Александре вспомнилась огромная белая дворняга, встретившая их с Дидье во дворе, сразу по приезде. Во время вчерашней прогулки с Симоной по парку пес не показывался.
— А ваша собака? — решилась спросить она. — У нее белая шерсть.
Но эта скромная версия также была отвергнута — пса, как выяснилось, завели как раз после этого загадочного явления, для охраны. Впрочем, пес оказался на редкость ленив и все время проводил либо за едой, либо во сне. Он жил в сторожке у Жанны и вылезал оттуда, чтобы приветствовать гостей или подлизаться к хозяевам.
— Собака тут ни при чем, — вздохнул Пьер. — Да в тамошнем болоте такая большая собака увязла бы. К тому же наш Люка обычно делает всего несколько шагов, от миски к подстилке. В парк он никогда не забредает…
— Он боится туда ходить, — бросила Симона. — Ни разу там не был с тех пор, как Жанна его привела из деревни.
И это замечание произвело на Александру самое сильное впечатление из того, что было ею услышано. «Люди могут напридумывать себе, что угодно. Но собака чувствует иначе. Она видит то, что видит, чует то, что чует. И если большой сильный пес ни разу не поддался искушению поразмяться в парке, это чего-нибудь да стоит!»
— Ну… а что-нибудь еще случалось? — Александра задала вопрос, сделав легкий нажим на слове «еще». — Ведь ничего страшного не произошло?…
— Ничего… — с горечью ответила Симона, — ничего особенного не случалось и ничего страшного не произошло, вы правы. Но я не могу по-прежнему радоваться своей покупке… Этот парк, этот склеп, который мы никак не можем восстановить… Он словно заколдованный! И эти сфинксы, которые ни за какие деньги нельзя было купить у Делавиня и за которых теперь уцепилась Натали…
— Почему вы думаете, что, если сфинксы вернутся на прежнее место, вы больше не будете бояться этого парка? — задала прямой вопрос Александра. — Они ведь имели чисто символическое значение стражей ворот, к тому же совсем не христианское… Намного лучше оставить их там, где они есть, раз уж за них так держатся в «Доме полковника».
— Сфинксы должны вернуться на прежние места и охранять склеп, — упрямо повторила Симона. — Они были поставлены не зря. Их присутствие в «Доме полковника» принесло несчастье тому дому. Их отсутствие здесь приносит несчастье нам.
Она произнесла эти слова так веско, что Александра не решилась ее разубеждать. Художница поняла, что ни один рациональный довод не устроит хозяйку новенького роскошного особняка, в который было вложено так много денег и так мало смысла.
— Я сожалею, что вы не можете договориться с Натальей, — только и сказала она.
В коридоре послышались шаги. Вошла Жанна и с непроницаемым лицом поставила на стол другой кофейник, из носика которого поднимался пар. Пьер раздраженно бросил ей:
— Где ты запропала?
— Так… Задержалась, уж извините. Собака сдохла.
Скрестив руки на груди, служанка стояла неподвижно, тощая, плоская и прямая, словно деревянная скульптура из готического собора, и оглядывала пронзительно голубыми глазами всех собравшихся за столом.
— Люка умер?! — воскликнула Симона. — Отчего?
— Кто знает, — сквозь зубы ответила Жанна. — От своей смерти, вот отчего. Если вам любопытно, идите, посмотрите. На террасе лежит, под задней дверью, со стороны парка. Как его туда занесло?
Пьер торопливо отпер стеклянную дверь, ведущую на заднюю террасу, и выбежал наружу. Симона, сдавленно ахая, последовала за ним. Александра, остановившись на пороге, наблюдала, как супруги склоняются над трупом собаки, тормоша пса, окликая на все лады. Она видела вытянутое, казавшееся непомерно длинным тело, и ей было ясно — собака мертва и успела окоченеть.
Жанна тоже остановилась на пороге и с равнодушным видом громко комментировала происходящее:
— Утром, когда я пришла из деревни, он не выбежал мне навстречу, как всегда делал. Я решила, что он вчера объелся и крепко спит позади сторожки, в кустах. Потом возилась на кухне, готовила вам завтрак. Выглянула на террасу, а он тут лежит. Вжался в дверь, будто убегал от кого-то, а дверь-то была закрыта на ночь…
— Но отчего он все-таки умер, Жанна? — Симона подняла на служанку глаза, наполнившиеся слезами. — Он ведь был еще не старый!
— И раны я никакой не вижу… — поддержал ее муж. Он с усилием перевернул собаку на другой бок, и теперь Александра могла видеть страдальчески оскаленную морду бедного пса.
