— Они бывали здесь?
— О да, это случалось. Но нельзя сказать, чтобы демонстративно, все-таки он конфузился. Бывало, ничего не успеешь разглядеть: платье мелькнет — и все.
«Опять пусто-пусто».
— То есть ни одной из них вы не знали.
— Помилуйте, я не стремилась к подобным знакомствам! Я предлагала Борису прекрасную партию — внучка моей подруги детства, из благородной семьи, ее дед… впрочем, это не важно.
— Возможно, ваша домработница сумеет кого-нибудь описать?
Прахова кокетливо погрозила пальцем:
— О, как в вас чувствуется детективная жилка! Невольно всплывает в памяти Порфирий Петрович… Вы читали «Преступление и наказание» Федора Достоевского?
Токарев нетерпеливо дернулся.
— Ах, да, я болтлива, болтлива, но это извинительно — старая одинокая женщина, и вдруг столь интересный собеседник… Настя, Настя!
Из-за ширмы прямо рядом с Токаревым возникла хмурая Настя.
— Скажи-ка, милая, — обернулась к ней Прахова, — из тех девиц, что посещали Бориса, ты помнишь кого-либо отчетливо?
— Слава Богу, нет. А нонешний год вообще не поймешь: все как есть в брюках, волос короткий, вроде девка, а вроде и парень.
Решив отбросить окольное кружение, Токарев спросил обеих напрямик:
— Кто из мужчин захаживал к Миркину?
— О, довольно много каких-то… верно, Настя?
— Да уж немало.
— Самые разные люди, и, признаться, кое-кто мне очень не нравился — обтрепанные, нетрезвые… но у некоторых был приличный вид, верно, Настя?
— Только мне и делов, что их разглядывать, какой у них вид. Пойду я, как бы молоко не сбежало, — и растворилась.
— Настя несколько грубовата, — извинилась за нее Прахова. — Тридцать лет она у меня и все, как видите… Так на чем мы остановились?
— Вы собирались рассказать о знакомых Миркина, — мобилизовал Токарев остатки любезности.
— Да-да, знакомые. Но что же именно рассказать, я, право, теряюсь.
— Припомните для начала, кто навещал его чаще остальных.
«По-моему, это я уже теряюсь. Сейчас бы действительно кофейку, или даже коньяку рюмашку…»
— Если вы имеете в виду друзей, то настоящих друзей у Бориса не имелось, нет, все так себе — приятели, собутыльники. Он не делился со мной, но это как-то ощущается, вы понимаете, ходило сюда много каких-то… и все разные… Месяца три назад зачастил юноша в очках и с окладистой бородой по имени Юра, нет, скорее, Слава… Чрезвычайно странная мода распространилась среди молодежи, вы не находите? Я говорю, Петра Первого на вас нет, он бы всех живо обрил… Этого я видела много раз, и он никогда не вытирал ноги, мне кажется, что он…
Зазвонил будильник, последовала процедура приема гомеопатии.
Токарев, не скрывая нетерпения, подсказал:
— Вам кажется, что он…
— Я хочу сказать, что этот юноша вызывал у меня подозрения, это же безобразие — никогда не вытирать ноги… А еще один вечно носил берет, в любую погоду — вероятно, был плешивый — и приходил всегда очень поздно… Говорят, его недавно переехал трамвай.
Угнетенный лавиной пустословия, Токарев встал, сделал несколько шагов по комнате, опасаясь задеть какую-нибудь рухлядь.
— Кого переехал трамвай, можно не вспоминать.
— Да? — Прахова живо поднялась следом и оказалась против Токарева по другую сторону рояля. — Ах, право, так у нас ничего не получится, это мне затруднительно. Перебирать всех посетителей Бориса — никакого здоровья не хватит. Сделайте одолжение, объясните, кто персонально вас интересует, а я расскажу все, что смогу.
