Он поверил. Именно сейчас. В этот момент он поверил Лизе. Допустил и принял за аксиому, что никто ее не посылал к нему. И передавать ей нечего, потому что сама Лиза приехала. По своей воле. Может и не очень радуясь этому факту, но не могла или не хотела иначе.
Офигеть, какое удачное он нашел время для анализа ситуации, но Калиненко очень четко именно сейчас все в ней уловил. И тоску, которую Лиза душила и прятала. И забытую, пережитую обиду, напополам со злостью. И принятие. Несмотря на это все, готовность дать ему то, что Калиненко захочет взять. Но кое-что в Лизе и поменялось. Неуловимое, но очень важное.
То, что заставило его широко усмехнуться, когда эта малявка полностью открыла глаза и насмешливо уставилась на него, вздернув брови:
- Возраст сказывается, да, Дима? – вызывающе прошептала она. – А у меня «виагры» нет. Что будем решать? – притворно вздохнула эта язва. И еще раз пошевелила бедрами.
При этом ее груди так проехались по его груди, что кому там та «виагра» уже была нужна? И все настроение вернулось одним махом. Расхохотавшись, он вновь жадно впился в ее губы, и чуть не навалился на Лизу всем телом, хоть и упирался одной ладонью в стену за ее головой.
- Не дерзи, девочка, - еще глубже толкнувшись в ее тело, Дима чуть прикусил мочку уха Лизы. – Мала еще, на меня наезжать. Ща проверим, что и на ком тут сказывается, - все еще веселясь, «пригрозил» он.
Лиза улыбнулась, опять запрокинув голову. И вдруг застонала. Тихо и протяжно.
- Да…
А ему понравилось. То, что она погрузилась в процесс полностью. И, похоже, не только у него в последние годы не было нормального секса. Дмитрий провел пальцем по ее все еще усмехающимся губам, продолжая двигаться внутри отзывчивого и упругого тела Лизы. Уже не так неистово, суматошно и бешено.
Это веселье помогло ему взять себя в руки настолько, насколько он был способен в этот момент. И погружаться чуть более плавно. Неожиданно, Лиза задышала часто-часто, оттолкнулась от дурацкой стены и прижалась к нему, обхватив руками, ногами, притиснулась. Всхлипнула и задрожала всем телом. Реально всем. Каждой мышцей.
Не то, чтобы Калиненко ставил это себе за цель с первого раза, но ощутил конкретное удовлетворение от мысли, что Лиза кончила. Да еще и так вовремя. Он сам держался на последней грани. И этой чертой оказался оргазм Лизы. Уткнувшись лицом в ее шею, Дима лихорадочно сжал ее бедра руками, вскидывая чуть выше. Толкнулся раз, второй. И сам хрипло застонал, ощущая, как его накрывает такое долгожданное удовольствие, принесшее телесное облегчение.
Воздух из легких так и вырывался с хрипом. Причем, у них обоих. Ему было лень что-то говорить. Да и смысла в привычной дребедени и одобряющем похлопывании по щеке или попке Калиненко не видел. Для себя он уже все решил. Потому как, если его жизнь чему-то и научила, макнув по макушку в дерьмо, так это тому: что и кого надо ценить и держать около себя, чтобы опять подняться и удержаться на своем месте. И человеку, который, несмотря на грязь, в которой Калиненко его вывалял, остался ему верен (морально, его не интересовало на самом деле, сколько и каких мужиков у Лизы было за это время. Теперь точно никого не будет); который готов выложиться для тебя по полной, не потому, что ты давишь, а потому, что сам человек хочет так сделать – такому человеку, определенно, стоило находиться рядом. Преданность Калиненко ценил. И умел этим дорожить. Тем более после срока на зоне.
Один раз его баба предала. Калиненко урок заучивал с первого раза. Ему сейчас был нужен надежный тыл. В любом смысле и сфере. И Лиза этому определению, похоже, соответствовала. Чего только стоит то, что при всем том, что случилось, при всем их прошлом, Лиза не сломалась и не превратилась в тряпку. Не пресмыкалась перед ним. Дерзила и посылала. И в то же время, помогала.