— Значит, за ним пришла его смерть, — заключила Жанна с некоторой торжественностью. — Давайте-ка я прихвачу тачку, лопату и закопаю его в парке. Нечего падали тут лежать, возле кухни.
Высоко задрав подбородок, она спустилась с террасы и зашагала в сторону ворот, к своей сторожке. Симона поднялась с колен. У нее стучали зубы, она крепилась, чтобы не расплакаться в голос.
— Наверное, ночью Люка почувствовал, что умирает, и пытался попроситься в дом, — проговорила она, не сводя глаз с белой шерсти пса, которую теребил налетавший из парка порывистый ветер. Небо обещало близкий дождь. — Или он испугался чего-то до смерти… А мы не слышали…
— Я слышала кое-что этой ночью, — внезапно припомнила Александра. Утренний разговор с хозяевами заставил ее на время позабыть о своем мимолетном ночном страхе, но теперь это воспоминание заставило сильнее забиться сердце. — В коридоре, рядом с моей комнатой, было какое-то движение. Кажется, кто-то ходил под дверью.
Супруги переглянулись.
— Вы ушли первая, — напомнила ей Симона изменившимся голосом. — Мы легли спать позже. Наша спальня на первом этаже. Лично я легла и сразу уснула, а Пьер остался в кабинете…
Она взглянула на мужа, тот пожал плечами, а Александра смутилась, поняв, какой смысл могут придать ее словам.
— Мне показалось, что это были очень легкие шаги, — поторопилась она добавить, чтобы разрядить неловкую ситуацию. — Взрослые люди так не ходят. Как будто кот крался по коридору… Или ребенок…
Супруги вновь переглянулись, и на этот раз художница отчетливо прочла на их лицах подавленный ужас.
— У нас нет детей, — хрипло проговорила Симона после долгой паузы. — И кота нет. Вы уверены, что слышали все это?
Огромная тишина, нависшая над равниной и парком, нарушалась только вздохами ветра, гулом ветвей в глубине чащи, волнующейся перед близким дождем, да отдаленным скрипом тачки, которую везла Жанна.
— Я уже не вполне уверена… — пробормотала Александра, не находя более внятного ответа.
Тем временем Жанна приблизилась, остановила тачку у ступеней, ведущих на террасу, и повелительно кивнула хозяину:
— Тащите его сюда.
А когда тот, подавленный и притихший, выполнил ее указание и погрузил в тачку труп собаки, приказным тоном добавила:
— Теперь идите свой кофе пить, он сейчас совсем остынет. Справлюсь и сама.
Служанка, схватившись за ручки тачки, покатила ее в сторону центральной обновленной аллеи. Никто из троих людей, стоящих на террасе, не двинулся с места, провожая взглядом ее сухопарую фигуру, на которой поношенная мешковатая одежда сидела как с чужого плеча. Единственное колесо тачки пронзительно скрипело, и Симона морщилась, как от зубной боли. Когда Жанна скрылась, куда-то свернув с аллеи, хозяйка особняка повернулась к гостье:
— В самом деле, идемте в дом… Какой сегодня холодный ветер!
Пьер молча повернулся и, пренебрегая приличиями, первым вошел в дверь. Симона зябко обхватила себя за локти и в последний раз взглянула на парк, словно притаившийся и отвечающий ей таким же внимательным, изучающим взглядом. Тачка скрипела уже далеко за старыми деревьями.
— Идемте же… — убито повторила Симона. — После завтрака я сама отвезу вас в деревню.
Глава 6
Войдя в столовую, Симона обратилась к мужу:
— Ты сейчас поедешь в Париж или после обеда?
— Еще не знаю, — сухо ответил тот. — Потом решу. Занимайся своими делами. Да, и не бери мою машину, как в прошлый раз.
С Александрой он также простился более чем сдержанно. Она поднялась наверх, чтобы уложить чемодан, содержимое которого, как выяснилось, волновало хозяина особняка очень мало.
Художница была сбита с толку и раздосадована, почти оскорблена. Впрочем, с того момента, как она появилась в этой деревне, ни одна встреча не оправдала ее расчетов и ожиданий. «Наталья изменилась неузнаваемо… Твердит несусветную чушь… Эти Лессе, которых я сперва приняла за весьма приземленных, лишенных фантазии господ, тоже больны этой мистической чумой… Да и вся деревня, если им верить, поклоняется этому „кладу полковника“, „Дому полковника“, сфинксам и непонятно чему еще! Нет, мне остается только срочно найти другого покупателя, а не получится — оставить коллекцию Наталье и вернуться в Москву ни с чем!»
Она защелкнула замки на чемодане, выдвинула ручку и поставила его рядом с кроватью. Оглядела роскошную комнату в последний раз, словно сомневаясь в ее реальности.
