— Это все, на что ты способен?
Норт ударил его, на этот раз по правой щеке, больно дернул за волосы, задирая голову эльфа еще выше, припал к шее поцелуем-укусом, вжимаясь бедрами в бедра, пахом в пах, животом в живот. Задыхаясь от возбуждения, Гилморн просунул руку между их сплетенными телами, нащупал пряжку пояса Норта.
— Ты же не собираешься кончать прямо в штаны? — выговорил он.
Норт перехватил его руку, прижал к столу и заткнул ему рот своим.
Казалось, вечность прошла, прежде чем он оторвался от сладких губ эльфа, выпустил его и отступил на полшага, любуясь соблазнительной картиной. Гилморн лежал, закрыв глаза, дыша неровно и шумно, волосы его разметались по зеленому сукну стола, белое плечо вылезло из расстегнутой рубашки. Охота болтать у него пропала напрочь. Норт погладил его по щеке, и эльф потянулся за ладонью, как кошка.
— Принеси плетку из конюшни, — приказал человек. — Я буду ждать в твоей комнате.
Эльф на мгновение вскинул на Норта глаза и снова их опустил. Прошептал:
— Какую? Там их много.
— Какая понравится.
Сердце у Гилморна замирало страшно и сладко, и пальцы вздрагивали, когда он касался замысловато сплетенных кожаных ремешков. Вот этот кнут в три пальца шириной у основания, со свинцовым шариком на конце, таким волку хребет перешибают одним ударом… Вот бич локтей в десять длиной, таким коня на скаку останавливают, за шею захлестнув… А вот плеточка тонкая, изящного плетения, с деревянной рукояткой, отполированной до блеска. Гилморн выбрал ее — и не ошибся.
— Запри дверь и раздевайся.
Гилморн выполнил приказ — без промедления, но и без спешки, по очереди подставляя взглядам Норта плечи, плоский животик, изящную спинку, узкие бедра, упругие ягодицы, длинные стройные ноги. Снимая штаны, он медленно стащил их вниз до самых щиколоток — легко и грациозно перегнувшись в поясе, так что едва не коснулся лбом коленей. Импровизация его имела успех: слышно было, как Норт задержал дыхание.
Обнаженный, Гилморн встал у кровати, невольно вспоминая, как первый раз оказался в постели с Нортом… с мужчиной… со смертным… Но теперь он стремился не отдалить этот момент, а приблизить, и только привычка к сдержанности не давала ему встать на кровати в позу покорности, оттопырить задницу и умолять Норта, чтобы тот ему вставил.
Норт прижал его к себе спиной, отвел волосы и припал горячим поцелуем к тому месту, где шея переходит в плечо. Пальцы его ласкали соски Гилморна. Эльф закрыл глаза, тихонечко застонал, потираясь задом о напряженную плоть в штанах человека.
— Ты придумал мне страшное наказание — не трахать? — прошептал он.
В то же мгновение Норт швырнул его поперек кровати, лицом вниз, и сразу же, без предупреждения, без подготовки, первый удар плети обрушился Гилморну пониже спины.
Плеть обожгла, будто огненный бич балрога. От боли, такой неожиданной и резкой, на глазах выступили слезы.
До сих пор его ни разу не секли. Больше того, до первой встречи с Нортом он даже не думал, что это может когда-нибудь с ним случиться. И вот он лежит, зажмурившись изо всех сил, вытянувшись, как струна, а плеть гуляет по его спине, ягодицам и бедрам. Сначала слышен свист рассекаемого воздуха, а потом жгучая полоса вспухает на коже. Гилморн всхлипывает, вздрагивает всем телом, пытаясь вжаться в постель. О, боль переносима, Норт бьет вполсилы, но это ощущение полной беспомощности, покорности, чужой власти над ним — оно возбуждает безумно… И каждый удар плети похож на грубый, сладострастный поцелуй, от него горит кожа, кровь кипит в жилах и в паху болезненно твердеет.
— Нет, так не пойдет, — говорит Норт, заметив, что Гилморн кусает пальцы. — Я хочу слышать тебя.
