Видно, смоченные ядом такого вот мещанского анчара стрелы, долетели как-то до моего таизского соседа, переводчика, кстати, назовем его Сергеем В… Вызвав меня на разговор, как-то раз, в коридор, покурить, он заговорщически изрек:
— Борис, мы стали замечать с моей женой, что у нас быстро кончается стиральный порошок! (ванная была общая на две семьи тогда). Я чуть не поперхнулся:
— ???
— Так вот, прекратите воровать наш порошок!!!
Мне стоило труда не врезать ему за это столь абсурдное обвинение, но тогда бы, скорее всего, за драку нас бы вдвоем и отправили на Родину, где проблемы со стиральным порошком тогда, вроде, не было, по крайней мере она стояла не так остро. Потом эта тема, вроде, была забыта, я демонстративно купил несколько пачек этого чертова порошка и расставил где только можно, мы много раз помогали друг другу, в разных вещах, праздновали вместе праздники, но тот безумный разговор на лестнице остался в памяти до сих пор как пример острого бытового помешательства на почве экономии.
Хабиры, как и вообще люди, конечно были очень разные, и я не стал бы делать обобщений сейчас, по прошествии стольких лет, и с высоты своего человеческого опыта. К слову, с несколькими офицерами у меня сложились вполне приятельские отношения, что помогало «преодолевать тяготы и лишения воинской службы».
Из «National Geographic» еще немного, но только о том, что поразило!!
Если и был какой-то естественный прототип мифической Птицы Рух, то, скорее всего, это были гигантские грифы, или прото-грифы, если такие были. Грифы встречались в предгорьях часто, но всегда наблюдать их можно было только в отдалении, птицы проявляли осторожность к движущимся транспортным средствам, что разумно.
Запомнился одни день, когда произошло неожиданное противостояние с этими крупными хищниками в перьях. Проезжая утром на работу в Мафрак, уже в предпустынном районе, мы обратили внимание, что недалеко от дороги, наобочине, лежит туша коровы, ну, бывает, сломил недуг буренку, подбирать в пустыне некому. Одинокий гриф уже сидел на ней, хищно поглядывая по сторонам, не зариться ли кто на его находку, надо сказать, весьма щедрый подарок природы. «Посмотрим, что здесь будет через несколько часов», — подумал я. Через несколько часов, после работы, мы возвращались назад в Таизз, по той же дороге. Шофер наш, майор Лишик, вглядывался вдаль, не веря глазам, что-то было странное впереди, какое-то серое облако блокировало дорогу, пыль поднималась по обочинам, подъехав, мы встали на почтительном удалении…
Сотни грифов, буквально сотни, отталкивая друг друга, уже разобрали до атомов бедную буренку, и вожделенно кружились еще в ожидании продолжения банкета, вальяжно расхаживали по нашей (!!) дороге, и ехать дальше представлялось просто опасным. Они не собирались освобождать дорогу, что было необычно!
Надо сказать, что рост поднявшего голову грифа, равен человеческому, клюв у него жуткий, загнутый инструмент. А теперь представьте, что их сотня, две. Вы поймете, почему мы были в замешательстве некоторое время, однако, решение пришло быстро — любая птица боится камня. Не отходя далеко от машины, мы собрали по горсти камней по обочине, и с криками и улюлюканьем начали швырять их в толпу птиц на дороге. Они начали улетать, и вся серая масса скоро переместилась на соседний пригорок, лишь особо упорные продолжали терзать каркас, оставшийся от коровы, но, главное, что дорога была свободна!.
Были, конечно, верблюды, караваны регулярно появлялись вдоль дорог, но как средство перемещения товаров они, вероятнее всего, уже не использовались в машинный век, может если только для контрабанды, чтоб не привлекать внимание бдительных стражей границ.
Таизз расположен на горах, прямых и ровных дорог в нем немного, прогулки по городу, всегда своеобразный теренкур, весьма физически непростой. В период ливневых дождей русла мелких ручьев, лощины заполнялись мутными потоками, сметающими все на своем пути, лавки, машины, мосты — стихия!!К счастью, такие дожди были нечасто и строго по сезону, в остальное время таиззский климат — это вечная весна. Говорят, похожий климат — тоько в «соседней», через море, Кении.
Город вытянут вдоль одной основной магистрали, есть старый центр, но он в подметки не годится Сане с точки зрения архитектурной уникальности, древности, мистики Востока. А Дворец Малика, последнего йеменского короля, в Таиззе правящего, это-неказистый глино-каменный домик о трех этажах, где взрослому белому человеку развернуться непросто… Ну да, йеменцы весьма низкорослы, а в те времена, видно, были еще миниатюрней.
