Со стороны МКАДа к нам быстро приближался военный вертолёт. Значит, живут на севере. Судя по скорости, с которой примчали — неподалёку. Вероятно, до сих пор промышляют мародёрством в столице. Те, кто цеплялся за Москву, всегда жили хорошо. Апокалипсис ничего не изменил.
— Папа! — неожиданно громко закричала девушка. На подсознательном уровне отреагировала на шум лопастей. Я спустился по лесенке, глянул на неё. Ира по-прежнему протирала её лоб тряпочкой. Задрала свитер и начала обтирать худое тело. Видимо, дела очень плохи.
Шум летающей машины приближался. Забравшись на башню, увидел, что гости уже совсем рядом. Они вначале пролетели на несколько сотен метров, затем вернулись. Сесть на дорогу им мешали трамвайные провода. Слева крохотный скверик с мутировавшими деревьями — там тоже не сесть. Вертолёт опустился максимально низко. На носу ЯкБ 12,7. Направлен в нашу сторону. Сразу видно, шутки шутить ребята не любят. Хорошо, что зачехлил КОРД. Открылась боковая дверь, на землю упал моток верёвки. Друг за другом спустились четверо хорошо экипированных мужчин. Все высокие, спортивные, мощные. Движения точны и молниеносны. Все в НАТОвских костюмах для спецопераций. Лица закрыты масками. Разгрузки забиты необходимыми в бою мелочами. У троих автоматно-гранатомётная «Гроза» с прицелами. У одного бесшумный вариант этого оружия. На бедре у каждого по кобуре с «Пустынным орлом». Такой отряд, если сработались и слаженно действует, зачистит любую территорию от любого количества изменённых. С вероятностью в девяносто девять процентов зарабатывают хлеб тем, что достают из бывшей столицы под заказ различные вещи. Вертолёт продолжал висеть, пилоту профессионализма не занимать. Башню я закрыл, но не задраивал. Вдруг понадобится. Сразу стало тихо. Броня она и есть броня. Помню, под Нальчиком спали, а на улице верещали мутировавшие еноты. В прошлом, милые создания. Эволюция мало их изменила внешне. Зато наделила таким голосом, что невозможно спать, когда эти визжащие твари где-то поблизости. Хочется выйти и перестрелять их. И это будет крупной и последней в жизни ошибкой. В темноте их почти не видно, охотятся стаями. На утро от человека зачастую даже костей не остаётся. И вот эти еноты верещали, пытались нас выманить, но толстая броня КамАЗа глушила звуки. Утром мы себя чувствовали выспавшимися и отдохнувшими.
Четверо гостей проверили местность на предмет опасности. Затем прошли к водительской двери. Один из них дёрнул ручку. Конечно, размечтались! Я открыл боковую дверь кунга. Придётся рискнуть и пустить их внутрь. Ворвался грохот винтов. Ирине жестом показал, чтобы отошла в кухонную часть. Она меня поняла. Присела за посудным шкафчиком. «Абакан» сжала между колен. И не видно, и под рукой. Свой «Вал» я держал стволом вниз. Двое из гостей забрались внутрь, остальные контролировали периметр.
— Где она? — спросил тот, у которого «Гроза» была с глушителем.
Я молча кивнул на кровать. Второй гость заметил мою жену. Автоматы оба держали стволами вниз, но кто в современном мире может поручиться, за адекватность людей? Сколько раз нас пытались убить из-за КамАЗа — не перечесть. Собственно поэтому машина и на ходу. Кому нужна покорёженная техника?
Военный с бесшумной «Грозой» убрал автомат за спину. Подхватил девушку и понёс к выходу. Сопровождаемый тремя коллегами, дошёл к вертолёту. По верёвке сразу съехал ещё один человек. Так же в маске, штурмовом костюме, но без оружия. Подхватил девушку и уже их вместе затянули обратно.
Ира, тем временем, выбралась из своего укрытия, присела за кухонный столик.