Он заворачивает эльфу руки за спину и связывает запястья кожаным ремешком.
Следующий удар исторгает у Гилморна протяжный вскрик. Теперь он чувствует себя еще беспомощнее, чем раньше, хотя казалось, что это уже невозможно. Он громко стонет, дергается в путах, а огненные поцелуи дюйм за дюймом покрывают кожу. Сколько их было? Двадцать? Сто? Он совсем потерял счет ударам и времени, когда Норт навалился на него, тиская за саднящие от боли ягодицы.
— Нравится моя плеточка, сладенький? — промурлыкал он на ухо Гилморну, кусая его за мочку, тот простонал, задыхаясь:
— Да… шелковая такая… нежная…
В ту же секунду Норт загнал рукоятку плети в его тесную дырочку.
Размера она была как раз подходящего. Гладкая, круглая… шелковая такая, нежная, Эру Всемогущий! И скользит ровнехонько по тому месту, от которого все тело скручивает судорогой… Гилморн даже вскрикнуть не мог, только губы кусал и дышал со всхлипами, подаваясь задницей за движениями Норта, дрожал все сильнее, с ресниц бежали слезы, еще чуть-чуть, и он просто умрет от неудовлетворенного желания, ох, Манвэ Вседержитель, Варда и все валар, Феанор и его Сильмариллы… Он закричал и яростно рванулся, пытаясь освободить руки, дотянуться до паха… ладонь Норта нащупала его пылающий член, сжала, а другая в это время продолжала орудовать рукояткой плети в его попке. Ослепительное пламя вспыхнуло перед его закрытыми глазами, и Гилморн кончил с воплем, извергаясь обжигающим семенем, как вулкан лавой, и бессильно распростерся на кровати.
Тогда Норт прижал его к покрывалу — полузадушенного, не способного пошевелить ни рукой, ни ногой — и медленно, с наслаждением отымел. Нашептывая на ухо: «Какой же ты узкий… и не скажешь, что первейшая средиземская блядь…» Измученный эльф краем глаза успел заметить, что небо за окном заалело, и провалился в сон, прижавшись щекой к плечу своего любовника.
Проснулся он перед полуднем, рядом с похрапывающим смертным, и первым делом заглянул себе через плечо — посмотреть, что стало с его несчастной попкой. Красные полосы поблекли, но полностью не сошли и все еще ныли — как расшатанный зуб (эльфу приходилось слышать это сравнение, и хоть он сам ничего подобного в жизни не переживал, оно показалось ему вполне уместным).
Он тихонечко совлек с Норта одеяло и увидел там то, что и ожидал. Утренний стояк — так это называется на вестроне? Гилморн старательно облизал губы, присосался к твердому, толстому стволу и не выпускал до тех пор, пока не выдоил ложку тягучей спермы.
— Хорошо я тебя натаскал, — сказал самодовольно Норт. — Давай, оближи получше.
Дождавшись, пока Гилморн выполнит приказ, он встал и начал одеваться.
Эльф следил за ним с кровати почти жалобным взглядом, пока, наконец, не решился заговорить.
— Что ты собираешься делать? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Для начала пообедать.
— А потом?
— Вероятно, потом я, как лорд и сюзерен, должен заняться делами. Ну, ты понимаешь, навести порядок в этом притоне разврата, в который превратился замок в мое отсутствие, — говоря, он так откровенно косился на Гилморна, что становилось ясно: дразнит, сволочь.
— У меня есть другое предложение, — сказал эльф уже тверже и потянулся гибким кошачьим движением. Глаза Норта сверкнули — ура, стрела попала в цель!
— Какое же? — спросил тот нарочито равнодушно.
— Ты вернешься сюда и закончишь то, что начал.
— Гляжу, тебе понравилось, мой сладенький эльфенок.
От этого обращения тепло разлилось по телу Гилморна, и он впервые за прошедшие сутки почувствовал себя уверенно.
— Можно подумать, тебе не понравилось, — он бросил на Норта хитрый взгляд из-под ресниц. — Держу пари, меня наказывать гораздо приятнее, чем кого-нибудь другого.