Есть дорогие виллы, конечно, они расположены еще выше, на горе, их мерцающие огни будили воображение влажными летними ночами, рисовались картины необыкновенной роскоши, восточного убранства. Как я сейчас понимаю, мне не довелось побывать в действительно роскошных виллах, увы, а те, где я бывал по приглашению своих военных друзей, в нарушение правил «поведения советских грждан за рубежом», извините, отличались крайним аскетизмом обстановки, но это мои сегодняшние оценки, а тогда я поражался и огромным объемным креслам с дорогой плюшевой обивкой (ну да, мещанство, но это по нашим меркам, а для арабского мира — мейнстрим.), и позолоченным люстрам с вентилятором, и разномастными коврам на полу.
Йемен вообще страна небогатая. Лет 30 назад у них нашли нефть, но ее совсем немного, «нефтяной дождь» на страну не пролился, а потому достаток даже богатых по йеменским меркам людей, предпринимателей не сравним с эмиратскими, скажем, а сейчас уж и с российскими! Все сейчас знают, что семья Усамы Бен Ладена — из Йемена, правда Южного, в Йемене и родился сам «отец» Аль-Каиды, до того как семья перебралась в Саудовскую Аравию и начала заниматься девелопментом, строительством и финансовыми сервисами. Памятуя о своей исторической родине, и, видимо, желая как-то поучавствовать в ее судьбе теперь, брат Усамы, Тарик Бен Ладен задумал построить мост длинной в 28,5 километров, связывающий Йемен и Джибути, прямо через Баб-Эль-Мандебский пролив, через Ворота Слез. Проект грозит обернуться самой дорогостоящей инженерной затеей всех времен и народов, вот вам и Бен Ладен. Посмотрим, что получится, впрочем…
А тогда, из 5-и миллионного населения Йемена в те годы (сейчас в объединенном Йемене их уже 19 миллионов), около 20 % мужчин отправлялись на заработки именно в Саудовскую Аравию, в Египет, в Эмираты позже, и переводя деньги семьям обеспечивали чуть ли не половину ВВП страны. «Гастарбайтеры», по-нашему, по-таджикски.
То, что быт наш в Йемене трудно было назвать роскошным, по иллюзорным представлениям наших знакомых и родственников «заграничным», нас совершенно не угнетало. Напротив, по молодости вся неустроенность, мебель second hand, архаичные колониальные холодильники GENERAL или Westinghouse, казались вполне приемлемыми атрибутами жизни.
И даже обязательные (это в Таиззе, в силу малочисленности гарнизона), дежурства «по воде», как и наряды в Сане, не вызывали протеста — положено, значит положено. Тут надо пояснить, видимо, что такое дежурство «по воде»:
Воду привозили не каждый день, но исключительно ночью или ранним утром. Ее следовало немедленно начать закачивать в верхние баки, чтоб еще залить все имеющиеся баки снизу, успеть закачать из водовозки по максимуму, дефицит все-таки. Дежурный, проспавший приезд водовозки имел все шансы получить не только административное взыскание от Начальника Гарнизона, но и понятное неодобрение, граничащее с остракизмом, всего компактного коллектива.
Недавно, посмотрев уже упомянутый фильм «Русский перевод», мама моя даже всплакнула, по ее словам, такую жалость ко мне она вдруг испытала увидев все «воочию» — совсем уж не похожими на картины заграничного рая, какие рисовало сознание советского человека в 1977 г., оказались местные ландшафты, и обстановка переводческих апартаментов, а в фильме это, действительно, показано с бескомпромиссной точностью — голые серые, крашенные стены, панцирные кровати, железная серая мебель, пригодная больше для офиса, каменный пол с обрывками линолеума, если удастся достать где, но в то время и так сходило…Это не тяготило вовсе, тем более, что было понятно, что все это — временное, вот заработаю «чеков», и заживу на Родине!!!
До Родины оставалось еще…неизвестно сколько, кстати, ибо могли прервать командировку в любое время (я к тому времени уже отслужил положенные по закону 2 года), если нужно было освободить место для нового юного дарования. Или продлить ее на год — максимальный срок командировки на моей должности переводчика не мог превышать 4 года в любом случае.
В скором времени, летом 1980 года, я был переведен обратно в Сану — одиноких в Таиззе не держали опасаясь бесконтрольности и тяжелых форм гастрита (жена улетела рожать на последнем месяце беременности). История возвращается, снова Дома Генштаба, снова дым коромыслом, друзья по общаге…Слава богу, но и в этот раз я поселился в отдельной, достаточно просторной комнате. Прикрепили меня работать к Советнику Артиллерии полковнику Горюнову, усами очень похожему на легендарного комдива Чапаева. Мне повезло, полковник оказался спокойным начальником, без каких-либо особенных начальственных закидонов.
В скором времени, летом 1980 года, я был переведен обратно в Сану — одиноких в Таиззе не держали опасаясь бесконтрольности и тяжелых форм гастрита (жена улетела рожать на последнем месяце беременности). История возвращается, снова Дома Генштаба, снова дым коромыслом, друзья по общаге…Слава богу, но и в этот раз я поселился в отдельной, достаточно просторной комнате. Прикрепили меня работать к Советнику Артиллерии полковнику Горюнову, усами очень похожему на легендарного комдива Чапаева. Мне повезло, полковник оказался спокойным начальником, без каких-либо особенных начальственных закидонов.
К тому времени СССР уже вошел в Афганистан, «в ответ на просьбу о помощи дружественного афганского народа», и отношение к нам, советским, стало неуклонно меняться в худшую сторону, учитывая огромное влияние Саудовской Аравии в стране. Нам уже не так дружелюбно улыбались, реже стали использовать словцо «садык» (т. е. друг) в обращении, наши подстоветные — военные стали как-то подозрительнее, холоднее в общении…Нам казалось, что Афганистан — это временно, это как в Чехословакию, сходят и вернутся. Да и делов-то, что ж в этом плохого, если мы оказываем братскую помощь? Мы ж великая страна, у нас вон Олимпиада проводиться будет летом, мы такие хорошие… Оказалось, это было время смены исторических Эпох, это было надолго, и последствия оказались для страны, в общем, катастрофические.
Чуть раньше, кстати, началась еще одна война — Ирак решил оттяпать чуток нефтеносного района в дельте Междуречья у ослабленного Исламской Революцией Ирана, и пошло-поехало. Я тоже думал, что это пройдет, ну повоюют малость и замирятся…Знал бы я тогда, в 1979 г., что и на мой век хватит, что моя «ирано-иракская война» продлится почти два года, но это будет много позже, и об этом, наверное, уже будет в другой книге, под другим названием, ну «В Багдаде все спокойно…», допустим.
Техника и жизнь
Куда только не разбросала судьба многострадальный еврейский народ за долгие тысячелетия странствий. Покинув Землю Обетованную, устремились они, чады и домочадцы, во все стороны света. Южное направление миграции — Африка и…Аравийский полуоостров, они там были еще до активного и агрессивного заселения стран Аравии кочевыми арабскими племенами. Еврейская община в Йемене существовала многие века, пока в 50-ые годы века прошлого не начался исход сыновей и дочерей Израилевых на вновь обретенную Родину, в бореньях доказывавшую свое право на существование. Не без помощи СССР тогда еще, и лично Иосифа Виссарионовича, видевшего в районе Ближнего Востока какую-то свою конструкцию, как сейчас модно говорить, «многополярного мира».
Так или иначе, а Еврейская Площадь в Сане осталась, хотя никто уже не мог подтвердить, что сколь либо значимое количество евреев еще проживает в этой арабской стране. Что естественно — ведь при всей толерантности, Йемен обязан был, после 1967, 1973 года встать грудью на защиту арабского мира, подвергшегося «агрессии сионистского образования» (так до сих пор положено в арабском мире называть государство Израиль, отклонения не допускаются!!). Какое уж тут добрососедство!
Наши специалисты жили в одном из центральных, «высотных» (этажей 5) домов прямо на Еврейской площади, и это считалось чуть ли не элитным жильем. Жили там, в основном, советники, несколько врачей, и пара переводчиков, по слухам, «со связями». Точной информации не было, но слухи ходили всякие, вроде «да у него папа в Генштабе», или «да ты фамилию-то слышал?». Будучи человеком сугубо гражданским, я, честно признаться, военных фамилий не разбирал, но уважение к старожилам дома на Еврейской площади испытывал, наш быт и условия проживания в тот период сильно отличались. Ну, хотя бы тем, что на Еврейской были вполне приличные туалеты, я извиняюсь.
В первые же недели я познакомился с Шурой Ворониным, он жил именно на Еврейской. Шуре оставалось служить совсем ничего, он чувствовал себя в Йемене как рыба в воде, мог себе позволить тратиться на деликатесы, ибо все свои материальные проблемы за 4 года пребывания, по-моему, уже решил. Шура был постарше, лет на 5, он праздновал день рождения, и пригласил в том числе меня. Бывает так, воспоминания о мелочах каких-то остаются потом с тобой на всю жизнь. А может и не мелочи это были тогда, для моей неокрепшей психики.
После этой вечеринки я утвердился в мысли, что все, что мне в жизни нужно на данном этапе, это стерео-система AIWA, именно такая, как у Шуры, с тонированной прозрачной крышкой на «вертушке», с горящим, завораживающим зеленым глазком, с мерцающей красной ниточкой искателя на «тьюнере», и в деревянном корпусе. Это был шик. Нечто похожее было у моего школьного приятеля Сережки Фролова, у которого папа заведовал советскими выставками за рубежом, и владение такой «системой» было уже несколько лет верхом моих мечтаний.