— Но, Антонина Валериановна, я и пришел за тем, чтобы вы рассказали все, что сможете, — Токареву никак не удавалось захватить инициативу.
— Позвольте, я не совсем понимаю. Вы арестовали Бориса за спекуляцию?
— Да.
— И вы обратились ко мне за помощью, чтобы обнаружить его сообщников? Тех, кто продолжает действовать?
— M-м… Нам хотелось бы лучше узнать его окружение. «Все-то ты понимаешь, лукавая старуха, но битый час водишь меня за нос».
— Ай-я-яй, молодой человек!.. — укоризненно пропела Прахова. — Простите, ваше имя-отчество?
— Михаил Константинович.
— Так вот, дорогой Михаил Константинович, не хитрите вы со мной. Мне прискорбно за Бориса, что все так случилось, он был хороший мальчик и даже чувствительный, однажды, помню, я подарила ему канарейку на именины, она скоро погибла от какой-то инфекции, и он неделю ходил как пришибленный. Из-за птички! Он вообще питал слабость к разной живности, но от нее такая грязь, вы понимаете, нельзя было разрешать… Да, так о чем мы говорили? Ах, да, пусть эти люди, которые его погубили, получат свое! Я никогда не занималась доносами, но вам готова помочь от души! — в голосе Праховой взыграл пафос.
— Рад слышать, — устало произнес Токарев. Старуха оперлась на рояль, придвигаясь к нему:
— Но если вы не хотите быть откровенным, то почему я должна доверять вам чужие тайны?
— Вы меня неправильно поняли…
— Нет-нет, я вас поняла, вы зачем-то сбиваете меня с толку. Покажите мне фотографии или опишите, кто именно вам нужен. Если я видела, то я тотчас вспомню, у меня отличная память.
«Что я принесу Знаменскому? Чем помогу Зиночке с Сережей? Я ни на что не годен, мне не справиться с этой горой в бархатном халате…»
Жжение под сердцем усилилось. Миша Токарев в изнеможении сдался и отбарабанил оба словесных портрета.
Прахова выслушала с глубочайшим вниманием, ловя каждое слово. Помолчала и поклялась торжественно:
— Нет! Определенно нет! Такие люди к Борису не приходили. Мне очень жаль…
Токареву оставалась последняя надежда:
— Антонина Валериановна, у второго вашего соседа были общие знакомые с Миркиным?
— О, нет! Это диаметральные люди.
— Когда его лучше застать?
— Серж сегодня утром уехал. Он, бедняга, в вечных скитаниях.
«Тьфу ты! И здесь непруха!»
— А кто он по профессии?
— Геолог. И по таким все далям странствует. То на Лене, то на Алдане… Ужасно!
— Ужасно… — машинально повторил Токарев. — Извините, замучил вас расспросами.
— Ах, что вы, мы так чудесно побеседовали! Я получила искреннее удовольствие! — рассыпалась хозяйка, провожая его в переднюю, и тут придержала за локоть: — Послушайте, Михаил Константинович, не устроить ли в нашей квартире засаду? Вдруг вы кого-нибудь схватите, так было бы интересно!
— Абсолютно ни к чему! — Токарев заспешил на воздух и попрощался уже с лестницы, кое-как.
* * *Этажом ниже он начал тихонько рычать. Не задалось у него дело Миркина. С первых шагов не задалось! И теперь, когда от него особенно ждут хоть какой-то зацепки, что он предложит? парня, не вытиравшего ноги? или которого задавил трамвай? дохлую канарейку?
У-у-у… Они небось сейчас потешаются над ним — Прахова с Настей! Разлетелся вызнать всю подноготную, а отъехал не солоно хлебавши. Кстати, молоком с кухни не пахло. Никуда Настя не уходила. И на зов хозяйки не приходила. Во все время их разговора хоронилась где-то в комнате… угрюмое чучело!