Норт расхохотался, и восхищение было в его ответном взгляде.
Конечно, он вернулся, и с ним будто вернулись дни плена, когда Гилморн принадлежал ему каждой клеточкой своего тела, когда Норт был хозяином его наслаждения. В те недолгие минуты, когда сознание эльфа прояснялось, он дивился самому себе — своей ненасытной жажде, страстному желанию получать удовольствие самыми изощренными способами, но еще больше он дивился Норту. Человек этот был загадкой. Всегда был, сколько Гилморн его помнил.
Он вытворял с ним что хотел, привязывал к кровати, вбивал в постель, как бешеный, объезжал, как молодого жеребца, нахлестывая плетью по бокам, терзал его плоть грубыми пальцами, целовал так, будто хотел сожрать живьем… и ни разу эльфу не хотелось, чтобы он перестал. «Как ему это удается?» — спрашивал он себя и не находил ответа.
Пока, наконец, его не озарило, в тот самый момент, когда Норт, лежа на нем, загонял ему член на всю длину и снова вытаскивал — размашисто, сильно… и все-таки бережно.
Ответ был до смешного прост.
Норт чувствовал, чего хочется партнеру. И в этом ему не было равных. Вот почему так сладко было ему отдаваться.
И кто чьим пленником был? Кто кого удовлетворял, нежный эльф сурового смертного или наоборот?
Может быть, он так хотел Гилморна именно потому, что знал, как его удовлетворить.
Норт чувствовал, чего хочется партнеру. И в этом ему не было равных. Вот почему так сладко было ему отдаваться.
И кто чьим пленником был? Кто кого удовлетворял, нежный эльф сурового смертного или наоборот?
Может быть, он так хотел Гилморна именно потому, что знал, как его удовлетворить.
Дверь открывается в обе стороны, говорят эдайн.
Свидетелем дальнейших событий Гилморн не был, потому что из комнаты почти не выходил — по понятной причине. Кое-что рассказали Амрис и Найра, кое-что он сам додумал. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что его отсутствие не останется незамеченным.
Амрис сам был любитель проспать завтрак, поэтому отсутствие всех остальных его не удивило. Однако, оказавшись в гордом одиночестве за столом, накрытым к обеду, он забеспокоился. Молодой человек как раз решал непростую задачу: кого ему навестить в первую очередь, эльфийского лорда или свою невестку (задача была сложна потому, что визит к эльфийскому лорду грозил затянуться до вечера, а визит к невестке мог помешать процессу продолжения рода эргелионских лордов), — как в обеденную залу, зевая, вошел лорд Амран. По его виду можно было с уверенностью сказать, что всю прошедшую ночь он ну никак не скучал. Он уселся за стол и с аппетитом принялся за трапезу, попутно расспрашивая Амриса о делах поместья.
Так и не дождавшись, что брат выразит удивление по поводу незанятых стульев, Амрис решился сам привлечь его внимание к данному факту.
— Наш эльфийский гость… эээ… нездоров, — бросил небрежно лорд Амран.
У Амриса екнуло сердце от нехорошего предчувствия.
— Я отнесу ему обед в комнату, — сказал он поспешно. Брат махнул рукой, дескать, делай что хочешь, и принялся за десерт.
— А твоя жена? Она хорошо себя чувствует?
— Она чувствует себя прекрасно, — ответил Амран, допивая вино. — Именно поэтому я запер ее в спальне. Не хватало еще, чтобы она мне изменяла в то время, пока я тут.
Приоткрыв рот от изумления, Амрис воззрился на него.
— Да, братец, да. Так-то ты берег мою честь в мое отсутствие. Чем же ты был так занят, что даже не подозревал о происходящем? Или мне следует спросить, кем?
Под его пристальным взглядом Амрис побледнел и потерял дар речи. Детский страх перед братом вернулся с такой силой, что ему стало дурно. Однако Амран как будто не был заинтересован в продолжении разговора. Бросив свою обвинительную реплику, он вытер губы салфеткой и вышел.