Она защелкнула замки на чемодане, выдвинула ручку и поставила его рядом с кроватью. Оглядела роскошную комнату в последний раз, словно сомневаясь в ее реальности.
— Странные люди… — пробормотала художница. — Кажется, мадам всерьез верит в то, что ее парк посещают призраки из разоренного склепа…
Подкатив чемодан к двери, она взялась за ручку. Ее взгляд упал на задвижку в виде бронзового дельфина. Задержавшись на миг, Александра нахмурилась. Ей вспомнились легкие, вкрадчивые шаги, померещившиеся в коридоре ночью. Тогда она была убеждена, что слышала их, но теперь, при свете дня, это впечатление уже не казалось ей таким ясным.
«Это могло быть что угодно, — сказала она себе, распахивая дверь и выходя в коридор. — Сквозняк, скрип половиц. Шум в ушах. Я начинаю поддаваться местной истерии!»
Симона ждала ее у ворот. Рядом с нею стояла Жанна, праздно скрестив загорелые морщинистые руки и с презрительным видом слушая то, что ей выговаривала хозяйка. Ее васильковые молодые глаза то и дело озарялись колючим огоньком, и в такие мгновения она была удивительно похожа на юную девушку-подростка, которой мать читает скучные нравоучения. Рядом с нею стояла пустая тачка, поперек которой лежала запачканная землей лопата с коротким черенком.
— Когда ты успела его закопать?! — недоуменно вопрошала Симона. — Ведь Люка, бедняжка, был крупный пес…
— Рабочие неделю назад корчевали старые сломанные липы у оврага, — равнодушно отвечала Жанна, — так я свалила его в одну из ям и забросала землей. Хватит с него и такой могилы.
— Это варварство… — Симона была искренне взволнована и все больше повышала голос. На ее смуглых щеках проступили красные пятна. — Я хотела, чтобы у него была настоящая могила… Чтобы там можно было посадить цветы, ходить туда…
Жанна смотрела на нее с недоброй насмешкой. Ее увядший рот расплывался в улыбке, которую она и не думала прятать.
— Собаку-то хоронить, как человека? Могилка, цветочки? Да что вы придумываете… Не у всех людей есть такие могилы, вот что я вам скажу.
Явно считая разговор законченным, Жанна отвернулась, вошла в сторожку и хлопнула дверью. Симона с расстроенным возгласом повернулась к молчавшей гостье:
— Нет, вы видели? Она решает за нас, как похоронить нашу собаку! Нет, это слишком… Я ее выгоню… Пусть идет в свою деревню, живет на пенсию, или на пособие, или на что она там жила, пока мы ее не взяли… Что за человек?! Никакой благодарности…
Продолжая возмущаться, Симона подняла гофрированную дверь новенького гаража и спустя пару минут выехала оттуда на белом «ситроене».
— Садитесь, — отворила она дверь со стороны пассажирского сиденья. — Это бог знает что такое… Обязательно выгоню ее…
В пути их застал внезапно хлынувший ливень. Остановив машину на улице возле «Дома полковника», Симона, глядя в окно на сфинксов, ставших от влаги темно-серыми, почти черными, заметила:
— Вот из-за какой чепухи не состоялась сделка, которая была бы выгодна всем… Натали не передумает?
— Навряд ли… — качнула головой Александра, с тревогой глядя на все усиливавшийся дождь. Женщина внезапно поняла, насколько ей не хочется возвращаться в одиночестве в «Дом полковника», молча ожидавший ее в глубине сада.
— Вы бывали тут в гостях? — спросила она Симону и, получив отрицательный ответ, предложила: — Не желаете зайти на пару минут? Ведь это местная достопримечательность… Странно, что Дидье вам не показал дом за столько лет… Он так гордится своим прапрадедом…
— Да ведь когда мы сюда впервые приехали, покупать поместье, двенадцать лет назад, Дидье был еще мальчишкой и мы не общались, — слабо улыбнулась Симона. — Это уже когда Делавини этот дом продали, а мы поселились в своем новом доме, он стал работать у нас. Ах, если бы его отец согласился тогда продать сфинксов… Надо было предложить ему больше…
Вчера Дидье успел целиком засыпать гравием только одну из расчищенных им дорожек. По ней женщины и побежали к дому. Отперев дверь, художница хозяйским жестом пригласила внутрь Симону, уже окончательно промокшую, но отчего-то оробевшую на пороге.
— Заходите же, иначе мы с вами заболеем. Никак не приучусь носить с собой зонт.
— Я тоже, — пробормотала Симона, переступая наконец порог.
