— Хотите «потолковать за жизнь»? Тоже неудобная для вас тема. Три года вы торговали возле Столешникова в газетном киоске. И вдруг стали приемщиком в пункте скупки золота у населения. Как это вдруг переквалифицировались? Нетрудно было?
«И во сколько тебе обошлось это место? Чем ты за него заплатил или платишь?»
Ответ последовал с заминкой.
— Рассуждая логически — раз я здесь, стало быть, оказалось трудно. Не справился. Не оправдал доверия.
Всплеск настороженности Пал Палыч облек внешне в форму досадливо-равнодушную:
— Чьего доверия?
— Полагаю, вы знакомы с основами философии, — меланхолически протянул Миркин. — Я тоже в свое время любил брошюрки читать. Так вот ученые пишут, что любая истина относительна. Другими словами, ничего до конца узнать нельзя, всегда что-нибудь останется темным.
Знаменский положенными словами занес ответ в протокол, захлопнул папку и, обогнув стол, встал напротив Миркина. Тот тоже поднялся, но чувствовал, что разговор еще не завершен.
— Намерен дать вам совет.
— Дружеский, разумеется, — хмыкнул Миркин, снова сероглазый.
— Полезный. Когда мне намекают, что не шибко умен или кишка тонка, я, знаете, не обижаюсь. Но — беру на заметку. Намекать позволяют себе люди: а) просто глупые; б) без меры самонадеянные; в) надеющиеся на сильных покровителей. Запомнили квалификацию? И каждый из них при этом упускает из виду, что задевает в моем лице организацию, которая — если взъярится — всякую тьму высветит и всякую истину добудет, наплевав на ваши основы философии!
Тирада не содержала лукавства. Она в общем-то соответствовала действительности — при условии, если организация взъярится. Яриться же против Миркина смешно.
Пал Палыч отпустил его с миром, досадуя, скорее, на Мишу Токарева, который не вооружил следователя увесистыми фактами.
«Где же хваленая въедливость? Или я его переоценил? Или он меня — вообразив, что я на голом месте способен провести гениальный допрос».
В проходной тюрьмы Знаменский отметил время: четверть пятого. Уже пять минут ждет Миркина под часами «Наташа, страдающая от безденежья».
Мифическая Наташа была мужского пола, средних лет, среднего роста и среднего же умственного уровня. Между приятелей известная под кличкой Чистодел.
Он топтался под часами, пока не лопнуло терпенье. Борис обычно не опаздывал. Может, приболел? Чистодел двинул к телефонной будке.
— Миркина, пожалуйста. — Не расслышав ответа, повторил: — Товарища Миркина я прошу…
Он слушал, белесые бровки панически прыгали вверх-вниз.
— Как — арестовали, за что?!
Прахова рассказала. Дельно, обстоятельно. Помянула просьбу следователя позвонить и осведомилась, надо ли его ставить в известность, что Борисом интересовался… кстати, как вас по имени-отчеству?
Тут Чистодел торопливо заверил, что позвонит сам, трясущейся рукой записал продиктованный номер и, к разочарованию Праховой, повесил трубку.
А назавтра, когда над городом разливался великолепный закат, он маялся у окна в холле респектабельной гостиницы, ожидая Приезжего — так нейтрально велел себя именовать рискованный, опасный человек, периодически появлявшийся в серенькой жизни Чистодела. И короткие эти встречи нагоняли на Чистодела одновременно страх и восторг и поднимали в собственных глазах на геройскую почти высоту.
Но сегодня… Ох, как не с руки ему встречаться с Приезжим!
Однако тот уже надвигается кошачьей своей походкой, уже рядом. Чистодел поздоровался и опустился мешковатым задом на заграничный, неестественной длины диван — неровен час ноги откажут.
Приезжий сел рядом, оттенив неказистость собеседника.
— Ну?
— Лажа… — шепнул Чистодел.
— Точнее.
— В общем… не могу я товар взять.
Приезжий мимолетно улыбнулся струившейся мимо девице.
— Ты меня из Магадана вызвал шутки шутить?
— Да чтоб я сдох… Какие шутки! Человек, на которого я работал, сгорел.
— Приятно слышать. Ты тоже дымишься? — Приезжий поправил галстук, маскируя цепкий и стремительный огляд вокруг. Нет, в холле было «не мусорно».
— Я дымлюсь?! Да ни в жизнь! До меня им не добраться! — он сплюнул через левое плечо, но в тоне была убежденность.
— Тогда другого купца найди! — приказал Приезжий.
— Где его враз сыщешь… не семечки же… Недели бы хоть три…
— У меня командировка на четыре дня.
— За четыре дня — безнадега.
Чистоделу капельку полегчало. Показалось — труднейший рубеж позади. На секундочку показалось.