По мере удаления от квартиры Миркина Миша Токарев все яснее понимал, что ему попросту зажужжали голову. Он принялся рыться в словесном хламе, который извергла Прахова. Нашел несколько фраз, достойных анализа. Она с тайным удовлетворением сообщила об отъезде соседа-геолога: старуху устраивало, что Токарев не увидится с парнем. Она не дала ни единого конкретного ответа на вопросы о связях Миркина. Но — но! — сумела получить таковые ответы от Токарева! Как она домогалась услышать, кем именно интересуется следствие! Зачем? Старческое любопытство? Сочувствие к выросшему на глазах мальчонке и боязнь повредить ему? А может быть, надежда предупредить сообщников?.. Шут ее разберет. Но ей было нужно, нужно добиться откровенности Токарева. Клещами готова была тянуть за язык!
И Миша Токарев поддался ее ухищрениям. Выдержанный, терпеливый и въедливый Миша Токарев. Верхним чутьем улавливавший фальшивки в безупречных бухгалтерских документах. При нужде — мастер личного сыска, которого мало кому удавалось «срисовать» или «стряхнуть с хвоста». Отличный оперативник БХСС Миша Токарев потерпел поражение от вздорной старухи, окруженной вздорными допотопными этажерками. Не он получил от нее информацию, а она от него!
Даже благостная маска сползла с физиономии Токарева, когда он до конца осознал свой позор. Только и утешало, что приметы шантажиста и его подручного ровным счетом ничего не сказали Праховой. Тут уж Миша глядел в оба и твердо уверился, что ни тот ни другой соседке Миркина не знакомы.
Однако зачем ей требовалась информация? Каковы истинные отношения, связывающие ее с Борисом? Их характер? Глубина? Что-то здесь крылось, что-то заслонялось нагороженными ширмами. А если допустить…
Но тут Токарев вошел в Управление, и то приятель окликнул, чтобы рассказать смешную байку, то встретилась бывшая жена, ныне вызывавшая в Мише судорогу неприязни, то (чтобы уж покончить с соседями) он занялся уехавшим геологом, — и начавшее копошиться полу-сомнение, четверть-подозрение против Праховой расплылось и смазалось.
В кабинете Пал Палыча Токарев появился в разгар обсуждения, какие правила жизни установило для Кибрит начальство, пока история не завершится.
Миша послушал-послушал и негодующе воздел руки:
— И это — обеспечение безопасности?! Эти вшивые предосторожности?!.. Зинаида Яновна, вам надо уехать в надежное место! Немедленно!
— Тогда уж вместе с вами, Пал Палычем и Шуриком, — нахмурилась Зиночка. — Позже туда переберутся другие сотрудники с семьями, которые боятся уголовников, — и отвернулась к Знаменскому: — Скажи, его сообщение с Миркиным… оно возможно?
— Маловероятно.
— Возможно! — запальчиво возразил Токарев. — У меня был случай, и сколько ни бились, канал связи работал!
Знаменский кивнул: случаи бывали.
— Сегодня на допрос заберу Миркина сюда и оставлю во внутренней тюрьме, — решил он.
— Хоть шерсти клок, — проворчал Миша и уселся на диванную пружину.
Присутствие дамы замкнуло ему уста, готовые изрыгнуть проклятие, но определенных телодвижений и гримас избегнуть не удалось. И он первый засмеялся, оправясь от неожиданности.
— Вы изменили прическу, — заметил он, когда Кибрит собралась уходить.
— Бравада перед лицом опасности. — Зиночка бодро улыбнулась и продемонстрировала классический реверанс.
Оставшись одни, мужчины помолчали. Токарев вспомнил, что Пал Палыч ждет доклада.
— Я застал только Прахову. Ничего не сказала и не скажет. А сосед Миркина — тот румяный парень — он геолог. И, по-видимому, часто ездит в районы приисков.