Она остановилась посреди кухни, не решаясь ни присесть к столу, ни сделать еще один шаг, и оглядывалась с видом человека, ожидающего опасности отовсюду. Александра тем временем пыталась хозяйничать. Включив газовую конфорку, она установила на огонь налитый наполовину чайник, заглянула в холодильник. Симона очнулась от своего оцепенения и придвинула себе стул.
— Не беспокойтесь, мы ведь только что позавтракали. У меня такое странное ощущение… До чего тут…
— Скудно, — закончила за нее Александра, видя, что гостья теряется в поисках нужного определения. — Да, обстановка нищенская. Впрочем, вероятно, Делавини все самое ценное забрали с собой, когда переезжали. Наверху ничем не лучше…
— И это тот самый «Дом полковника», о котором ходит столько разговоров! — пробормотала гостья, осматривая беленые стены, корзины в углу, балки под потолком. — Какой-то сарай.
— Совершенно верно! — Александра остановилась под балкой, к которой был прибит медальон. — Сарай, как изнутри, так и снаружи. Пожалуй, только сад выглядит нетипично. Устроен с намеком на регулярную планировку. Ну, и ваши сфинксы хороши…
— Ах, если бы они были наши… — горько произнесла Симона. И во внезапном порыве откровенности призналась: — У меня даже появляются мысли продать поместье и уехать отсюда навсегда, если нам не удастся восстановить склеп в прежнем виде.
— Вы серьезно?! — изумленно воскликнула художница. — Ну… это будет совсем странно… Двенадцать лет обустраивать поместье, вложить столько сил, выстроить дом…
— Зачем мне этот дом, если я боюсь из него выходить по вечерам? — с тоской в голосе возразила Симона. — Будь оно все проклято…
И, внезапно уронив голову на руки, скрещенные на столе, разрыдалась. Александра, молча стоявшая рядом, не делала попыток утешить женщину. Она понимала, что эти слезы копились давно и вылились теперь в одну минуту именно потому, что Симоне нечего было стесняться перед заезжей гостьей. «Муж пытается храбриться, издевается над ее страхами, но у него самого сердце не на месте, — думала Александра, снимая с огня вскипевший чайник. — Эта пара выглядела там вовсе не по-хозяйски… Они казались постояльцами… Или даже узурпаторами, которые прекрасно осознают, что царствовать им недолго!»
Симона успокоилась быстро. Она еще всхлипывала, утирая мокрые щеки чем придется — сгибом локтя, кулаком, пальцем, очень походя при этом на обиженного ребенка, но рыдания утихли. Женщина, казалось, избавилась вместе со слезами от давившей на нее тяжести, мешавшей говорить без стеснения.
— Мы здесь чужие, — объясняла она, сопровождая свою речь отрывистыми частыми вздохами. — Сперва мне казалось, что к нам нормально относятся, даже рады, что мы восстановили ограду, строим коттедж… Казалось… Когда я приезжала в деревню за покупками, со мной все уважительно здоровались… Ну, они помнили, что мы не нищие, в нашем лице появились покупатели, клиенты… Я думала… Я надеялась, что все будет прекрасно! Мы войдем в местное общество, здесь есть небольшой избранный круг… Боже мой, я совсем не ожидала, что здесь совсем не те нравы, что в Париже! Такая узколобость… Непримиримость… Столько чванства! И столько суеверий!
…Из дальнейшего рассказа Симоны следовало, что ее прекрасные ожидания были обмануты самым жестоким образом. Два года назад, когда они с мужем окончательно обосновались в коттедже, она решила устроить небольшую вечеринку для новых соседей. Парижские друзья Лессе уже приезжали повеселиться, и все нашли, что новый дом и запущенный парк с развешенными на ветвях цветными фонариками просто очаровательны. Теперь была очередь за местными жителями. Симона заказала множество вкусных вещей у местного кондитера, купила вино, подготовила маленькие памятные подарки для всех приглашенных… Женщина лично развозила по домам приглашения, красиво отпечатанные на открытках и подписанные ею с Пьером от руки.
— И никто не приехал! — убито восклицала она, глядя на Александру с выражением крайнего изумления, вновь делавшего ее похожей на девочку. — Ни одна душа не явилась!
…Жанна, настроенная в тот злополучный вечер еще более скептически, чем обыкновенно, стремительно убирала посуду и закуски со столов, гасила свечи и фонарики, выдергивала цветы из жардиньерок, словно стремилась скорее уничтожить все следы неудавшегося праздника. Взбешенный Пьер порывался отправиться в деревню и объехать всех приглашенных, чтобы лично спросить каждого, как, черт возьми, можно было так поступить с ними?! Симона выпила полторы бутылки вина на голодный желудок и, опьянев, умоляла мужа не делать этого. Ей с трудом удалось удержать Пьера от непоправимого шага.