Я собрался закрывать дверь и отправляться дальше по своим делам, когда их главный (именно так окрестил человека с бесшумным автоматом) махнул мне рукой. Трусцой подбежал. Жестами показал, что на улице разговор бесполезен, тогда я пригласил его внутрь и захлопнул дверь, отсекая посторонний шум. Конечно, до конца грохот зависшего рядом вертолёта не приглушить, но разговаривать стало возможно.
— Большое тебе человеческое спасибо! — главный протянул руку в беспальцевой перчатке. После того, как я её пожал, стянул маску. Мужчина под пятьдесят, но великолепно сохранившийся. Видно, что со вредными привычками он и рядом не стоял, а спорт, наоборот, любил и уважал. — Она у меня единственная кровинка… Остальные… здесь остались. Может до сих пор где-то бродят. Там любовь была… пока этот ублюдок с катушек не съехал. Вот хотел я его пристрелить. Не дали. А он потом и украл мою Леночку. Поэтому теперь… помнишь, как в сказках? Что хочешь проси.
Я смотрел на этого довольного человека и думал, а что мне надо? Могу я тебя попросить — помоги долететь в центр. Но ведь это наведёт тебя на ненужные мне вопросы. Да и вряд ли долетим. Собьют к едрене фене. Лучше землёю.
— Может, к нам на базу заглянете? — указал он себе за спину. — Вы, как я догадываюсь, Ангелы жизни?
Я кивнул.
— Нам такие люди нужны. Присоединяйтесь! Живём мы хорошо, вам должно понравиться! Не захотите больше никуда уезжать!
— Да я вижу, что вы не тужите, — усмехнулся я. — Огромное спасибо за предложение, но у нас на столицу другие планы. Мы тут… — замялся я.
— По музеям хотим пройтись, — подсказала супруга.
— По музеям пройтись?! — улыбнулся главный. — Ваше право. Но если что в Шереметьево езжайте. Там спросите Валерьевича. Меня там все знают.
— В аэропорту окопались? — поинтересовалась Ира.
Это и вправду было странно, даже если предположить, что они ведут торговлю по воздуху с отдалёнными лагерями. Удержать аэропорт в современных условиях задача не из лёгких. Либо у них очень много людей, либо они что-то придумали.
— Да, там, — кивнул Валерьевич. — Вам может помощь какая нужна? Добыть чего-то хотите? У нас назавтра запланирован рейд, можем подсобить!
— Нет, спасибо! — я уже немного устал от его попытки хоть как-то выразить нам благодарность. Настоящие добрые дела совершаются без надежды на вознаграждение. Иначе они становятся работой. — У нас была возможность помочь, и мы помогли. Всё! — развёл я руками, давая понять, что разговор окончен.
— Странные вы люди, — посмотрел на меня Валерьевич широко раскрытыми глазами. — Правду о вас говорят. Ладно, как хотите. Если что-то понадобится — обращайтесь. Частоту знаете.
— Обязательно, — пообещала Ира.
Главный спрыгнул на землю. Махнул нам рукой и потрусил к вертолёту. Пилот, по-прежнему, держал машину над трамвайными проводами. Внизу остался лишь один боец — прикрывал отступление начальника, но при случае мог и вверх рвануть.
Наконец они улетели. Я раскрыл башню и несколько мгновений смотрел им вслед. Земля полна странностей. Чем больше человечество погружается в пучину анархии, тем больше странностей. Сейчас вообще странно встретить нормального человека.
Ира повела тяжёлую машину дальше. А я смотрел с башни, чтобы никто к нам даже не попытался приблизиться. Мир сильно изменился и, если честно, я был крайне удивлён тем, что нами пока захотел перекусить лишь один монстр.
На бульваре Матроса Железняка красовалась огромная карстовая воронка, поглотившая в своих недрах длинный участок пешеходной дорожки.
Чуть дальше, на тротуаре, стоял выгоревший БТР-80. Возле кирпичной высотки на углу с Большой Академической улицей, трамвайные рельсы вздыбились, словно в грунте прополз крот. Я кстати, не удивлюсь, если так оно и было.