Приезжий заслонился от холла пестрым журналом с ближайшего столика и ударил в уши Чистодела свистящим угрожающим шепотом:
— Ты понимаешь, шкура, что ты наделал?! Ты меня вызвал — я прилетел. Я же не пустой! Во мне два кило. Что я теперь должен, как беременная сука, с товаром в брюхе мотаться, да? Нет уж, не выйдет! Бери, рассчитывайся, а дальше забота не моя!
Заячье сердце Чистодела застучало с перебоями.
— Да клянусь, если б я мог… Я на свои никогда не работал… У меня таких башлей в помине нет!
— Добудь!
Ай, до чего унизительно совсем терять себя и говорить, что добыть-то не у кого, — разве что на опохмелку. Но с Приезжим не похитришь, и Чистодел покаянно признался:
— Негде мне взять…
Лицо Приезжего отразило безграничное презрение.
— Я, ей-богу, не виноват, — заерзал Чистодел. — Он сделал заказ, я вам передал… и вдруг такая лажа… Были бы свои башли…
Приезжий кинул журнал.
— Ты что все — «башли», «лажа». Музыкант, что ли? Лабух?
— Да так… Немножко себе на барабане стучу.
— Где?
— Ну, ребята знакомые есть, зовут иногда на похороны подхалтурить. «Лабать жмурика» называется.
— Столичный коммерсант! Торгую золотом и немного стучу.
Чистодел, не расслышав издевательской интонации, наивно пояснил:
— Так то — бизнес, а это — на бутылку.
— А твой купец на чем доигрался? На кларнете и трубе?
— Не… — засмеялся Чистодел и опять ошибся, посчитав, что атмосфера разрядилась.
— Ах, тебе еще смешно, падла?! — осатанел Приезжий. — Мне люди товар доверили. Им твои лажи — пустой звук. Я должен вернуться — и деньги на бочку, иначе лучше самому либо под трактор, либо в прорубь! Понял, какие у меня тылы?!
Нет, не понял. Напугался — да. А понять где ему, выросшему в арбатских переулках и совершавшему экскурсии не далее Кунцевского и Востряковского кладбища? Да и как понять?
С нормальной точки зрения, приисковый быт — нечто чудовищное. В подобных хибарках и сараюшках (в печати звучно называемых «бидонвилями») жить нельзя. А уж лютыми сибирскими зимами — спаси и сохрани! Медведям в берлогах стократ теплей и уютней.
И сколько бы ни шло отсюда опечатанного и охраняемого автоматчиками «золотого запаса», сами добытчики остаются несчастной рванью. Главное утешение, главная забота — бутылка. А подчас в ней вопрос жизни и смерти, тут уж мороз судья.
К кражам добываемого золота отношение у всех простое. Однажды, к примеру, приземлился самолет без опознавательных знаков, главный инженер прииска загрузил в него пуды «желтого металла» и улетел в неизвестном направлении. Для приличия объявили всесоюзный розыск, хотя в Союзе его никто никогда найти не чаял.
Чего же ждать от маленького труженика? Платят ему за каторжную работу копейки, а кругом перекупщики, у них спиртное и мосты «на материк». И без колебания всаживал он в трубы, по которым гонится порода, самодельные ловушки для золота. Вот тут уж жестоко правила честность. Залезешь в чужую ловушку — поплатишься головой. Споры решались проще, чем на самом «диком Западе».
Возможно, жесткая упрощенность нравов передалась еще со времен, когда на золоте вкалывали за пайку зэки. Многие, освободившись, там и остались со своими традициями и задавали тон. А кто позже приезжал в надежде подзаработать, либо сразу заворачивал оглобли, либо научался подчиняться общим порядкам.
И в описываемые годы и позже струйки золота всегда текли к неким точкам притяжения и осаждались у богатых и предусмотрительных. Кто знает, не они ли или их дети вынырнули сейчас из подполья, оккупировали здесь и там разные консорциумы и в полном консенсусе с чиновничьей верхушкой принялись отмывать многолетние знаки? (О тех, кто уже без всяких фокусов растащил золотой запас целой страны, мы помолчим — немеет язык).
Итак, струйки всегда сочились, сливались в ручейки, но во времена Приезжего посредничать между приисками и «большой землей» было занятием аховым, и брались за него несколько десятков смельчаков. Приезжий не сгущал краски, изображая свои скорые на расправу тылы…
Надо было срочно что-то делать. Даже злиться на «столичного коммерсанта» было уже некогда.
— Сядь нормально.
Чистодел, до того виновато сгорбленный, выпрямился и робко поднял собачьи глаза.
— Сядь нормально.
Чистодел, до того виновато сгорбленный, выпрямился и робко поднял собачьи глаза.
— Рассказывай, кто погорел, на чем погорел.
