И главное, он никак не мог понять - ей-то что нужно? Зачем ей быть красивой, если нет того единственного, для кого нужно стараться? Зачем ей нужны эти ни на что не годные люди, которых она привечает у себя дома, которым улыбается, и про которых знает, что никогда-никогда не будет любить ни одного из них?
- Послушай, Тоня, - как-то спросил он, - что они всё время вокруг тебя крутятся?
- Кто это все? - она медленно и удивлённо подняла бровь над голубым глазом.
- Ну, эти двое из ларца одинаковых с лица...
- Это ты про братьев Сальниковых? - она улыбнулась. - Они совершенно не похожи, даром, что близнецы. И потом, они, между прочим, очень перспективные пловцы.
- Но с ними совершенно не о чем говорить, - начинал раздражаться Тимур. - Они же двух слов связать не могут!
- Ну и что, - Тоня брезгливо передёргивала плечами. - Ну, и не могут. Ты вот, тоже не можешь стометровку брасом проплыть за двадцать секунд, и ничего. Каждому дано своё.
- А тебе? - ему стало обидно, потому что он явно не выдерживал сравнения с братьями Сальниковыми. Тимур был небольшого роста и почему-то считал это источником всех своих бед. - Тебе что дано?
Она как будто не заметила ни его обиды, ни раздражённого тона. Всё с неё скользило, как с гуся вода - и хорошее, и плохое.
- Не знаю, - она достала маленький, блестящий портсигар и принялась вертеть его в руках. - Может быть, всего понемногу, а может быть, вообще ничего. Но вот только и братьев Сальниковых, и Дениса, и даже тебя что-то ко мне тянет. И я-то без вас могу обойтись, а вот вы без меня - нет. А что это значит? - И ответила сама себе. - А то, что во мне есть что-то такое, чего вам не дано. Поэтому не зли меня и не задавай глупых вопросов.
В такие моменты ему казалось, что он мог бы легко и непринуждённо её ударить. Хотя драться он не умел и не любил, но порой ему казалось, что Тоня - не девушка и даже не человек, а потому на неё не должны распространяться человеческие обычаи и законы.
- Ударить меня хочешь? - спросила она, не поднимая глаз от портсигара. - Ну, что же, попробуй. Увидишь, что будет дальше.
- С чего ты взяла? И в мыслях не было.
- Так, показалось, - медленно проговорила она. - Почудилось.
И вот теперь он снова шёл к ней в гости, в её дом, с гитарой, как с винтовкой, за плечом. Было бы лучше, если бы его позвали просто так, без всяких условий и без гитары. Тогда он был бы уверен, что нужен сам по себе, а не как представитель странного сословия, которое именуется "творческие люди".
Без пятнадцати восемь он позвонил в дверь, в очередной раз вздрогнув от резкости звонка.
- О, ты как раз вовремя, - сказала Тоня, открывая дверь. - Все уже собрались.
Он прошёл в комнату и снова увидел привычные лица - абсолютно неразличимые братья Сальниковы, молчаливый Денис Щукин, ещё один парень, чьего имени он никак не мог запомнить и какой-то хмырь с неприятными усиками, которые вызывающе топорщились над верхней губой.
- А, Тим, здорово, - братья Сальниковы по очереди энергично потрясли его руку, и он подумал, что если сейчас ему проломят запястье, запись нового альбома окажется под угрозой.
- А это Тимур, - объясняла Тоня человеку с усиками. - Да-да, тот самый. "Тимур и его команда". Нет, ну ты точно слышал. У них ещё такая песня есть "Любовь - это зло".
Тимур ждал, что сейчас она объяснит, что это за тип с усиками и почему её рука лежит у него на плече, но Тоня и не думала ничего объяснять. Она с любопытством взяла принесённый подарок - большого, носатого медведя с грустной мордой, рассмотрела со всех сторон, подержала за шкирку, а потом зарылась в него лицом, как маленькая.
- Спасибо, Тим, - сказала она. - Чудесный медведь. И главное - на ощупь, как настоящий.
- А тебе что же, доводилось обнимать настоящего медведя? - сострил тип с усиками. - Ты знаешь, какие они на ощупь?
