Вскоре после полуночи в Осло с юга послышалась канонада; поступавшие сообщения о нескольких транспортных средствах в Осло-фьорде были скудными и неясными; речь могла идти также о грузовых судах. Разумеется, сторожевой корабль выстрелил сигналы-звезды как сигнал тревоги, и в 0 часов 53 минуты внешние крепости Рауёй и Болаерне сообщили о том, что они вступили в бой. Затем в 1 час 58 минут, по распоряжению Генерального штаба, город Осло был затемнен. В 2 часа 30 минут члены правительства встретились в министерстве иностранных дел на террасе Виктории и решили, не привлекая военных командующих к заседанию, на основе повторных телефонных запросов откомандированного генерала провести мобилизацию стоящих в Южной Норвегии 1, 2, 3 и 4-й полевых бригад. Первым днем мобилизации должно было стать 11 апреля. 6-я бригада в Северной Норвегии была отмобилизована уже с начала финско-русской войны, равно как и морской флот и военная авиация. Береговые укрепления были только частично захвачены, войска обеспечения для фронтов отсутствовали. Корабли норвежского военно-морского флота находились в службе сопровождения и были разбросаны по всему длинному побережью. Минные заграждения не были поставлены, так как, согласно положениям 8-й статьи Гаагской конвенции от 1907 года, о них нужно было сообщать заранее другим странам. Тем не менее норвежский морской комендант Бергена отдал на собственную ответственность после полуночи приказ миноукладчику «Тир» поставить минные заграждения у Лерёй и Фаерёй, что было выполнено, однако, только после прохождения немецких кораблей. Норвежские сухопутные войска насчитывали примерно 30 000 человек, в то время как план мобилизации предусматривал призвать на службу в целом 106 000 человек. Вследствие меняющихся событий приказы о мобилизации получили не везде. Норвегия мало была подготовлена к войне; решение норвежского правительства вступить в борьбу становится понятным только благодаря надежде получить обширную, быструю и эффективную помощь от Англии. Не было ни намерения, ни сил для энергичного протеста против нарушения нейтралитета англичанами; дебаты в стортинге в сентябре 1939 года, в январе, марте и, наконец, 8 апреля 1940 года снова и снова заканчивались этим результатом: если Норвегия будет втянута в войну, то все же ничего нельзя предпринимать против Англии.
8 апреля подполковник германского Генерального штаба Польман уже находился в Осло в составе передового отряда штаба Фалькенхорста и Мельдебрюкенкопфа. Там он связался с немецким морским атташе капитаном третьего ранга Шрейбером, который был убежден, что дело не дойдет до вооруженного сопротивления. Польман не разделял этого оптимизма, вызвал немецкого военно-воздушного атташе капитана Шпиллера на следующее утро на аэродром Осло-Форнебю и распорядился, чтобы немецкий военный атташе в Стокгольме полковник фон Утманн, который случайно задерживался в Осло, сразу возвратился в шведскую столицу, где его ожидали 9 апреля. В самом Осло во второй половине дня ощущалась обеспокоенность общественности; перед парламентом собрались люди, норвежские солдаты в полевой форме появились на улицах. Норвежское адмиралтейство осведомилось у немецкого посланника о цели плавания потерпевших крушение немецких солдат, не указывая, тем не менее, названия торпедированного парохода. Польман, которому это сообщение было «так же неутешительно, как и понятно», побудил ничего не подозревающего посланника дать ответ, что об этом ничего не известно. На ужин Польман и сопровождающий его секретарь посольства министерства иностранных дел отправились в гости к посланнику и его супруге. Уже дали сигнал воздушной тревоги и были перебои в электроснабжении. Об этом вечере подполковник Польман сообщил: «Напряжение растет с каждым оборотом стрелки часов, с каждым воем сирен, с каждым выключением света. Мои мысли следят за отдельными боевыми группами, которые повсюду на полной скорости с затемненными огнями приближаются к своим целям по вздымающемуся морю. Наконец в 23 часа мы приглашаем доктора Брэуера к нам, вскрываем печати и вынимаем важные документы. Редко мне приходилось видеть настолько пораженного человека, каким выглядел он, когда узнал из моего доклада об общем плане и о роли, которую он должен играть в этом деле. Пока мы читали документы при свете свечи, пришло сообщение о том, что норвежское адмиралтейство распорядилось немедленно погасить маяки вплоть до среднего западного побережья у Хёугесунна (южнее Бергена). Снаружи церковные часы пробили полночь и оповестили тем самым о роковом дне». Незадолго до 4 часов германский консул в Ставангере осведомился о ключевом слове «время Везер». Так как было приказано соблюдать наивысшую осторожность, посланник отказался дать справку. Вскоре после этого загорелись огни в соседних садах английских и французских дипломатических представительств, стопки дел сжигались в течение пяти часов.
