– Ой вы мои бедненькие! – домовиха выпорхнула откуда-то, где что-то шкварчало. – Ой вы мои несчастненькие! А исхудали-то как!
– Тетя Матрена, мы тут всего два дня же, – попыталась возразить Рогнеда.
– Ироды проклятущие, что ж они с вами-то всего за два дня-то сотворили! – стояла на своем наша любимая домовиха.
С тетей Матреной спорить бесполезно, она убеждена, что все маги злодеи злодеющие, и точка.
– И шо стоим? – грозно спросила домовиха, которая каждой из нас лишь до колена доставала. – А ну живо мыть руки!
И тут лучше не спорить. Зато потом, съев по положенной порции супа и тушеной капусты, мы, с пирожками и чаем, сели «погутарить», как говаривала Матрена.
– Ой сиротинушки вы мои, – причитала домовиха, помешивая чай, – ой на погибель-то вас послали… – и тут же серьезно добавляла: – Но коли главный сказав, шо надо, то надо.
Да, к мужу Василены Владимировны все наши домовые относятся очень уважительно. А кстати, спрошу-ка…
– Тетя Матрена, а как они познакомились-то?
– Хто? – не поняла домовиха.
– Ну Василена Владимировна и некромант ее, – пояснила я.
– Ой, – тетя Матрена руками всплеснула, – малы вы еще о таком знать.
– Да где ж малы-то, – возмутилась Рогнеда. – Чай, выпускной курс уже. Школу окончим, а знать ничего не будем. Ну тетя Матрена, ну расскажите…
– Пожалуйста, – вступила в ряды любопытствующих Бажена.
– Очень-очень интересно, – Милолика ресничками захлопала.
– Пожалуйста-а-а, – присоединилась Цветана.
– Да будет вам, – домовиха вмиг стала румяная, ну как ее сарафан и лента в волосах. Задумалась и решила сдаться. – Ой, ласточки мои, началося все в летний день… на ромашковом поле…
Ну, кажется, мои подозрения оправдались!
– Он как увидел Василеночку, так и пропал. Зацеловал всю, с места не сходя, да и не остановился на этом, да и она под натиском не устояла. А уж как в себя пришла, как осознала случившееся-то, уж разозлилась-разгневалась. А в запале чего только не наговоришь, вот и сказала ему: «Глаза б мои не видели! И не смей приближаться ко мне больше!» Он ей в ответ: «Сама за мной бегать будешь. Первый я у тебя, забыть не сможешь». А она: «Жених у меня есть, жених! А ты катись колобком, ирод плешивый, умертвие безмозглое!»
– И что, был жених? – ахнула Видана.
– Был, а как не быть-то, Василеночка девка видная была. Глаза – как поле васильковое, брови соболиные, а улыбкой весь свет согревала. Да что я рассказываю, не больно-то и изменилась Василеночка.
– А дальше-то что? – у меня просто дух захватывало от этой истории любви.
– А дальше, – домовиха щеку подперла кулаком и продолжила: – А дальше началося. Откуда ни возьмись напасти всякие на школу полезли. А Василеночка только пост Верховной получила, гордилась вся, аки монетка медная сверкала. А тут нежить! Ну как первое умертвие в школу-то вломилось, ведьмы его утихомирили, а Василена на метлу да в министерство, стало быть, некроманта звать. И вот вбегает вся растрепанная в приемную, а ей там ласково: «Ну вот, я был прав. Уже и бегать за мной начала!» Так и узнала, кто у нас пост заместителя главного занимал. Разозлилась, конечно. «Тьфу, – говорит, – на тебя, ирод плешивый! Мне дежурный некромант надобен!» А он ей: «Я за него!»
– И что? – Любава даже жевать перестала.
– А что, приехал он, некромант, от умертвия избавил и ласково так Верховной-то: «А чайком у вас тут не угощают?» Уж напоила его чаем, сама едва зубами не скрипит. А он-то: «С утра, – говорит, – ничего не ел…» И обедом накормили, апосля ужином, а за ужином некромант скромненько так говорит: «Василеночка, выходи за меня замуж».