Наверное, ему просто стало обидно, что Тоня ради этого подарка убрала руку с его плеча.
- Я всё знаю, - сказала она со значением, и у Тимура всё внутри похолодело от этого "всё".
- Я хочу, чтобы ты спел нам, - капризно, без всякого перехода сказала Тоня. - Ту, мою любимую.
Тимур кинул прощальный взгляд на накрытый стол, на котором стояли салаты, маринованные огурцы, мясо, нарезанное тонкими кусками, апельсины вперемешку с яблоками и принялся расчехлять гитару.
- Может быть, он сначала поест? - услышал он тихий голос, поднял голову и впервые заметил, что кроме Тони, за столом сидела ещё одна девушка.
- Поест? - Тоня откинулась на диван. - Не смеши меня, Шурок. Это нам, простым смертным, нужны салаты и маринады, а им - птицам певчим, почти ничего не нужно. Они вдохновением питаются, нектаром и амброзией. Правда, Тим?
- Правда, правда, - нехотя подтвердил он, перебирая струны и разглядывая ту, что за него заступилась.
Простое, круглое лицо, гладкие волосы, заплетённые в тугую косу, перекинутую через плечо, карие глаза. Выражение лица серьёзное и сосредоточенное, как будто у неё внутри звучит музыка, и она внимательно вслушивается в эти созвучия, иногда даже поводя плечами в такт. Она заметила его взгляд и вскинула белёсые ресницы, уставилась ему прямо в глаза, не мигая, как смотрят дети на посторонних в вагоне метро.
Ему стало неловко от этого взгляда, и он улыбнулся, а потом ещё и подмигнул. А она расширила глаза, как будто ей в жизни никто не подмигивал, а потом заулыбалась в ответ, да так, что остановиться не могла, закрывая рот рукой, как делают это те, у кого некрасивые зубы. И зря, между прочим, он успел заметить, что улыбка у неё удивительная, - открытая, сияющая. Она вся становилась красивой, когда улыбалась, на неё хотелось смотреть и смотреть.
- А вы знакомы? - Тоня вдруг посерьёзнела.
- Нет, - сказал Тимур, не отрывая взгляда от Шуры, а сама Шура только помотала головой из стороны в сторону, да так, что казалось - голова отвалится.
- Это соседка моя, Шура, - пояснила Тоня. - Я в двадцать первой живу, она - в двадцать второй. А это - Тимур, у нас с ним дачи рядом.
- Очень приятно, - через стол кивнул Тимур, подкручивая колки.
- Это правда? - спросила Шура и все на секунду замолчали, посмотрели на неё и зашлись в радостном смехе.
- Что - правда? - не понял Тимур.
- Ты сказал: "Очень приятно", - терпеливо напомнила Шура. - Вот я и спрашиваю - это правда?
- А зачем бы я стал тебя обманывать в первую же минуту знакомства?
- Это не обман. Конечно, кто я такая, чтобы ты меня обманывал. Но люди часто что-то говорят из приличия. Потому что так заведено, а совсем не потому, что они так чувствуют.
- Может, ты, наконец, споёшь? - Тоне стало неприятно, что центр всеобщего внимания переместился с неё на Шуру. - Хватит колки крутить, всё равно здесь ни у кого слуха нет.
И тогда он запел. И все замолчали, и перестали скрести вилками по тарелкам. И Тоня подошла к окну и закурила, глядя куда-то вдаль, и у незнакомого типа усики перестали топорщиться так враждебно, и братья Сальниковы загрустили каждый о чём-то своём, отчего стали совсем не похожи друг на друга.
"Ты вернёшься ко мне через тысячу лет,
После тысяч любивших тебя,
После тысяч тобою исхоженных лье,
Из того сентября, октября?
Ты придешь на могилу и ляжешь со мной,
На камнях, словно в майском стогу.
Будет тело твоё полыхать как весной,
Только я ничего не смогу".*
У него был низкий, негромкий голос. Он как будто не пел, а наговаривал стихи под музыку.
Шура смотрела на него, не отрываясь, во все глаза, и ей казалось, что кто-то огромный и мягкий, как медведь, обнял её и качает на руках - из стороны в сторону, даже голова немного закружилась.