Амрису понадобилось несколько минут, чтобы вернуть себе самообладание, а голосу — твердость. Он приказал слуге собрать поднос с едой и сопровождать его к лорду Эннеари. У дверей комнаты гостя Амрис сам взял поднос и отослал слугу. В растрепанных чувствах он постучал в дверь.
Лорд Эннеари открыл не сразу. Вероятно, он лежал в постели, и его обычная стыдливость не позволила ему подойти к дверям полуобнаженным. Он оделся и даже повязал на шею легкий шарфик.
— Брат сказал, что ты нездоров и не можешь спуститься к обеду.
— О да, — проворковал лорд Эннеари своим мелодичным эльфийским голосом, от которого у Амриса всегда сводило в паху.
Это была чистая правда. Эльф все еще не слишком твердо держался на ногах, а уж сидеть и подавно не мог. К счастью, молодой человек об этом и не догадывался. Так же как и о том, что шарфик на шее лорда Эннеари был призван скрыть синяки от пальцев его старшего брата.
Впрочем, даже эльф не способен предусмотреть все до мелочей. Кое о чем лорд Эннеари просто забыл. В тот момент, когда он взял поднос из рук Амриса, манжета его рубашки чуть отодвинулась. То, что увидел Амрис, заставило его похолодеть.
— Валар всемогущие, что это, Энне? — воскликнул он.
Эннеари попытался всем своим видом изобразить, что это пустяки, ничего особенного, но темные пятна и ссадины на его белоснежной коже выглядели просто устрашающе.
— Это мой брат тебе сделал? — добавил Амрис в приступе проницательности.
Эннеари не оставалось ничего другого, как сознаться, пряча глаза, что он имел небольшую размолвку с хозяином замка, которая, впрочем, не имела последствий более серьезных, чем парочка синяков. В принципе, он даже не соврал.
Амрис умолял его быть осторожным, запирать дверь, держать при себе кинжал, покинуть замок и вернуться через неделю, когда брат уедет. Уверения любовника, что все в порядке, и даже его сладостный поцелуй Амриса не успокоили. Он твердо вознамерился разыскать Амрана и потребовать у него объяснений. В том числе и по поводу Найры, о которой Амрис тоже волновался, хотя и меньше, чем о своем эльфе. Преисполненный решимости, он заглянул в библиотеку, потом в гостиную, безуспешно подергал дверь спальни, в которой была заперта Найра, вернулся в то крыло, где была комната лорда Эннеари, и успел еще увидеть, как Амран распахнул дверь этой самой комнаты по-хозяйски, без стука, захлопнул за собой и повернул в замке ключ.
Не веря своим глазам, Амрис подбежал к двери и приник к ней ухом. Не было слышно ни малейшего звука — все-таки, мореный дуб едва ли не в пядь толщиной, и большой медный ключ остался торчать в замке. Воображение мигом нарисовало ему ужасную картину: стройный худенький эльф из последних сил сопротивляется грубому насилию.
Потом он вспомнил взгляды, которые бросали друг на друга лорд Эннеари и лорд Амран, и перестал быть так уж уверен насчет насилия. Конечно, Амрис глубоко и страстно любил своего эльфа, конечно, уважал и восхищался им, но кое-какие подозрения насчет непрочности его моральных устоев все-таки закрадывались. Словом, не было ничего удивительного в том, что он был не прочь познать объятия столь роскошного мужчины, как его старший брат.
При этой мысли несчастного юношу скрутила такая сердечная боль, что стало трудно дышать. Все то же услужливое воображение нарисовало ему не менее ужасную картину: глядя влюбленными глазами на лорда Амрана, прекрасный эльф уезжает вслед за ним из замка Эргелион. «Этот грубый мужлан станет обращаться с тобой, как с последней шлюхой!» — хотелось ему закричать. Изо всех сил сдерживая рыдания, подступающие к горлу, Амрис пошел к себе и вусмерть напился.