Сильная. То, что раньше он в ней не заметил. Проглядел, увлекшись ее свежестью и влюбленностью.
Плевать ему было на то, что она себе думала и какие планы строила на будущее. Теперь он это самое будущее решал и определял. Пусть Лиза еще об этом и не догадывалась.
Последний раз глубоко вдохнув, он оттолкнулся от стены, освобождая ее от веса своего тела.
Лиза смотрела на него. Спокойно. Не то, чтоб счастливо, но довольно.
Хорошо. Калиненко это устраивало.
Он открыл рот, но тут по квартире разнесся трезвон дверного звонка, обрывая все, что Дмитрий собирался сказать. Лиза насторожилась и, похоже, не заметив этого, крепче вцепилась в его руки.
- Это Казак, вещи привез, - Дмитрий полностью выпрямился, опустил ее с машинки. – Я ему открою. Мойся. – Он посторонился, освобождая ей дорогу к ванной.
Лиза, которая скривила ехидную гримасу, когда он упомянул Виталю, вдруг глянула на него едва не волком. И отступила, хоть в ее ванной не особо и разгуляешься, если честно.
- Не беспокойтесь, Дмитрий Владленович, залета не будет. У меня справка есть. О бесплодии, - почти выплюнула она.
И если бы взгляд убивал, Калиненко свалился бы на пушистый коврик дохлым.
Хорошо. Его прокол. Дима эту фразу вспомнил. И принял удар. Но ответить – не дал повторный звонок. Казак становился настойчивым. Того и гляди, с пушкой ввалится, выбив двери, проверять – все ли у него нормально.
Нахмурившись, Калиненко схватил первое попавшееся полотенце, обмотался. И сумрачно глянул на разозленную Лизку:
- Мойся, - повторил он, уже выходя из ванной.
А себе сделал мысленную зарубку все позже у нее выяснить. Потому как злость и гнев в голосе Лизы звучали явно глубоко лично и выстрадано. Да и беременность когда-то точно была. А вот по дому никакое дите не бегало, и с криком: «папка!» не кидалось ему на шею.
Не то, чтобы Калиненко вдруг возжелал отцом стать. Господи помилуй. Но что-то в ее поведении сейчас зацепило. И выводы сами собой сложились, ведь тогда он ее и отправил на аборт…
И таки да, надо было как-то серьезней о предохранении подумать до того, как на нее набросился. Правда, так как считал, что ее подсунули ему – левым делом решил, что Лиза сама о таком подумала. Очевидно, нет. И ложиться под него, ожидая Калиненко там, на дороге, она точно не планировала. Что ж, не одного его сегодня ждали сюрпризы.
Ладно, сейчас с Казаком все обсудит по делам, новости выслушает. А потом Лизу расколет. И все решит.
ГЛАВА 3
- Ну, здравствуй, батя, - Виталя со смехом в глазах осмотрел его с головы до ног и откровенно ухмыльнулся. – Ты, прости идиота. Я тебе шмотки притащил, а ты, судя по прикиду, баб ждал. Ну, протупил, признаю. Надо ж было сказать…
- Прекрати выделываться, - Дмитрий и сам ухмыльнулся, искренне радуясь другу, хоть и не так давно они виделись. – Батя знает, что говорит, нечего отсебятины додумывать. Заходи, чего в дверях застыл?
Ухватив Казака за плечо, он затащил его в небольшой коридорчик Лизкиной квартиры, искренне и с чувством хлопнув Виталю по спине. Коротко обнял за плечи одной рукой.
- Блин, - Виталя аж крякнул от этого «приветствия», - не, чувствую, надо было все же девок притащить. С ними бы и обжимался, - подмигнув, он растер плечо, но и сам в ответ обнял Диму не менее сильно и радушно.
Позади громко и зло хлопнула дверь ванной, и раздались шаги. Судя по звуку, Лиза пошла в кухню. Виталию она точно не обрадовалась. Раздражение просто-таки вибрировала в звуке этих шагов, которые Лизка «печатала» по паркету. Туфли она надела, что ли? Или голыми пятками так топает, чтоб до них дошло, какое именно у нее настроение?
Калиненко стало почему-то весело.
Услышал и просек реакцию хозяйки квартиры и Казак. Его ухмылка тоже стала шире:
- Хотя, вижу, ты и сам времени не терял и с бабами разобрался.
Насчет «разобрался», это друг явно поторопил события. Да и не с руки Дмитрию было сейчас обсуждать именно это, стоя посреди коридора в одном полотенце.
- Хватит языком ляпать, - еще раз хлопнув друга по плечу, завершил Калиненко тему. – Вещи?
Виталя молча протянул ему раздутый пакет, но понимающую ухмылку с лица не стер. Димка в шутку дал ему подзатыльник, чтоб не зарывался и знал свое место. И проигнорировав шутливо-обиженное:
- Батя, за что?! – протянутое басом Казака, забрал этот пакет и пошел в сторону гостиной, чувствуя себя здесь хозяином.
- Для профилактики. Расслабился тут, - бросил он через плечо, вывалив содержимое пакета на диван. – Совсем уважение и страх потерял.
- Б-а-тя, - уже явно издеваясь, заискивающе, протянул Виталя.
Так, что Калиненко не выдержал, усмехнулся искренне.
Сто лет не слышал, чтоб Казак говорил так. Собственно, кроме Витали его никто так и не называл. Не имел права. Хотя, ясное дело, и Витале он отцом не был, скорее старшим братом. Но как-то так уж повелось между ними, что чуть ли не с первого дня знакомства, когда Виталий был еще сопливым пятилетним пацаненком, он стал звать его «батей». Настоящего отца у Витали не было. Был, вероятно, какой-то мужик, который обрюхатил вечно пьяную и не благонадежную мать Казака, но кто он и откуда – так и осталось неведомой тайной прошлого этой самой матери. Позор и пятно на репутации всего дома, в котором жила семья Дмитрия.
Сам Калиненко был на пять лет старше Виталия. Их семья могла бы служить примером образцовой семьи страны советов. Отец – отставной военный, майор, переведенный в запас в связи с ранением, но преданно служащий Отечеству на ниве областного военкомата. Мать - учитель литературы в старших классах, образцовая хозяйка, у которой в квартире все всегда стояло на своем месте, а слава о кулинарных умениях разошлась далеко за круг непосредственных знакомых. И он – сын и гордость, отличник учебной и спортивной подготовки уже в свои десять. Все окружающие восхищались и тайно завидовали семье Калиненко, навряд ли имея представление о том, почему именно жена и сын так стараются не разочаровать главу семьи. У Дмитрия до сих пор остался один небольшой белесоватый рубец на лопатке, и еще один шрам в области поясницы, больше напоминающий ямку после стольких лет. Отец любил «воспитывать» сына, используя при этом широкий кожаный ремень, с тяжелой металлической бляхой. Бил, проверяя, достаточно ли мальчишка сильный для того, чтобы носить его фамилию. А если Дмитрий не сдерживался и тихо стонал или начинал плакать, приходил в бешенство. В таком случае он мог бить его несколько часов: рукой, наотмашь, или все тем же ремнем. До потери сознания. Потом макал головой в ванну, полную холодной воды, и стоило сыну прийти в себя, принимался за «воспитание» по новой. Мать в этот процесс никогда не вмешивалась, она трепетала перед мужем, в принципе не смея перечить ему. Да и сама, порой, получала свою долю «воспитания» и обучения послушанию в браке.
Так что Дмитрий вроде и видел, и знал, что в их доме живет и растет какой-то мальчишка. Бегает в оборванной и неряшливой одежде, часто попрошайничает, прося у соседей хоть кусок хлеба, когда мать уходит в очередной запой. Но ему, полностью поглощенному задачей не разочаровать отца, презирающего слабость и поражение в чем бы то ни было, не имелось дела до этого мальчишки.
Но в один день все поменялось. Когда Дмитрий: злой, обиженный, пылающий внутри придушенным гневом, сбежал от отца, ни за что избившего его в тот вечер. Да, не так сильно, как мог. Но ведь он и не заслужил ничем. Просто отец вернулся злым с работы и сорвал эту злость на Димке, прилежно делающем дома уроки. Вот и несся он к убежищу всех пацанов двора – посадке за гаражами, ощущая бессильную ярость в душе и пекущую боль в спине от отцовских побоев. Не плакал, давно отученный от подобного проявления слабости, а искал способ хоть как-то выплеснуть эмоции, разрывающие его грудь. Потому даже не поинтересовался причиной, увидев потасовку дворовых пацанов, влетел в самую гущу, размахивая кулаками направо и налево. Не особо разбирая, кому под дых дает, и чей нос разбивает.
Дрался Димка зло, сосредоточенно, сгоняя собственную злость и гнев на том, кто подворачивался под кулак, точно как папка. За его физической подготовкой отец тоже следил, так что силы и выносливости ему было не занимать. И пусть Димке тоже заехали в нос и поставили фингал под правым глазом, именно он в итоге, стоял над тремя пацанами, с которыми не раз гонял в футбол на школьном поле. Им, вытирающим разбитые носы, потирающим уши и ребра, похоже, было совсем невдомек, с какой стати приятель их так отмутузил? А среди этих пацанов, и сидел совсем малой Виталий, которого и пинали пацаны до его появления, оказывается. У мальчишки тоже был фингал под глазом, порвана грязнющая футболка, и так, видно, доживающая свои последние дни, а из разбитой губы сочилась кровь. Но мальчонка не плакал. Зло и настороженно смотрел на своих обидчиков, периодически кидая на Димку робкие взгляды, немного неуверенные и полные непонятной самому Димке надежды.
Черт знает, что его дернуло взять пацаненка под свою защиту. Наверное, ему надо было оправдание и перед приятелями, и перед отцом в ближайшем будущем, ведь домой все равно придется возвращаться. Вот он и пробубнил:
- Не трогайте пацана. Иначе, со мной будете иметь дело. – После чего глянул на самого мальчишку. – Тебя как зовут?
- Виталя, - пацаненок не удержался, все-таки хлюпнул носом.
- Не реви, казак, атаманом станешь, - автоматом повторил он то, что ему самому отец говорил, вытягивая из холодной воды в ванной.
Хоть и понимал мелкого: угар драки начал утихать, ярость выплеснулась и теперь прекрасно ощущалась, как болит спина от побоев отца и пульсирует отекший глаз. Но только сжал челюсти, сдерживая рвущийся сквозь зубы стон, когда наклонился и помог подняться Витале.
- Пошли, умоемся, - утерев рукой кровь, сочащуюся из его носа, велел он мальчишке.
Развернулся, и потянул его за собой, направившись в сторону их дома.
Отец, уже явно успокоившись, даже одобрил то, что сын защитил младшего ребенка, восстановив справедливость. Хорошо проявил себя перед людьми. Не струсил. Скупо похвалил Димку.
Так он и взял шефство над мальчишкой.
Виталя с того дня стал тенью везде следовать за старшим товарищем, потихоньку перенимая привычки и манеру вести себя, подражая в упорстве и настойчивости. Отдавая всю преданность и привязанность, которая больше никому и не нужна была. А спустя какое-то время, стал звать «батей».
Парни во дворе, и без того уважающие Диму, имеющего такого отца, побаивающиеся упорства и бескомпромиссности младшего Калиненко в любой драке, готовности идти к победе любой ценой – в шутку стали передергивать это обращение, тем не менее, без насмешки даже с каким-то уважением.
Так он стал «батяней» почти для всех.