Когда германский посланник вскоре после 5 часов в соответствии с заданием попросил о встрече норвежского министра иностранных дел, Кот ответил, что уже ожидает его. Брэуер передал меморандум, тем не менее у него сложилось впечатление, что, когда он прибыл, все уже было решено. Не были известны только масштабы немецкой оккупационной акции, члены правительства говорили лишь об Осло-фьорде. Кот молча выслушал оглашение ультиматума и после этого вспомнил о словах Гитлера, что чешский народ, который не оказал никакого сопротивления чужой силе, не имел никакого права на жизнь. Затем Кот пошел на заседание правительства и изложил содержание немецких требований, которые единогласно были отклонены. Брэуер немедленно сообщил в Берлин: «В 5 часов 20 минут по немецкому времени я передал министру иностранных дел в твердой и убедительной форме наши требования и обосновал их, а также передал меморандум с приложением. Министр иностранных дел удалился на созванный в министерстве иностранных дел совет кабинета, при этом я настаивал со ссылкой на серьезность положения на самом быстром решении. Через несколько минут он дал ответ: мы не уступим добровольно, борьба уже ведется».
Наступило утро, но напрасно немецкий морской атташе ждал в порту прихода военных кораблей. Подполковник Польман сообщил по радио в 7 часов 18 минут в XXI группу в Гамбурге: «Перед Осло не видно ни одного корабля, не слышно шума боя. Сирены дают тревогу, на улицах — скопление людей. Норвежское правительство заявляет: мы не склоняемся, борьба уже ведется». Военная ситуация в Осло стала менее напряженной в первой половине дня с прибытием немецкой пехоты воздушным путем. Вопреки сомнительной ситуации настроение немецких войск было отличным, в то время как беспомощность и пораженчество повсюду парализовали норвежские мероприятия. Тем не менее дипломатическая акция не удалась. Сразу после демарша Брэуера, по предложению президента стортинга Хамбро, королевская семья, правительство и стортинг отправились из столицы в Хамар (в 100 км к северу от Осло). Это дало возможность государственному советнику Квислингу еще 9 апреля образовать в Осло контрправительетво. В штабе Фалькенхорста существовала следующая персональная оценка Квислинга: «Друг немцев, не играет никакой роли, считается мечтателем». Для вермахта было важно как можно скорее прийти к мирному объединению с Норвегией, дабы избежать кровопролития. Поэтому они ни в малейшей степени не были заинтересованы в том, чтобы навлечь на себя еще и политические трудности, тем более что открыто военное положение между Норвегией и Германией не было объявлено до сих пор еще ни одной из сторон. В этой ситуации посланник Брэуер решился на повторную дипломатическую акцию. Уже 9 апреля в полдень он направил воззвание к норвежскому правительству и прессе, причем заверял, что Германия не имеет намерения нарушать территориальную целостность и политическую независимость Норвегии.
На первом собрании правительства в Хамаре во второй половине дня 9 апреля его члены согласились возобновить переговоры с немецким посланником. В качестве основы должно было гарантироваться продолжение функционирования правительства, как в Дании. Серьезным было то, что все города и вместе с тем ключевые позиции были захвачены немцами, так что упорядоченная мобилизация была невыполнима; большая часть норвежского флота и военной авиации уже были не в состоянии участвовать в ней. Когда 10 апреля во второй половине дня Брэуер прибыл в Эльверум, где должно было происходить обсуждение ситуации, то тем самым были даны определенные предпосылки для дипломатического успеха. При беседе между посланником и королем Хааконом присутствовал также министр иностранных дел Кот. Последний ожидал, что услышит несколько измененные условия по сравнению с ультиматумом от 9 апреля, и думал о возможности предоставить немцам определенные базы, а в остальном, однако, оставить страну под самоуправлением. Разочарование было в том, что Брэуер снова потребовал, чтобы главой правительства стал Квислинг. Король Хаакон отказался подтвердить такое правительство, так как Квислинг представлял только меньшинство норвежского народа, что показали выборы 1933 и 1936 годов, когда Квислинг набрал только два процента голосов. Такое правительство не соответствовало бы конституции и вынудило бы короля выйти в отставку. Чтобы поддержать переговоры в активном состоянии, Кот обратил внимание на то, что премьер-министр Нигаардсвольд сказал королю днем раньше, что желает подать в отставку и было бы очень хорошо сформировать новое правительство, и спросил посланника о том, не мог бы он назвать другую фигуру, которая была бы приемлема для имперского правительства. Брэуер ответил, что фюрер определил: главой правительства должен быть Квислинг. На этом переговоры завязли. Конечно, что подчеркивал Кот и что отчетливо следовало из норвежских дел, личность Квислинга не была единственным спорным пунктом, но урегулирование этого вопроса в подходящем для норвежцев смысле должно было стать предпосылкой для последующих переговоров. Возвращаясь в Осло, Брэуер получил по телефону информацию от Кота, который, после опроса стортинга, сообщил о том, что король не может созвать правительство Квислинга. На вопрос Брэуера: «Означает ли это, что норвежское сопротивление будет продолжено?» — Кот ответил: «Да, так долго, как возможно». Доверяя английскому содействию, которое уже 9 апреля в 18 часов в самой определенной форме обещал британский посланник в Осло сэр Сесиль Дормер, норвежское правительство призвало страну к военному сопротивлению. Военное положение наступило.