Наутро, мрачный и злой, он полежал какое-то время в постели (ах, сколько он провел времени в этой постели со своим эльфом, получая и даря наслаждение!..), размышляя о несправедливости мира, а потом отправился к Найре, сидящей под домашним арестом. Возможно, вместе они что-нибудь придумают.
Ключ в замке не торчал, поэтому он воровато огляделся, встал на колени и позвал ее громким шепотом, припав губами к замочной скважине. Зашуршало платье, и она откликнулась напряженным, звенящим от слез голосом. Было очевидно, что она тоже не слишком весело проводила время.
— Сестрица, что происходит? Вы поссорились? Амран несет полную чушь, что-то насчет измены…
Ответом ему были сдавленные рыдания и бессвязные слова:
— Он убьет его, Амрис, сделай что-нибудь, я боюсь, я не знаю, как он узнал, но он его убьет!
— Кого он убьет, Найра? — в полном недоумении вопросил молодой человек.
— Лорда Эннеари! — прорыдала Найра. — Я знаю, ты к нему неравнодушен, сделай что-нибудь, братец, он его убьет!
— Ты с ума сошла, при чем тут Эннеари?
— При том, что это он мой любовник! — выкрикнула Найра. От злости на непонятливость Амриса у нее даже слезы высохли.
— Не может быть. Эннеари — мой любовник. Был, по крайней мере, — вырвалось у молодого человека.
Хрупкая леди Найравэль ударила кулаком по дубовой двери и в цветистых выражениях сообщила Амрису, что будь она мужчиной, она бы сумела защитить свою любовь, а не вела бы себя, как трусливый щенок.
— Это кто тебе здесь трусливый щенок? — заорал Амрис, вскакивая на ноги. — Я пойду к нему и все выясню!
Кипя от ярости, он барабанил кулаками в дверь комнаты эльфа до тех пор, пока ему не открыли. На пороге стоял его брат, бесстыдно и красноречиво одетый в одну лишь простыню на бедрах.
— Что здесь происходит? — прошипел Амрис, бледный от злости. — Отойди, я хочу с ним поговорить.
— Лорд Эннеари в некотором роде занят, — ухмыльнулся Амран, и не думая посторониться. Амрис попробовал ненавязчиво отодвинуть его плечом, но, принимая во внимание разницу в их телосложении и росте, потерпел закономерную неудачу.
— Что ты с ним сделал?!
— То, что следовало бы сделать с неверной женой и развратным братом. Выпорол.
— Самодур! Насильник! Он же наш гость, ты не имеешь права так поступать!
— Не жадничай, братец. Вы с моей женушкой уже попользовались, теперь моя очередь, — хладнокровно отрезал Амран и захлопнул дверь прямо перед носом Амриса.
Не в силах больше напиваться, Амрис ринулся на конюшню с целью оседлать жеребца и рвануть куда-нибудь в поля, как будто на быстроногом коне можно было обогнать преследующие его горестные размышления. Но конюхи, запинаясь и отводя глаза, объяснили, что лорд Амран запретил конные прогулки. Амрис, конечно, не оценил предусмотрительности брата и не подумал, что в своем теперешнем состоянии легко мог бы свернуть себе шею. Ему пришлось отправиться на прогулку пешком. Он долго бродил в одиночестве по берегу реки, топча пожухлую траву, покрытую инеем, и изредка утирал слезы. Обвинения Найры все еще звучали в его ушах. Он чувствовал себя беспомощным, подло обманутым, потерявшим опору под ногами. Лорд Эннеари, конечно, вел себя вероломно и развратно. Подумать только, спал и с ним, и с его невесткой! Но молодой человек вынужден был признать, что Эннеари никогда ему не лгал и даже о любви прямо не говорил. А его собственная связь с эльфом-мужчиной с морально-этических позиций выглядит не лучше, чем супружеская измена Найры. Пусть они все трое кругом виноваты, пусть даже Эннеари виноват еще больше, чем они, все равно он не заслужил того, что приготовил ему Амран. А уж жестокая фантазия старшего брата Амрису была хорошо известна. В этом он был, в сущности, истинный сын своего отца.