– И-и? – разом выдохнули мы.
– И пропал мой лучший сервиз, а некромант насилу ноги унес, – ответила Матрена, посмеиваясь. – Токмо на прощание, уклоняясь от супника, так сказал: «Сама придешь!» От чайничка не уклонился… И понеслось: то умертвие, то кладбище, то потоп, а то жених Василеночки, который с практики-то вернулся, обе ноги сломал.
– Как сломал? – не поняла я.
– Случайно. Шел, значит, к Василене, с цветами и кольцом, все как полагается, да не дошел… Василеночка его ждала, ждала, не дождалась, за ним ведьм послала, а он у целителей, в состоянии нестояния. Да кто побил – говорить отказывался. Но Василена догадалась, на метлу вскочила и прямо домой к этому. А там ее ждали-выглядали – стол накрытый, свечи зажжены, постель в лепестках роз…
– И?
– И ничего у некроманта не вышло. Василена как поняла, к чему все движется, села и заплакала. Долго ревела, он ее и пожалел. «Люблю, – говорит, – больше жизни тебя. Да коли тебе не люб, неволить не буду». А она гордая была, на метлу да восвояси.
– И все? – не поверила Белинда.
– Да какое там, – тетя Матрена вздохнула, – только начиналось. С женихом-то ничего у нее не вышло, честно призналась, что не люб ей. А про того, кто люб, и думать не хотела.
– А он? – вот ни в жизнь не поверю, что маг взял так просто и отступил.
– А он как вызнал, что нет у Василеночки больше жениха, так по новой началось. Встанет Василена утром, а от ее комнаты лепестки роз путь устилают. Выйдет на порог – умертвия с букетами да любовными посланиями, а спать ляжет, так под окнами о ее красоте песни на все лады поют.
– И что она? – Рогнеда сидела с мечтательным видом.
– Она, знамо дело, злилась. Уж как злилась-то… а послания все до единого сберегла. Но до некроманта ни-ни! И она гордая, а уж он-то! Так они год промаялись, с гордыней-то своей. А потом не выдержал он – поднял все кладбище, да к школе-то и направил. И вот идут умертвия по дороге, переполоху было, ни в сказке сказать ни в песне описать, да только дошли мертвые до ворот и как заорут: «Ведьма ты безжалостная! Совести у тебя нет!»
– Ого, – только и сказала я.
– А то! Такого наговорили, а Василена стоит, краской заливается, губы кусает да месть выдумывает. Так и выдумала, месть-то – пошла маме письмо писать. А умертвия как затянули песни, одна другой хлеще. Было там и «Сердце у тебя каменное», и «Всю душу вытрепала», и много чего еще. И без перерыва. Тут уж прибыла Варвара Еремеевна, а она баба злая, и не смотри, что дочь василечек. Как повидала то безобразие, ух и разгневалась. Да слова заветные знала, с тем умертвий восвояси-то и отправила, а сама на метлу да к некроманту. И потянулось время ожидания – день нету, другой нету, на третий прилетела метла, с запиской от Бабы-яги… тьфу ты, Варвары Еремеевны. А в записке грозный вопрос: «Ты пошто над мужиком измываешься?» Ну Василена на метлу, да и полетела мать выручать. К некроманту ворвалась – глядь, кругом бутылок не сосчитать, маман осоловело улыбается, а воздыхатель смотрит на Василену – и дыхание задержал. Ну, Варвара Еремеевна баба умная, да и засекла, что и дочь к зятю будущему неровно дышит. Тут же поднялась, свою метлу забрала и так молвила: «Вы туточки сами разберетесь!» И улетела. А молодя-то и разобрались, уж так разобрались. Дом едва устоял. И жить бы им поживать, так нет же, некромант еще молодой да глупый был, он-то и сказал: «Все, Василена, сама пришла, я не неволил, а уж отпустить не могу, извиняй». И зря он ей это сказал, все ему ведьма припомнила. Да так разошлась, что в пылу ссоры наговорила и про то, что не люб ей, «чтоб глаза мои не видели», и про то, что он ей вовсе не нужен. С тем и улетела. А он в отставку подал да на войну ушел. Василена как узнала, побелела вся, в обморок хлопнулась. Так и выяснилось, что ребятенка понесла. И потянулись дни, недели, месяцы. А Варвара Ереемеевна как про дитенка вызнала, прилетела, на бледную дочь смотрит и гневно так кинула ей: «Довыпендривалась?!»