Годы шли, парни росли, менялась и обстановка в государстве. А это как-то не менялось. Люди вертелись, тянулись к нему, привлеченные силой и четкой уверенностью «батяни» в том, что он никогда не ошибается и всегда точно знает, что и зачем делает, какой курс выбирает. А уж когда «Любэ» грянуло своей нетленной песней, все парни, как сговорившись, перекрестили Калиненко из батяни - Комбатом.
Тем более что он один из них всех действительно отслужил в армии. Отец даже слышать ничего не хотел о каком-то ином пути для своего сына. Правда потом, поняв, куда сына тянет и на какой вектор тот свернул, не гнушаясь ничем – сам оборвал все контакты, и матери не давал общаться с сыном.
Годы бежали дальше, официально батяня-Комбат давно трансформировался в Калиненко Дмитрия Владленовича, точно зная, чего хочет от жизни получить. Люди рядом менялись, подбираясь по необходимости и выгоде, по полезности, преданности и возможности их контролировать. И только Виталя так и остался рядом, единственный человек, которому Дмитрий до сих пор, даже после срока, доверял на сто процентов. И только он продолжал звать его батей.
- Ну так, - наблюдая за тем, как Дмитрий натягивает джинсы, Виталя посматривал по сторонам, приглядываясь к квартире. – Лизка призналась, кто ее подослал? Я порылся, ясное дело, пока по верхам в ее жизни, вроде явно она ни с кем не связана. Но с какой стати…
- Никто ее не присылал, - зная, что прав, прервал друга Дима.
Взял свитер, встряхнул, расправляя ткань.
- А что, она тебе счет выставить после этих лет решила? Ущерб требует возместить за попранную девичью честь? Чего появилась? – явно растерявшись, уточнил Казак.
- Я сам с ней разберусь, - он натянул свитер через голову. – Она нам не помешает. Наоборот, даже… Блин, Виталя, а носки? – не обнаружив искомое, Дима с претензией глянул на друга.
- Угу, - не убежденно хмыкнул Виталий, видимо, прекрасно помня, что и раньше батя, на его взгляд, чересчур благоволил к этой девчонке. – Не помешает. Ага. Там, в пакете носки, - он махнул рукой. – Когда перебираться будешь?
- Пока глупо, пару дней бы осмотреться. А здесь меня вряд ли пасти будут.
- Логично, - не мог не согласиться Казак. – А Лизка не против, что ты у нее обоснуешься?
Дима передернул плечами, показывая, что его это не особо волнует. Да и не сомневался он: раз еще не выставила за двери, то и сейчас вряд ли погонит.
– Осмотрю я пока твои новые хоромы, батя, - снова хмыкнул Виталя, - с Лизкой поздороваюсь… - насмешливо протянул он.
- Казак, - с предупреждением кинул ему вдогонку Дима, натягивая носок.
Но не останавливал, знал, что друг предупреждению внял и сильно доставать Лизу не станет. Хотя, как ему казалось, друга еще ждал сюрприз. Девчонка уже совсем не та, что была раньше. И уж если ему сумела язвить в ответ, то и Казаку, наверняка, наезда не спустит.
У нее дрожали руки. Ноги тоже стояли не очень твердо, и Лиза навалилась на кухонную стойку, чтобы стоять нормально. Ее разрывали противоречивые эмоции и оттого, судя по всему, никак не удавалось крепко ухватить кухонный нож, чтобы разрезать ранее замаринованную курицу.
Бас Виталия, прекрасно слышимый из гостиной, раздражал. Вносил еще большую сумятицу в чувства и мысли Лизы, которые и без того не радовали логической обоснованностью и последовательностью.
Она не любила этого человека. Не любила предвзято и не обосновано. Она была на него обижена. Потому что он всегда давал ей понять – кто она и где ее место. Под насмешливым взглядом Виталия, та, девятнадцатилетняя Лиза, всегда чувствовала себя «подстилкой», «одной из девок».