— Вроде мужик был крепкий, верный, а вот… вчера взяли… За спекуляцию золотыми вещами.
— Как узнал?
— Жду его на месте — нету. Отъехал в сторону, звоню из автомата на квартиру. Соседка и рассказывает…
— Она тебя знает? — подгонял Приезжий.
— Да ни в жизнь! Просто делать старухе нечего, вот и треплется.
— А почему за спекуляцию?
— Он в золотоскупке оценщиком работал. Там, видно, и влетел.
— Что взяли на обыске, неизвестно?
— Соседка понятая была, видела. Говорит: брошки-колечки, деньги — не знаю сколько — и весы.
Тут Приезжему изменила выдержка.
— Весы?! Час от часу не легче!
— А чего весы?
— А то, что продаст тебя твой крепкий мужик, вот чего!
— Да почему?
— Деревня ты, барабанщик. Сделают анализ — и сразу видно, что вешали: вещи или песок. Дошло?
— Это вы точно — про анализ? — изумился Чистодел.
— Досконально. Был у нас показательный суд, один вахлак из старателей вот так же с весами влетел. Притиснут твоего купца, припугнут статьей — и все, не станет он за тебя голову на плаху класть.
Чистодел нахмурился, но возразил довольно храбро:
— А чего он может сделать? Он про меня ничего не знает!
— Ну что-нибудь всегда…
— Да чтоб я сдох! Я про него много знаю, а он про меня — во! — и показал неопрятный кукиш.
Приезжий поймал кукиш в ладонь, даванул коротко, но Чистоделу и того хватило, чтобы сбить самонадеянность.
— Говори, как связь держали.
— Виделись только при деле, — Чистодел бережно разлеплял сплющенные пальцы. — Он мне нужен — я ему звоню домой, назначаю время. Встречались на улице в трех уговоренных местах по очереди. Я ему нужен — он пишет на Главный почтамт до востребования.
— Значит, фамилию знал!!
— А я Сергеев Петр Иваныч. Нас таких в Москве, может, две тысячи, а может, пять. Пойди, сыщи! И внешность у меня обыкновенная.
— Общие знакомые есть?
— Ни единого человека!
— Но кто-то же вас свел?
— Кто свел, тот, слава Богу, помер.
— Дома у купца хоть раз был?
— Не.
— На работе?
— Дурак я, что ли?
— Уж такой ты хитрый.
— А чего? — Чистодел уже снова воспрянул.
— Ну, если такой хитрый, вот тебе задачка — я, примерно, в Магадане, ты в Москве. Как ты меня найдешь, барабанщик?
Чистодел не понял:
— Отобью телеграмму до востребования… как обыкновенно: Ковалеву для Димы.
— Нельзя телеграмму. Как тогда?
— M-м… Тогда, пожалуй что, прости-прощай.
— А тебе надо очень. Ты соображай, раз хитрый. Ну-ка?
— А приехать можно?
— Милости просим. Хоть на два месяца.
Чистодел начал увлекаться игрой:
— Ага… Тогда в адресный стол, найду Ковалева В. И.
— Допустим, в Магадане их пять.
— Тогда буду нюхать, от которого Ковалева чем пахнет… Дальше соседей тихонько поспрашаю — у кого, мол, есть такой приятель — иногда навещает, обрисую ваши годы, внешний вид, часто, мол, в столицу летает… На аэродроме девочек прощупаю… Надежда есть — за два-то месяца!
Приезжий помолчал, сжав крупный, прямо прорезанный рот. Барабанщику и не снилось, насколько опасна проявленная им сообразительность.
— Так… Стало быть, хитрый. А этот твой купец… как его?
— Миркин.
— Он глупорожденный?
— Зачем? Он вполне.
— Так почему уверен, что он тебя не найдет? Если обэхээс поможет? Считаешь, ты хитрей всех?
Нет, этого Чистодел не считал. Он чувствовал, что Миркин, например, и умней, и изворотливей.
— Думаете, могут меня найти?..
— Могут найти.
Приезжий прикидывал: Миркина взяли по плевой статье. А вот участие в хищениях с приисков — другой коленкор. Потому выдавать Чистодела Миркину — нож острый. Но проклятые весы! Если крепко нажмут… пес его знает, этого Миркина, может, такой же барабанщик.
— Страховка нужна, — сказал он. — Не усек? Надо, чтоб твой купец пошел за одну спекуляцию. Тогда ему расчета нет никого закладывать. А пока мы этими весами все, как веревкой, повязаны.
Вообразив, что решения проблемы ожидают от него, Чистодел начал напряженно размышлять — то бишь морщить лоб, чесать в затылке, закусывать губу. Да, нужна страховка. Он даже ощутил ответственность за Борю Миркина — надо спасать парня! Тем более парень-то не вредный, добрый парень-то.