– Ой, – только и сказала я.
– Вот так, – Матрена вздохнула. – Варвара Еремеевна, говорят, за зятьком приглядела, ни царапинки не приобрел, все, за что ни брался, во всем удача была. А как вернулся – пост министра и получил. Василена к тому времени на восьмом месяце была. Да гордость же, ничего ему не сказала. Некромант первый не выдержал – прислал голубя с письмом, а там всего два слова: «Люблю тебя». Василена, недолго думая, ему послание шлет: «Сама прийти не могу… и дело не в гордости». А он ей: «Будь проклята эта гордость… Василеночка, можно я приеду?»
– А она? – Бажена слезы утирает.
– Она ему: «Приезжай, но знай – я теперь толстая и страшная».
– А он? – Василиса ногти грызть начала от нетерпения.
– А он: «Лечу!» И прилетел на коне крылатом, с цветами, конфетами и кольцом. К школе подлетел, на порог соскочил и пошустрее, чем крылатые демоны, по лестнице взбежал. В кабинет к Верховной ворвался, да так на пороге и замер. Смотрит на нее, улыбается и укоризненно так говорит: «А говоришь, толстая стала, да мне все равно, Василеночка!» Василена Владимировна учительский журнал отложила, осторожно так стул отодвинула и медленно встает. Она встала, а некромант сел. Прямо на пол. На живот смотрит, слово выговорить хочет, а не может никак.
– Так и молчал? – спросила Ярина.
– Ага. Отпаивать пришлось. Но уж как отпоили, тут мужицкий-то характер и проявился. Встал, грозно на Василену смотрит и молвит: «Я, – говорит, – подожду, пока родишь, да с годик, пока выкормишь, а потом как возьму розги, Василеночка, и начну кое-кого воспитывать! Ты чем думала, ведьма? А если бы меня убили, что ж, мой ребенок бы без отца рос? А если бы я, дурак гордый, на другой женился?» А она на него смотрит, глаза полные слез от обиды, да ругал-то справедливо. Но гордость же, и понеслось ему в ответ: «И что, не вырастила бы? Да кому ты нужен, некромант приблудный?»
– Ой, – это опять я.
– Молодые да глупые были, – Матрена хитро улыбнулась, – но тут теща вмешалась. Она как раз прилетела, к дверям подошла, а там новый скандал разгорается. Ну Варвара Еремеевна долго не думала и кулак дочери показала внушительный. И грозно Василене при всех высказала: «Перед милым ерепенишься, а потом почитай каждый день ревьмя-ревешь, пока никто не видит». Некроманту большего и не надобно было. Он на Василену смотрит и тихо так: «Ты меня любишь?» Ответ в ее глазах и прочитал. С тех пор и неразлучные. Вот…
Мы сидим, слезы утираем, ну прямо такая любовь, дух захватывает!
Но тут Рогнеда:
– А через год он про розги вспомнил?
– Какие там розги, – Матрена рассмеялась, – он через месяц у нее в ногах валялся и просил прощения за все на свете.
– Это когда?
– Да как роды-то начались, а он все поприсутствовать хотел. С тех пор стоит ей охнуть да за живот взяться, как главный белеет и все на свете разрешает.
– Ну не все, – мы с девочками переглянулись, – не действует уже на него метод проверенный.
– А что там с родами было-то? – любопытно все же.
– Да знамо что – Василена замуж-то вышла, но Верховной осталась, и повелось так: муж с работы приходит, а жена мало того что на сносях, так еще и дома ее нет. Вот он с работы – в школу и мчит, злой, как демон. А она все не унимается – дел-то у Верховной много. Вот однажды он ее дома ждет-пождет, уж и вечер, а Василены нет. Разгневанный примчался, а она, животик рукой придерживая, резвенько так по лестнице вверх – до последнего денечка бегала. Некромант как увидел, сначала за сердце схватился, потом сорвался на крик. Василена стоит, хмурится и вдруг «ой» – и по стеночке сползать начала. Пришло, значит, времечко ребеночку на свет выходить. Ну ведьмам-то не впервой роды принимать, подбежали, подхватили, в родильное отделение повели. Да только куда ж влюбленному мужику объяснять, что пока схватки идут, женщине лучше ходить. Он ее на руки хвать – и понес, а она орет: «Пусти, ирод окаянный!» Куда там… сам отнес, давай сам раздевать, обезболивающих заклинаний на нее наслал тьму-тьмущую, одновременно послания всем известным целителям с требованием прибыть немедленно, а то убьет к чертям собачьим, потом воскресит и опять убьет, некромант же. Насилу вытолкали, и то благодаря Варваре Еремеевне. Да он под дверью-то остался и началось – она кричит, он под дверью стонет, чуть волосы на голове не рвет. Ну первые роды, они, как водится, трудные, сутки Василеночка и рожала. А он сутки не спал, не ел, сидит под дверью и чуть не воет. А как ребеночек вышел и первым криком мир поприветствовал, и вовсе сознание потерял. Но потом оклемался, ребенка, правда, на руки взять боялся, стоял только да восторженно смотрел, опасался, что вред причинит ручищами-то своими. Но уж Василеночку поцелуями всю осыпал и руки целовал, и благодарил, и за все на свете винился, и за то, что делал, и за то, что не делал. Вот оно, что любовь с мужиками-то делает.
– А целители? – вспомнила Рогнеда.
– Да кому они нужны-то? Их с порога школы восвояси погнали. Роды процесс естественный, тут в природу вмешиваться нежелательно, да и роды прошли легко для первородки-то. А потом пришлось некроманту опять на горло гордости наступать и переселяться в школу. Оно как – ребятенок малехонький, а кто ж за ним да молодой мамочкой лучше нас, домових, присмотрит?
– И главный согласился?
– А то! У нас младенчик и не болел-то ни разу, а Василене только на кормление носили. Зато купал Родомира главный сам. Кажин вечер домой являлся вовремя, да и купали с Василеночкой. Мы-то аж замирали, как он ручищами своими младенчика берет да в ванночку опускает, но папаша аккуратный получился, бережный. Да что я вам говорю, вы деток Верховной сами видели.
Видели, как не видеть. Девочки у нас в школе учились, Иари девять, Диане двенадцать, Родомиру пятнадцать, уже большой совсем.
– Какая любовь, – Бажена завистливо вздохнула, – мне бы так…
– Ой, деточка, – тетя Матрена рукой махнула, – таких мужиков, как наш главный-то, раз-два и обчелся!
– Это точно, – разом издали все мы.
И тут в двери постучали. Любава первая открывать пошла, двери распахнула, а там стоят два мага, хмурые такие, злые. А как запах пирожков учуяли, то и глазами голодными на нас смотрят. И тут тетя Матрена в наступление пошла:
– Кто такие? – грозно вопрошает.
Парни переглянулись и как-то совсем неуверенно тот, что справа, ответил:
– Мы адепты Мраек и Лонжи, пришли к адепткам Варваре и Людмиле для написания практической работы…
– А-а-а, – тон тети Матрены изменился сразу же, – так что ж в дверях-то стоите? Проходьте, мойте руки да садитеся вечерять. Девочки, чего молчим?