— Гм…
— К тому же сегодня утром спешно отбыл. Я звонил на работу — узнать, когда вернется. Там мне к слову сказали, что он попросил ускорить командировку, которая намечалась только через неделю.
— Гм…
Они еще немного поговорили о геологе и о Миркине. Требование шантажиста протереть весы недвусмысленно указывало на золото-сырец. Экстренно проведенная экспертиза подтвердила: да, Миркин взвешивал дома шлих.
Но вряд ли он покупал золотой песок для себя — не тянул на крупного дельца. Очевидно, посредничал только, получая от подлинного покупателя комиссионные — «парное».
* * *К тому же выводу склонялся и Приезжий. При всей недалекости Чистодела был он хитроват, по-своему предусмотрителен и впрямь немало знал о Борисе Миркине (в частности, проследил, где тот живет, видел Настю, слыхал кое-что о Праховой).
Приезжий быстро и сноровисто «выпотрошил» его. Понял, что сам барабанщик нового купца подыскать не в состоянии не то что за три дня, но и за три года. И посему единственный скорый способ сбыть товар — добраться до купца, имевшего дело с Миркиным.
— Едем на квартиру к твоему приятелю, — объявил он.
— Зачем? — вытаращился Чистодел.
— Некогда мне, понял? Работать надо напролом. Соседей трясти.
— Да влетим же!
— Не влетим. Есть у меня липовый мандат. Сгодится.
— Ох, рискованно…
— Цыц!
— Ну хоть вперед покушаем?
«Покушаем, дорогой. Выпивка тебе удивительно на пользу».
…Они покуривали в подъезде наискосок от старого дома, куда влекло Приезжего охотничье чутье.
«Удобное местечко. Отсюда все видно, а в случае чего — сквозной ход во двор».
— Вон та дверь, третий этаж, правая квартира, — указал Чистодел.
— Ясно. Первым идешь ты.
— Хо-хо! — почесал в затылке барабанщик. — А если засада?
— Именно потому. Рассуждай: зайду я, «руки вверх», пощупали, на брюхе золото. Все. Теперь смотри, заходишь ты, спрашиваешь: «Здесь ли жил Боря Миркин?»
— Зачем?! Я мосгаз или жэк, чего-нибудь проверить…
— А там милиция? Какой ты жэк? Как тогда выкручиваться? Ты же умный мужик, ты соображай.
— Вот я и соображаю: спрошу Миркина, а мне — «руки вверх»…
— Так на здоровье! Ты чистенький. Слушай, какая легенда. Познакомился ты с Борей в пивной и по пьяному делу одолжил он тебе десятку. Сейчас ты зашел в пивную, а какой-то парень говорит, забрали Борю. Ты спросил, где он живет, и принес долг. Думал жене отдать или мамаше. Честный человек, понимаешь?
— Честный человек… Это, пожалуй, ничего. Погодите, — спохватился он, — да ведь у Бориса ни жены, ни мамаши!
— А тебе-то откуда знать, ты почти не знаком!
Трудно Чистоделу, да еще в подпитии противиться влиянию Приезжего. Доверие ему лестно и мордой в грязь ударить неохота, но заячья натура подрагивает:
— Вот влип я с вами… Всегда было раз-раз, товар — деньги — товар, а тут началась прямо «Индийская гробница»…
— Что?
— Кино такое раньше было.
— Хорошее кино?
— Хорошее.
— Вот и у нас будет хорошее кино, барабанщик!
С последним проблеском непокорства Чистодел мотнул головой:
— Тогда парное прибавьте… Еще два процента.
— Жирновато… Ну да ладно, нравишься ты мне… Значит, понял? Идешь в боевую разведку. Бей в барабан и не бойся! А выйдешь — топай в пивную и жди меня. Час, два — как уж получится. Сюда не суйся, в подъезд, даже не оглядывайся! Ясно?
Не все было ясно Чистоделу, но «боевая разведка» — звучало. Он приосанился и пошел.