Когда проезжали мимо Большого Садового пруда, из воды высунулась огромная голова жабоподобного монстра. Кем он был в прошлой жизни? Да кто его теперь поймёт. Вполне вероятно, что в прошлом это маленькая и безобидная лягушечка. Теперь же мне страшно представлять размеры этой твари. Причём в её хищных мыслях я ни капли не сомневался. Житель пруда двинулся по воде за нами. Несколько мгновений я размышлял, потратить ли на него патроны или успеем уехать. Не успели. Тварь выпрыгнула из воды на дорогу перед нами. Её скорость удивляла и устрашала. Особенно учитывая габариты. Плотное тело метров пять в длину и столько же в ширину имело три пары лап. Задние с ластами, передние с огромными когтями. Центральная пара обладала противопоставленными большими пальцами, а значит, в теории, это существо могло и хватать.
Тварь двинулась к нам. Вряд ли она смогла бы сделать что-то серьёзное, если учитывать, в какой броне мы сидели. Но рисковать я не намерен. Отложил «Вал» и взялся за пулемёт. Растрачивать ленту, чтобы убить эту гадость, я не намеревался. Выпустил пять пуль по бывшей лягушке. Одна из них угодила твари в морду, выбила часть нижней челюсти. Брызнула мутная-мутная, фактически чёрная кровь. Жаба-переросток взвыла, как раненный Гризли, и рванулась к спасительной воде.
На углу улиц Прянишникова и Тимирязевской мы увидели какую-то неклассифицируемую тварь. Что-то похожее на мелкого динозавра пробежало из одних фиолетовых зарослей в другие. Напротив памятника Вильямсу стоял расстрелянный трамвай. Такое чувство, что на него израсходовали цинк патронов — ни одного живого места не осталось. Из главного входа в двухэтажное розовое здание торчали ноги в джинсах.
На углу улиц Прянишникова и Тимирязевской мы увидели какую-то неклассифицируемую тварь. Что-то похожее на мелкого динозавра пробежало из одних фиолетовых зарослей в другие. Напротив памятника Вильямсу стоял расстрелянный трамвай. Такое чувство, что на него израсходовали цинк патронов — ни одного живого места не осталось. Из главного входа в двухэтажное розовое здание торчали ноги в джинсах.
Чуть дальше мы объехали перевёрнутую фуру. Ира притормозила и вскоре вообще остановилась возле того места, где рельсы уходят с дороги.
Я соскользнул по тоненькой лесенке, пробрался через прорезиненное соединение в кабину.
— Не хочется мне дальше ехать, — произнесла супруга замогильным голосом.
Я уже говорил, что её чутьё не единожды нас выручало? Вот и сейчас её интуиция о чём-то нас предупреждала.
Огромные и разлапистые деревья с ярко-филетовой листвой в некоторых местах создавали над дорогой арку. В дебрях Тимирязевского парка мог поселиться кто угодно. И, если честно, я чувствовал, что за нами наблюдали. Нас ждали. Теперь следовало решить: возвращаться мимо твари из пруда, чтобы потом свернуть на Большую Академическую, или попытаться прорваться по Тимирязевской до конца. Первый вариант плох тем, что придётся ехать мимо лягушки-переростка, которая может попытаться отомстить, а второй тем, что можно нарваться на какое-нибудь создание в парке. Можно конечно и к Дмитровскому шоссе двинуть, но это ещё бо?льшая глупость. Все крупные транспортные узлы давно облюбовали или антисоциальные элементы (если такое словосочетание вообще имеет место в современном мире), или кто похуже — изменённые. Может поэтому мы только и живы, что направились в центр по второстепенным улицам.
— Давай всё же попробуем, — Ира вглядывалась в даль, надеялась хоть что-то рассмотреть. Но впереди были фиолетовые листья, нависшие над дорогой. Возле обочины стояла красная припаркованная машина. От времени её цвет превратился в чёрно-бордовый, колёса спустили, но в остальном она выглядела нетронутой. Плохой знак.