- Господи, какая хорошая песня, - сказала Шура, когда даже самая тонкая струна умолкла. Ей хотелось запомнить её наизусть, списать слова, хотелось обнять кого-нибудь, чтобы поделиться своей радостью от прикосновения к чему-то хорошему. - А кто её написал?
Все посмотрели на неё, как на дурочку.
- Нет, ну ты, Шурок, и правда, - того, - Тоня покрутила пальцами у виска. - Его это песня, его. О том и речь.
Шура захлопала белёсыми ресницами, с недоверием посмотрела на Тимура, робко улыбнулась.
- Вы - шутите? - предположила она.
Все засмеялись, и она засмеялась вместе со всеми, радуясь, что может принять участие в общем веселье; довольная, что над ней хотели подшутить, а она разоблачила насмешников.
- А что, он, по-твоему, не похож на поэта? - спросила Тоня.
Взглянув на Тимура, на его ладную шею, на прямой, бесстрашный взгляд, Шура подумала: "Он похож на всё, что угодно".
- Может и похож. Откуда мне знать? - вслух сказала она. - Я в жизни не встречала ни одного поэта.
Почему-то все опять засмеялись, и налили вина, и сомкнули бокалы, произнося тосты, желая Тимуру дальнейших успехов, а главное - вдохновения. И при этом все почему-то смотрели на Тоню, а она кивала, понимая значение этих взглядов.
А Шурка всё думала о том, как же должен страдать человек, чтобы в его душе родились такие строчки. Она вспомнила старый клип Мелен Фармер про кладбище и чуть не заплакала от жалости к Тимуру, к своим родителям, к этому плюшевому медведю и, конечно, к себе. В этом клипе один человек приезжает на кладбище к своей жене, а она появляется перед ним, как живая. Они вместе гуляют, осторожно ступая между могил, держатся за руки и радуются друг другу. А потом она покидает его, потому что мёртвым нельзя долго находиться рядом с живыми, и ещё потому, что земля зовёт её к себе, обратно, а он садится на трамвай и уезжает, чтобы дальше жить своей несчастной, потерянной жизнью.
- Давайте так, - вдруг предложил Тимур, - пусть каждый расскажет о своей первой любви. О самой первой. Давайте?
- А что значит - о первой? - заволновался тип с неприятными усиками. Первая - это какая? Это та, что перед второй?
- Первая - это та, о которой ты сразу вспомнил, как только я сказал первая. Ну, с кого начнём?
- Ишь ты, - захрипел один из близнецов Сальниковых и шутливо погрозил пальцем, - выдумал тоже. Не будем мы об этом рассказывать.
- Если никто сам не вызовется - придётся спички тянуть. Тоня, у тебя в доме есть спички? Кому короткая достанется, тот и начинает.
- Нет, брат, - сказал усатый, - мы свои спички уже вытянули. Теперь одна осталась - твоя, так что - мы тебя слушаем.
- Так и быть, - улыбнулся Тимур и откинул упавшую на глаза чёлку, как раздвигают кулисы перед спектаклем. - И мы с моей первой любовью не избежали общей судьбы - нам пришлось расстаться.
- А почему она от тебя ушла? - спросил другой Сальников.
- Разве я сказал, что она от меня ушла?
- Эх, ты, - почти обиделся усатый, - и здесь уел слабый пол. Не мог соврать, что ползал на коленях и умолял её остаться, а она... Она была неумолима и великолепна!
- Нет, так не пойдёт, ведь это я её бросил. И расскажу - почему. Дело в том, что она мне не верила. Как и заведено в период ухаживания, я дарил ей всякую ерунду. Но особенно часто - цветы. Чайные розы, гвоздики, тюльпаны, которые уже через несколько дней так отвратительно разевают свои пасти. Я дарил ей цветы и говорил, что вырастил их на подоконнике в своей комнате. А она мне не верила.
- Ты правда их сам выращивал? - спросила Тоня.
- Конечно, нет! - улыбнулся Тимур. - Но недоверие оскорбляло любящее сердце. И я до сих пор думаю, что это - уважительный повод для разрыва.