А Приезжий, запалив новую сигарету, ждал. Скоро ли выйдет? Не тронется ли следом вон та машина с подремывающим шофером? Не устремится ли за барабанщиком какой-нибудь неприметный гражданин? До пивной четыре с половиной квартала, на этом пути надо безошибочно определить, нет ли слежки за домом Миркина.
* * *Если б время и тревога не так жали на Пал Палыча, он позаботился бы куда фундаментальнее подготовиться ко второму допросу Миркина. Опросил бы сослуживцев и знакомых; узнал, с кем, из-за чего и в какой форме тот ссорился; говорил ли, как ему рисуется его будущее; что любил читать и так далее и тому подобное — словом, получил бы представление о внутреннем мире подследственного. Оно и практически было полезно и удовлетворяло всегдашнему стремлению Пал Палыча понять. Даже ярого злодея.
Но не по формуле «понять — значит простить». Тут его не раз предостерегала мать (квалифицированный психиатр), ежедневно вникавшая в глубины психологии своих пациентов. Она считала, что Бехтерев справедливо утверждал, будто некоторые душевные болезни заразительны. И потому врач должен внутренне крепко от них ограждаться. Понять надо, а вот «простить» — может означать «заразиться». И безумца и преступника понять нужно, но не впускать понимания слишком внутрь себя, чтобы не деформировать собственную личность. Это основа иммунитета и к безумию и ко злу. А они ведь часто почти смыкаются…
От матери же черпал Знаменский умение чутко улавливать душевное состояние того, с кем общался: замечать сокращение и расширение зрачков, беспокойство или равнодушие пальцев и множество других рефлекторных примет, которые человек не в силах скрыть. И — уже как следователь, в контексте событий — учился верно их истолковывать и использовать.
Конечно, изредка и он — недостаточность информации вынуждала — прибегал к приемам служак старого закала, когда обвиняемому заявляют: «Нам известно все. Даже, к примеру, что в июле сего года ты пил пиво с девушкой в голубой шляпке. Так что давай колись». А кроме случайного пива у следователя ничего и нет. Трюк порой срабатывал, но оставлял ощущение профессиональной неловкости.
…Еще пять — десять минут, и конвойный введет Миркина.
Пал Палыч был вооружен против него актом экспертизы весов и копией рапорта Зиночки об угрозе похитить племянника. И все.
«Немножко, конечно, в голубой шляпке».
А чем меньше козырей, тем точнее должна быть тактика допроса. В общих чертах Знаменский ее обдумал и теперь копил внимание и волю. «Жесткость и превосходство. От меня веет ледяным холодом» — таков был внутренний настрой.
Пал Палыч сделался и внешне на себя не похож, но Миркин не сразу это заметил. Довольно развязно поздоровался, одобрительно отозвался о погоде.
В ответ коротко прозвучало:
— Садитесь.
— Стою — сижу, хожу — сижу, лежу — опять сижу. Прямо загадка для детей старшего возраста, — раскатился Миркин поболтать, как в прошлый раз, «на равных».
И наткнулся на барьер:
— Шутить не будем. Рассуждать о жизни не будем. С этим покончено.
Миркин различил лед в голосе, сердце екнуло, попробовал, крепкая ли стена, которой отгородился Знаменский:
— А я-то радовался, что у меня следователь, с которым можно обо всем по-человечески…
— Считайте, что у вас новый следователь, — и только теперь Пал Палыч поднял далекие-далекие от сочувствия глаза.
Перед этим новым следователем Борис Миркин почувствовал себя до крайности неуютно и зябко замельтешил:
— А что так? Простите… Случилось что-нибудь?
— Многое. Что в корне меняет мое к вам отношение.
Миркин напрягся в тоскливом ожидании.
— Ознакомьтесь с актом экспертизы.
Миркин прочел акт, утер разом взмокший лоб и — утопающий хватается за соломинку — забормотал прыгающими губами: