо Зейна, пробормотал:
– Тяжелое пулевое ранение не сработало. Придумай что-нибудь еще.
Глава 8
Два месяца спустя шериф Зейн Маккензи стоял обнаженным у окна своего дома, который приобрел в южной Аризоне. Симпатичный домик на две спальни в испанском стиле. Зейн напряженно вглядывался в залитую лунным светом пустыню, чувствуя пробегающие по телу горячие, мятежные токи. Подготовка «морских котиков» включала умение приспосабливаться к любой обстановке, поэтому жаркий сухой климат его не беспокоил.
***
Как только Зейн принял решение выйти в отставку, его жизнь вошла в новую колею сама собой. Едва слух о том, что лейтенант-командор Маккензи уходит из флота разошелся по знакомым, ему позвонил бывший член его группы «морских котиков», который сейчас работал на губернатора в Фениксе, и спросил, не заинтересует ли его должность исполняющего обязанности шерифа. Предыдущий шериф недавно умер прямо в офисе, не доработав два года.
Предложение застало Зейна врасплох. Он никогда не рассматривал возможность работы в правоохранительных органах. Более того, не знал законов штата Аризона.
– Об этом не беспокойся, – беззаботно ответил друг. – Шериф – государственная должность, большую часть времени у него занимает административная работа. Хотя сначала придется покрутиться. Недавно уволились два помощника, и тебе будет не просто, пока не найдут им замену. А из оставшихся один будет иметь на тебя большой зуб, так как надеялся занять это место.
– Почему его не назначили? – прямо спросил Зейн. – Чем не угодил первый помощник шерифа?
– Первый помощник уволилась за два месяца до смерти шерифа и теперь работает в полиции Прескотта.
– Неужели ни у одного из оставшихся нет достаточной подготовки?
– Я бы так не сказал.
– А что бы ты сказал?
– Понимаешь, у руководства нет большого выбора. Оставшиеся помощники – нормальные парни, на самом деле не плохие, но слишком молодые. Не хватает опыта. Один, двадцатилетний, не жаждет занять это место, а другого, пятнадцатилетнего сопляка, никто терпеть не может.
Шериф! Идея Зейну нравилась все больше. Иллюзий по поводу работы «не бей лежачего» у него не было. Предстоит бодаться с пятнадцатилетним «ветераном», и, скорее всего, помощники не встретят с распростертыми объятьями навязанного извне чужака. Но спокойная работа Зейна не привлекала. Ему был нужен ежедневный адреналин.
– Очень хорошо, ты меня заинтересовал. Что дальше?
– В основном большая головная боль, но приличная зарплата и ненормированный рабочий день. На подшефной территории расположено несколько резерваций, поэтому тебе придется иметь дело с «Бюро по делам индейцев». Серьезные проблемы с нелегалами, но об этом пусть болит голова у иммиграционной службы. В общем, преступность не на самом высоком уровне, благодаря невысокой плотности населения.