Остальные отказались рассказывать о своей первой любви. Одни посчитали, что это - слишком личное, другие не захотели состязаться с Тимуром в острословии. И только одна Шурка с грустью подумала, что ей-то решительно не о чем рассказать. Не может она вести счёт своим любовям, потому что не было в её угрюмой жизни - ни одной.
Шура склонилась Тоне к самому уху и шепнула:
- Я пойду, ладно?
- Да-да, Шурок, спасибо тебе за всё.
И она чмокнула соседку в щёку, оставляя на скуле отпечаток коричневой помады.
- Не за что. Не стоит. Так, ерунда, - она махнула рукой и покраснела, потому что никогда не умела принимать благодарность. - Это тебе спасибо, что позвала.
И уже около двери, в коридоре, Шура столкнулась с Тимуром. Не заметила его в полумраке и врезалась на полном ходу.
- Ой, - она испуганно отскочила. - Это ты?
- Самый глупый вопрос, какой только можно придумать, - из темноты засмеялся он. - На вопрос: "Это ты?" возможен только один ответ: "Да, это я". А ты что, уже уходишь?
- Извини, мне надо идти. - Почему-то ей казалось, что перед ним обязательно нужно извиниться. Не хотелось, чтобы он подумал, будто ей не слишком понравились его песни. - А то ба будет волноваться. А у неё сердце.
- Понятно, - сказал он. - Надо так надо.
Он щёлкнул выключателем и зажёг свет.
Они стояли напротив друг друга, и никто не решался первым сдвинуться с места.
- Может, тебя проводить? Ты далеко живёшь?
Вот тут пришла её очередь смеяться. И он снова увидел её улыбку, на несколько секунд превращающую гадкого утёнка в прекрасного лебедя.
- Ты такой рассеянный, - отсмеявшись, проговорила она. - Тоня же всё про меня рассказала. Она - в двадцать первой квартире, я - в двадцать второй.
- А-а, ясно, - он хлопнул рукой по лбу и досадливо помотал головой. Ну, ладно, тогда топай. Смотри, не заблудись.
- Постараюсь.
Она открыла дверь и уже на пороге обернулась, расстроенная, и спросила:
- Как ты думаешь, мы когда-нибудь увидимся?
Он не ожидал, да и не хотел таких вопросов. И, правда, что за глупость? Почему это так важно - увидятся два полузнакомых человека ещё раз или нет?
- Конечно, увидимся, - сказал он и потрепал её по плечу. Всё-таки славная маленькая девочка, нельзя её обижать. - И не раз.
- А мне почему-то кажется, что нет, - грустно сказала она и посмотрела на него каким-то диким, безумным взглядом. - Я вот сейчас подумала, что нет, и мне так жутко стало...
- Обязательно увидимся, - сказал он, подходя к ней ближе. - Хочешь, я тебе свой диск подарю?
- Да, - она глупо заулыбалась. - А когда?
- Как только выйдет, - пообещал он. - Первый же компакт - тебе.
Он притянул её к себе за косу и поцеловал в щёку, почти у виска.
- Ну, топай. Приятно было познакомиться. И это правда.
Когда за ней захлопнулась дверь, Тимур облегчённо вздохнул и облизал губы. Помада, оставленная Тоней на щеке этой девочки теперь оказалась у него на губах. Коричневая помада и привкусом корицы и молотого кофе.
- Послушай, а кто это такая? - спросил он у Тони. - Разве она твоя подруга?
- Подруга? - Тоня усмехнулась. - У меня нет и не может быть подруг. А это так, соседка.
- Почему это у тебя не может быть подруг? - спросил он и вспомнил, что ни разу не видел у неё ни одной подруги и не слышал ни единого упоминания о таковой.
- Да меня никто не потерпит, - сказала Тоня. - Я создаю для окружающих немыслимые условия, понимаешь? Подруги должны быть равными. Пусть не во всём, но всё-таки равными. А где такую найти? Рядом со мной никто не чувствует себя уютно, все подруги чувствуют себя растоптанными и униженными, а женщины этого не прощают.
- И поэтому ты окружила себя полумужчинами-полудрузьями?