Если за нами и следили, то однозначно не ожидали, что мы двинем вдоль больших посадок деревьев. Нормальные люди от таких мест старались держаться подальше. Но мы не нормальные. И цель у нас ненормальная.
— Закрой люк, — сказал я. Когда жена перебралась в кунг, занял водительское место. Поёрзал на сидении. Пристегнулся. Дождался, когда хлопнула крышка и раздался щелчок.
— Люк задраен мой капитан! — раздался из кунга голос супруги. Через минуту она уже сидела на пассажирском сидении.
— Пристегнись, — сказал я.
Щёлкнула её застёжка ремня безопасности. Я опустил солнцезащитный козырёк, чтобы неожиданный лучик яркого солнца не спутал нам все планы.
— Поехали! — вдавил педаль газа в пол.
Теперь всё зависит от степени неожиданности. Чем быстрее мы проскочим, тем больше шансов выжить.
Глава 4
Белые кеды на мягкой подошве бесшумно ступали по ковролину частного хосписа. Весь персонал ходил в таких. Чтобы ни один лишний звук не будил тех, кому и так недолго осталось спать.
Кристина быстро шагала по коридору вдоль закрытых палат. Ночная смена началась неудачно — опоздала из-за перебоев в работе метро. Пассажира в давке столкнули под поезд. Пришлось подниматься на поверхность и ехать две станции на автобусе. Дневная смена, в лице двух медсестёр и врача, сильно ругались. У каждого из них на вечер имелись планы. Имелись они и у человека, которого переехал метровагон.
Планы на вечер были и у Кристины. Поэтому их возмущения она пропустила мимо ушей. Ей в смену ни врача, ни вторую медсестру так и не нашли. На логичный вопрос, а что же делать при ЧП, ответом было: «Позвонишь Анастасии Александровне с третьего этажа, а пока всё нормально выноси судна». Такая перспектива не понравилась ни самой Кристине, ни Анастасии Александровне. Поговаривали, что дела в последнее время у частного хосписа шли плохо. Поэтому из ночного персонала в смене осталась лишь неопытная Кристина. Но она в этом видела только плюсы. По крайней мере, пока.
Медсестра прошла к сто четвёртой палате и тихонько открыла дверь. Там лежала женщина лет сорока пяти с опухолью шейки матки. Последней стадии. На ней был топорный шлем, который показывал стандартный сон. В этом хосписе всех «пациентов» вводили при помощи шлемов в сон, в Мир Грёз, и поддерживали жизнедеятельные процессы, а от пролежней спасали массажные койки. Люди так и умирали — не просыпаясь. Поначалу дела у хосписа шли неплохо — сыграло роль ноу-хау. Со временем поток клиентов поиссяк. Люди хотя бы напоследок хотели жить обычной жизнью, без шлемов и навязанных снов.
Свет в палате притушен, окно занавешено. Женщина лежала ровно, глаза закрыты, губы сомкнуты в прямую линию. На каменном лице ни грамма эмоций, как у трупа. Сон у каждого пациента в шлеме одинаковый, однако, он не мог вызвать отсутствие мимики. Кристина бросила взгляд на экран. На нём в режиме реального времени транслировался сон пациента. Смотреть его, из-за высокой скорости, весьма затруднительно. В глазах рябило от сплошного мельтешения образов, лиц, зданий, улиц.
Напрямую из шлема мозг успевал не только воспринимать внешнюю информацию, но и подставлять в неё свои знания и умения, накопленные за жизнь. А у смотревшего на экран человека мозгу требовалось время, чтобы получить и «переварить» полученную картинку. Увеличивался путь поступления информации, а, следовательно, ту же скорость мозг уже не поддерживал.
Экран вдруг стал чёрным. Так бывает при техническом перерыве, который сам себе периодически устраивает главный думательный орган большинства людей. В это время происходит дефрагментация. С компьютерным этот медицинский термин имеет мало общего. При долгом нахождении в шлеме мозг нуждается в структурировании информации для дальнейшего запоминания. Именно этим в процессе технического перерыва он и занимается, а шлем, улавливая сигнал о бездействии главного человеческого органа, временно прекращает трансляцию. Если спать в шлеме по два часа, как советуют врачи, то технического сна не может быть в принципе. У людей, которые спят по семь-восемь, он иногда случается. Лишь у тех, кто уходит в Мир Грёз навсегда, технический сон происходит часто. Но у таких людей с мозгом творятся и вовсе необратимые изменения. Достаточно быстро ум перестраивается таким образом, что Мир Грёз воспринимает как реальность, а обыкновенную жизнь начинает принимать за сон. И перестроиться обратно при таком изменении достаточно тяжело. Для частного хосписа специально создали сон, в котором данные изменения происходили ещё быстрее, и уже спустя несколько суток пациент терял свою настоящую личность и приобретал новую в Мире Грёз. Эта потенциально опасная разработка сна приравнивалась к оружию и держалась под строгим контролем госорганов.
Однако деньги решают всё. Кристина точно знала, что есть компании, создававшие подобные сны на заказ. Если есть спрос, то будет и предложение. А многие люди мечтали о том, чтобы уйти в свой Мир Грёз, прожить гигантскую и интересную жизнь, где всё будет идти так, как хочется им. А за бренным телом, пока оно не состарится и умрёт, присмотрят сиделки. Но исполнить такую мечту получалось лишь у богатых. Остальным приходилось большую часть жизни тратить на нелюбимую работу.
На приборах все показатели жизнедеятельности организма женщины находились в пределах нормы. Сердцебиение есть, импульсы мозга тоже. Процесс вентиляции лёгких хоть и низок, но всё же в границах показателей живого человека. Вероятно, жизнь наложила свой отпечаток на некогда волевое лицо. Превратила в каменную, без единой эмоции, маску.
Медсестра вытащила «утку» из-под умирающего тела. Взамен установила новую. Старую отнесла в сантехпомещение. Вымыть решила позже. Ещё год назад она бы вовсе отказалась от этой работы. Но обстоятельства резко изменились. Погиб отец, средств в семье стало не хватать. Встал выбор между тем, чтобы бросить мединститут и начать взрослую жизнь, или пойти работать и оплачивать собственное обучение. Кристина выбрала второй вариант. Был, конечно, соблазн устроиться, как и подруга, стриптизёршей и заколачивать неплохие деньги. Внешность позволяла, а подруга взялась подучить и сделать протекцию.
«Распустила бы свой вечный хвостик, накрасилась и цены бы мне не было» — очередной раз подумала Кристина, направляясь обратно к вахте. Она даже образ придумала — медсестры. Но после большого скандала с мамой пришлось от этой профессии отказаться. А зря или нет — покажет время. Пока что она училась на втором курсе, работала ночной сиделкой в частном хосписе и не могла себе позволить даже приличного нижнего белья, не говоря о чём-то большем.
Однако после знакомства с Димой и на её улицу стал заглядывать праздник. Дима и сам недавно закончил обучение, работал электриком, тянул какие-то непонятные для неё сети. Сегодня он собирался прийти к ней на ночь. Всё в нём нравилось Кристине: и внешность, и трудолюбивый, и чувство юмора есть. Вот только его вечное «невозможно» она не понимала. Стоило ей начать мечтать о кругосветке, как он говорил, что это невозможно из-за отсутствия денег. А раз их сейчас нет, то и мечтать бессмысленно. Стоило ей заговорить о собственном бизнесе, то он тоже говорил, что это невозможно. По той же самой причине. Стоило заговорить о творчестве, он вновь заводил своё извечное «невозможно». Кристина ещё не потеряла надежду вытравить из него это злосчастное чувство неудачника, но с каждым днём всё острее понимала, что пытается перекричать бурю.