Отрицательный исход переговоров очень огорчил Брэуера. Он определенно не был тем человеком, который любой ценой хотел посадить Квислинга в седло; когда 11 апреля один норвежский адвокат выразил ему свои сомнения относительно Квислинга, Брэуер ответил: «Вам не нужно тратить слов для этого человека, я знаю положение. Я боролся с Берлином больше чем полчаса и потерпел поражение». В тот же день посланник телеграфировал имперскому министру иностранных дел: «Как я сообщал господину имперскому министру иностранных дел по телефону, король и Кот в ходе вчерашнего обсуждения отметили понимание того, что в оккупационное время норвежское правительство должно доверять Германии и должно также обладать доверием своей страны. Однако господин Квислинг не имеет этого доверия, он — одиночка без приверженцев, который отклонен страной». Он предложил ответить королю, что дверь должна оставаться открытой для возможных переговоров. Прежде чем эта информация появилась в Берлине, германскому посланнику, по распоряжению имперского министра иностранных дел, было передано, что он мог бы провести повторную беседу с королем в месте, которое расположено ближе к Осло. «Брэуер должен обсудить этот шаг «по понятным причинам» с генералом фон Фалькенхорстом и информировать его также об условленном месте встречи». Ни Брэуер, ни фон Фалькенхорст не пустились на такую неуклюжую акцию, а попытка третьей стороны установить контакт с наследным принцем Олафом также была предотвращена дипломатическим представительством. Между тем Квислинг послал норвежского капитана Иргенса к королю с посланием возвратиться в Осло. Король Хаакон отказался ввиду сложной ситуации. Налет 18 немецких самолетов на королевскую штаб-квартиру в Ниберсунде 11 апреля не достиг никакого успеха, но привел, однако, к соображениям, не должна ли королевская семья бежать в Швецию. Так как шведское правительство не могло принять никакого поручительства в отношении того, что король Хаакон мог возвратиться в любое время в Норвегию, а последний, прежде всего, хотел избежать эмиграции, норвежское правительство переместилось в течение апреля через Одд и Молде дальше к северу, в Тромсе.
Следствием воздушного налета и отъезда норвежского правительства на север стало прежде всего то, что посланник Брэуер не мог больше вести дальнейшие переговоры. Теперь он действовал через посредника — высокопоставленного норвежского судебного чиновника Берга, который не мог, тем не менее, настигнуть убегающее правительство. Тогда Берг выполнил это задание письменно. В письме королю Хаакону он подчеркнул точку зрения Брэуера, который предложил переговоры, в которых было отказано. Теперь инициатива должна исходить от норвежской стороны. Наследный принц Олаф должен издать призыв к населению в занятых областях Южной Норвегии вести себя спокойно. Квислингу все еще не отказали в поддержке. Чтобы, однако, взять под контроль ситуацию в Южной Норвегии, 15 апреля был образован из норвежских граждан предварительный административный совет, который возглавил Квислинг, как премьер-министр, а председателем стал Брэуер. Между тем посланник заручился поддержкой евангелического епископа в Осло Бергграва для последней посреднической акции. Первая беседа состоялась 12 апреля. Дальнейшую беседу с Брэуером провел Бергграв 14 апреля. Теперь посланник был готов прекратить поддержку Квислинга. Германский морской атташе Шрейбер сделал предложение назначить Квислинга ответственным за демобилизацию, чтобы дать ему уйти с почетом. На этой основе епископ Бергграв позволил еще раз склонить себя к установлению связи с Котом. Он связался по телефону с норвежским министром иностранных дел, который задержался 12–14 апреля в Швеции. Кот был убежден в том, что в течение ближайших дней должна начаться контратака союзников, и обмолвился, что она будет иметь полный успех. Поэтому он пришел к выводу, что формирование нового правительства создало бы нежелательные отношения с Англией: «Другими словами, я убежден, что мы уже сделали выбор и что не имеем больше возможности отступать назад». 16 апреля Бергграв в последний раз провел один час у Брэуера; договорились о том, что епископ по радио обратится с призывом к гражданскому населению воздерживаться от борьбы и саботажа. Затем речь зашла об увольнении Квислинга. «Я должен был сделать что-то чрезвычайное, чтобы это стало возможным», — объяснил посланник. Но было слишком поздно. Сопротивление в Норвегии было разожжено. Министерство иностранных дел и вермахт предостерегли снова. Того, что Брэуер полностью занялся снятием Квислинга, ему не мог простить Розенберг. После того как уже 13 апреля норвежский посланник Шеель был приглашен к Гитлеру и ему настоятельно рекомендовали отъезд, так как Норвегия находилась в войне с Германией, посланник Брэуер был уволен в запас. Он немедленно отправился на западный фронт офицером. 19 апреля гаулейтер Тербовен прибыл в штаб-квартиру фюрера, сам Гитлер проинструктировал его как имперского комиссара для Норвегии о предстоящем задании. Имперский комиссариат был основан 24 апреля указом фюрера. Тем самым возможности формирования нового правительства для Норвегии больше не существовало.