В процессе «размышлений» возникло и еще одно непривычное чувство: хоть маленького, частичного превосходства над Приезжим. Все-таки провинциал, Москва для него — лес темный. Все-таки держится за меня. Да-а… Так, значит, страховка. Нужна страховка…
Приезжий тоже размышлял. В трудные минуты он соображал быстро и находил, как правило, нестандартные решения. Перебрав несколько вариантов, выбрал, по его мнению, лучший. Не самый благоразумный. Даже авантюрный. Вариант наглый, стремительный, рожденный приисковой выучкой и природным коварством.
— Значит, говоришь, взяли вчера днем, барабанщик? Авось успеем. Пошли.
* * *В течение последующих часов Чистодел наблюдал за своим спутником с отвисшей челюстью: уму непостижимо, что за человек! Ведь живет (однажды обмолвился) чуть не за полтыщи километров от Колымской трассы. В Магадане-то (который Чистоделу рисовался беспросветным арктическим захолустьем) — и в том бывает наездами. Откуда ж подобные таланты и повадки?!
Для начала Приезжему понадобилась уединенная телефонная будка и несколько монет.
Он набрал 02 и солидно представился:
— Ювелирторг беспокоит. Не подскажете телефончик в отдел экспертиз?
Чистодел аж вспотел, стоя рядом «на часах», — Приезжий сам на Петровку нарывается!
— Спасибо, записываю. (Это для достоверности: при его занятиях все должно записываться в голове).
«НТО зовется», — пробормотал он, крутя следующий номер, и сменил голос. Теперь начальственный басок смягчал некоторый трепет перед серьезным учреждением.
— НТО? Это я говорю с секретарем?.. Очень хорошо. Извините, что беспокою, но тут вот какое дело: у нас в золотоскупке забрали весы… по делу Миркина. Так вот следователь Знаменский просил еще разновески привезти… Ну да, с каким экспертом мне связаться?.. Кибрит? Фамилия такая?.. Ага, понял. Хорошая фамилия. А имя-отчество?.. Спасибо, всего доброго.
Следующий шаг был тоже прост. При столь редкой фамилии он обошелся Приезжему в плитку шоколада и три-четыре обольстительных улыбки. И — вопреки правилу не выдавать адресов без года и места рождения разыскиваемых — скучающая девица в киоске «Мосгорсправки» аккуратненько написала ему домашний адрес Зинаиды Яновны Кибрит. (На Зиночкину беду в адресных картотеках отсутствовали только данные на оперативных сотрудников милиции и начальство). Прочтя адрес, Приезжий скомкал бумажку, бросил под ноги и махнул проезжавшему такси.
— Сразу еду.
— Я с вами? — почтительно осведомился Чистодел.
— Да, ты при мне. Пригодишься.
— Может, вперед покушаем?
— Мандраж, что ли?
— Да ведь рискованно. Сами на рожон…
— Дурак ты, барабанщик. Петлю надо рвать, пока не задушила.
* * *Звериное чутье у Приезжего. Именно о связях Миркина и беседовали сейчас на Петровке. Перед Токаревым стояло двое весов.
— Эти изъяты дома, эти — на рабочем месте Миркина. За каждым оценщиком закреплены свои, — объяснял он Зиночке Кибрит.
— Не забудьте протоколы изъятия, я должна сослаться на них в акте. Пал Палыч, как он перескочил из газетных киоскеров в скупку?
— Пока не признается.
— Ювелирные курсы кончил, я проверил, — сообщил Токарев, роясь в бумагах. — Но что любопытно: кончил загодя, до того, как стал торговать газетами.
Знаменский секундно поразмыслил.
— Ясно.
— А мне — нет, — Зиночка ловко упаковывала весы.
— Да ведь киоск-то где — в Столешниковом. Очень удобно завести связи с перекупщиками, обрасти клиентурой.
— Глупа, — вздохнула Зиночка. — Значит, рабочие весы я проверяю на точность, верно?
— Да, — Токарев отыскал требуемые протоколы. — Вдруг обвешивал.
— А изъятые дома — на следы золота.
— И кремния, Зиночка, — добавил Знаменский.
— О! — удивилась она.
Кремний — спутник шлиха, то есть золота-сырца. О подобной возможности Знаменский с Токаревым не говорил, так что тот тоже выразил удивление:
— Однако… какие, собственно, основания?
— Да, собственно, никаких, — развел руками Пал Палыч.
— Раз никаких — это серьезно. Это интуиция! — заявила Зиночка.
У Токарева вырвался недовольный жест: он предпочитал твердую почву фактов, а интуицию относил к области гаданий и домыслов.
Зиночка присела на край стола и провела с Токаревым воспитательное мероприятие: рассказала об удивительном чутье, проявленном однажды Наполеоном.