- Да, - просто ответила она. - Им такая расстановка сил даже нравится.
- Только не мне, - глухо сказал Тимур.
- И тебе. Тебе, может, даже больше, чем другим.
Она достала сигарету, наклонилась и прикурила от зажжённой свечи.
- Нет! - пронзительно закричал парень, чьё имя Тимур забыл, да и не хотел вспоминать. - Нет, не надо!
Он протягивал руку к Тоне, как будто хотел её остановить.
- Ты что? - недовольно произнесла она. - Выпил лишнего?
- Вы разве не знаете, что нельзя прикуривать от свечки? - спросил он, обводя всех присутствующих лихорадочным взглядом. - Это примета такая, народная. Каждый раз, когда кто-то прикуривает от свечки, тонет корабль. Понимаете, сейчас мы тут сидим, выпиваем, разговоры разговариваем, а где-то далеко-далеко корабль утонул!
- Ага, - кивнула Тоня, с наслаждением затягиваясь. - И ещё альпинист сорвался.
- И спелеолог заблудился, - поддакнул тип с неприятными усиками.
- Ёрничайте сколько хотите, - обиделся знаток народных примет, - но только нельзя идти вразрез с народной мудростью.
- Можно, - выпуская в потолок ровные кольца дыма, сказала Тоня. - Мне всё можно.
"И как только они её терпят? - подумал Тимур. - Как можно такое терпеть? И почему я среди них?"
- А она что, тебе понравилась? - спросила Тоня, возвращаясь к прерванному разговору.
- Кто? Шура?
- Да, она. Приятная девочка, правда?
Знала Тоня, что может хвалить свою соседку, сколько душе угодно. Знала, что бедняжке никогда с ней не сравниться. А раз не соперница - можно и слово доброе сказать.
- Приятная, - подтвердил Тимур. - Только странно, что ты её пригласила.
- И что тут странного?
- Ну, она ведь не чемпион по плаванью и песен петь не умеет.
Он думал, что ему удалось уколоть Тоню, но она только засмеялась. Ей всё было смешно.
- Да, но ведь должен был кто-то всё это приготовить, - и она кивнула на стол. - Вся эта резка и варка - не по мне. Не пристало, как говорится, лилиям прясть.
Тоня снова закурила и откинулась в кресле, а Тимур смотрел на неё и старался вспомнить, каким он был до знакомства с ней, как жил, о чём думал, пока она не завладела всеми его мыслями.
Она ведь ему даже не понравилась с первого взгляда. Её имя показалось ему тогда громоздким и неуклюжим - Антонина. "А почему тебя так назвали? спросил он. - В честь Чехова, что ли?" Она засмеялась и ответила: "Нет, всего-навсего в честь моей бабушки. Но мне нравится, когда меня называют Тоня. Все друзья называют меня так".
Он тогда ещё рассказал ей анекдот про то, как людоед поймал мужика и девушку, но перед тем, как их съесть, поинтересовался - как их зовут. "Меня зовут Ай-Гюль", - сказала девушка. - "О-о, теперь я не могу тебя съесть, ответил людоед. - Так звали мою бабушку. Ну, а тебя, негодяй, как зовут?" "Вообще-то, меня зовут Вася, - признался мужик, - но друзья называют меня Ай-Гюль".
Тоня тогда очень смеялась, закрывая глаза тонкими, в кольцах пальцами.
У неё были тёмные волосы, под солнечным светом отливающие фиолетовым, чёрные широкие брови и разноцветные глаза. Поэтому когда она смотрела в лицо собеседнику, казалось, что своим более светлым, голубым глазом она видит ещё кого-то у него за спиной.
Она держалась удивительно прямо, как если бы к её спине была привязана огромная стальная линейка, совсем не сутулилась и на улице никогда не смотрела под ноги, а только на крыши домов.
Наверное, её нельзя было назвать красивой, но она двигалась, как красавица, разговаривала, как красавица, и поэтому со временем все поверили в её красоту. В ней, как в танцующей змее, было что-то гипнотическое и завораживающее. И всякому, кто с ней встречался, хотелось раскрыть секрет её обаяния, но никому это не удавалось.