Внимательные дипломатические представительства Швеции в Лондоне и Берлине скоро узнали, что грозовые облака, которые в конце марта собрались над Скандинавией, не разрядятся над Швецией. Английские, равно как и немецкие политические и военные приготовления можно было ожидать поэтому с некоторым спокойствием. Нота союзников от 5 апреля, которую шведский посланник в Лондоне назвал «особенно неловкой халтурой Квай д'Орсея и Форин офис», была решительно отвергнута в Стокгольме. О постановке мин в норвежских водах английский и французский посланники официально сообщили только утром 9 апреля в Стокгольме — в день, когда немецкая акция против Дании и Норвегии шла уже полным ходом.
Швеция должна была считаться с тем, что захват союзниками Нарвика вызовет соответствующую немецкую контратаку, которая коснулась бы, по всей вероятности, шведской территории. Тем не менее, такого немецкого плана не существовало; за короткий подготовительный период удалось закончить только исследование, которое затем также должно было быть выполнено. На крайний случай (если англичане овладеют сначала норвежскими основными гаванями) у военно-морского командования 10 марта были подготовлены соображения, которые предусматривали ответные действия в районе Осло; на Швецию необходимо было влиять лишь политически. Ни в какой фазе подготовки и проведения операции в Норвегии немцы не думали действовать против Швеции по-военному. Заверения германского начальника штаба Верховного командования военно-морского флота капитана первого ранга Шульте-Мёнтинга о том, что со стороны Германии Швеции опасность не угрожает и «вы можете действительно полагаться на это», имели под собой полные основания. Германия не имела ни малейшего намерения стягивать на себя значительные шведские вооруженные силы, в результате чего норвежское сопротивление затянулось бы и поставки руды были бы немедленно прерваны. Тем не менее само собой разумеется, что Швеция должна была защищаться. Уже 2 апреля шведский посланник в Берлине сообщил немецкому министерству иностранных дел официально и демонстративно, что Швеция способна защищать свой нейтралитет; крупные общевойсковые соединения стянуты в северную Швецию. Через два дня шведский министр иностранных дел подчеркнул немецкому дипломатическому советнику фон Белову, что «шведское правительство не имеет повода верить в предстоящую акцию западных держав против Скандинавии». 5 апреля, после передачи ноты союзников, в шведских военных и правительственных кругах существовали, однако, опасения, что Германия могла встретить объявленное обострение в ведении войны западными странами предупредительными мерами. В конце концов, однако, не думали серьезно о проведении такого шага, как показывает оценка датских официальных запросов от того же дня. Только поступавшие из Осло донесения о британской акции по минированию и другие сообщения позволили 8 апреля охарактеризовать ситуацию как максимально напряженную.
9 апреля в 7 часов утра немецкий посланник в Стокгольме принц Вид передал шведскому министру иностранных дел ноту, которую сам получил через служащего германского министерства иностранных дел за несколько часов до этого. В ней выражалось ожидание, что Швеция будет придерживаться нейтралитета; от мероприятий по мобилизации и продвижению необходимо воздерживаться, шведские военные корабли должны передвигаться на западном побережье включительно до Карлскруна только в пределах трехмильной зоны. Телеграфная и телефонная связь через Швецию в Норвегию, а также поставки руды не должны ограничиваться. Исполнение немецких пожеланий было обещано немедленно.