Через минуту боевые маги уплетали суп под увещевания тети Матрены, в то время как мы совещались, где ставить рабочие столы. Было решено использовать обеденный, ибо места было маловато. Еду сдвинули, Матрена нам скатерку постелила, и сели за домашнюю работу.
Работы у нас было много, нужно было переписать всю лекцию, которую нам некроманты сорвали. Начали сличать записи, кто что успел внести в список.
– Вы так слаженно работаете, – заметил адепт Мраек, жуя пирожок.
– А как иначе-то, – ответила за нас тетя Матрена, – в единстве сила.
В двери постучали. Появились еще четыре адепта, потом остальные подтянулись. И как-то нам только парни достались. Но ничего, всех накормили, чаем напоили, и сели девочки работать каждая в паре. Только я сижу одна-одинешенька. И вот стоило себя пожалеть, в дверь опять постучали. Я уж думала, Лин пришла, оказалось – Ташши.
– Привет, – и челку, на глаза упавшую, сдул, – раз у вас плюшки черствые, я торт принес.
И протягивает коробку необъятную. Я такое даже поднять побоялась.
– Спасибо, – говорю, – а чего такой большой?
– Так вас же много, – и некромант весело улыбнулся.
Я посмотрела на его челку, которая со лба все равно на глаза лезла, и тоже улыбнулась. Ташши вошел, торт на стол отнес и, увидев магов, удивленно спросил:
– Ого, это кто вас так?
– Профессор Лорски, – ответил один из боевых магов, – а ты какими судьбами?
Пока парни руки друг другу жали, Матрена вошла, увидела торт, изумилась, полезла крышку снимать. А как сняла, мы все тоже изумились – торт был огромный, в виде кургана, весь в кремовых завитушках, а сверху всего насыпано, от орешков и изюма до цукатов и вишенок.
– Это сколько ж чаю для него надобно? – задумчиво проговорила домовиха.
Но тут Ташши нас всех удивил, воскликнув:
– Тетя Матрена? Вот уж не думал вас тут увидеть.
– Ташшунчик! – в свою очередь, закричала домовиха, спрыгнула со стула, на который забралась, чтоб на торт поглядеть, и бросилась обнимать некроманта. – Ой, а вырос-то как, вырос! Гляди, жених уже! И на дядю-то как похож!
– Ой, – Рогда даже рот ладонью прикрыла, – точно, на главного похож!
И все ведьмочки на некроманта уставились. Ташши несколько смутился и так осторожненько проговорил:
– Я Ташши, всем привет.
– А-а-а, – дошло вдруг до одного из боевых магов, – вы же наши имена не знаете!
И начали все знакомиться. Правда, мы имена особо с первого раза и не запомнили, потом переспрашивали. В это время в двери опять постучали. Я на правах бесхозной пошла открывать. Едва дверь распахнула, попала в крепкие объятия. И меня сначала сжали, потом в обе щеки расцеловали, а затем нахально спросили:
– Ждала?
Ответил за меня Ташши:
– Да, Никас, только тебя тут и не хватало!
Некромант меня тут же отпустил, прокашлялся и вежливо произнес:
– Всем добрый вечер.
От одного из боевых магов донеслось едва слышное:
– Самоубийца…
– Это кто сказал? – гордо вопросил Никас.
В ответ тишина. Маги и ведьмочки увлеченно выполняли домашнее задание. То есть маги себе что-то ломали, а потом с помощью ведьмочек это исцеляли и ход работы записывали.
– Ты проходи, – я подтолкнула Никаса в комнату, – сейчас чаем напою, посиди пока с Ташши.
– Что такое чай? – вновь осмелел некромант. – Я такого вина принес, закачаешься!
И зря он это сказал!
– Шо?! – прозвучало гневное, и тетя Матрена вновь явилась. – Ты шо молодым девкам принес, упырь кладбищенский?