Отношение к «технике» в те годы было совсем другим. «Техника» являлась негласным показателем уровня жизни, что ли, возможностей человека в том мире, в том социальном устройстве. Те, кто имел возможность ездить за рубеж, в обязательном порядке привозили «технику» из командировок, кто что мог. Даже из «коротких», на пару недель, командировок люди ухитрялись привозить «двухкассетники» Panasonic,скажем, часто закупаясь в магазинах duty free при дозаправках, или пересадках — можно было не выходить из таможенной зоны аэропорта, что очень удобно. «Техника» могла служить десятилетия, лишь кардинальная смена технических характеристик могла служить достаточным основанием для смены ее, что было и непросто, кстати, ведь надо же продать старую! Тогда еще «технику» не выбрасывали на чердаки, не меняли каждые полгода, как сейчас мобильные телефоны.
Да, и, конечно, уважительное слово «техника» могло относиться лишь к иностранным магнитофонам, проигрывателям, стерео-системам, позже — к телевизорам и видеомагнитофонам, но это уже в 80-ые годы. Те, кто за рубеж не ездил, а таковых было подавляющее большинство, либо покупали технику с рук, либо в «комках» — комиссионных магазинах, либо им оставалось тихо облизываться и завидовать тихой завистью счастливым обладателям «Грюндиков», а самим довольствоваться магнитолой «Ригонда» да магнитофоном «Днепр», и это, безусловно, ставило их далеко вниз на социальной лестнице. Общество было разделено на тех, «кто ездит», и на тех, «кто не ездит». Как сейчас машины престижных марок, Bugatti или Maybach, тогда «техника» служила важным индикатором социального успеха.
Нам, считай, повезло — в Сане были представлены практически все тогдашние мировые бренды качественной аудиотехники, фирменные магазины работали вполне авторизованно, так, что даже исполнялись гарантийные обязательства! Походы по магазинам, с целью и без оной, были одним из принятых почти еженедельных ритуалов, вдруг какая новая модель поступила!
Естественно, стереосистему AIWA я купил, причем почти сразу, чуть ли не со второй зарплаты. В целях сохранности (!!) даже не распаковывал, зачем, если «дисков», пластинок все равно нет? Вы задатите естественный вопрос, а на фига покупал тогда? А хотелось очень.
Засада ждала меня в момент подготовки к отпуску — понятное дело, «систему» надо вывозить, но как это сделать с достаточно громоздкой конструкцией, которую еще к тому же и не сдашь в багаж, ибо разобьют 100 % — вопрос. И тогда я сшил (!!) себе специальную сумку из плащевки, в которую умещался основной блок, с тяжеленной «вертушкой», а остальные детали с легкой душой рассовал по коробкам. Чего не сделаешь ради любви к искусствуИ ведь довез, что интересно, в целости и сохранности, и долгие годы потом гордился приобретением.
В ту пору в Москве, да и в других городах, процветала комиссионная торговля, узаконенная перепродажа иностранных шмоток и техники с неплохой нормой прибыли для всех учавствовавших в процессе сторон. «Комиссионная мафия» отрабатывала свои деньги, стражи порядка вокруг нее — свои, а мы, сотрудники «совзагранучреждений» могли без особого риска конвертировать полученную валюту по божескому курсу, а не по 62 копейки за полноценный американский доллар. Конвертация через технику давала чуть ли не курс черного рынка, 1 к 7, или того больше, причем вполне законно. Было бы грех этим не воспользоваться, ведь жить — то потом в Советском Союзе надо, а на какие шиши? Хабирами этом промысел был разработан отменно, коробки с «двухкассетниками» отправлялись на Родину с любой оказией, любыми возможными способами, и совсем не потому, что они были такими меломанами, как вы понимаете. Переводчики в своей массе были меньше подвержены накопительству, и всилу возраста, и всилу, может быть, большего материального достатка, больших перспектив в продолжении карьеры, так или иначе связанной с сытой заграницей.
Уже в конце командировки я не выдержал рассказов о столь легком способе обогащения, и… купил — таки два «двухкассетника», писк тогдашней моды. Один я отправил с оказией, а второй вез на горбу через границу. Я собирался покупать машину, и советские деньги мне могли ох как пригодиться. Не тратить же заветные «чеки», действительно. Покупка автомашины за «чеки» была заведомо обдираловкой, ибо фактически приходилось платить двойную цену, ведь чеки влегкую продавались на черном рынке в соотношении 1 к 2, однако цена — то деноминировалась та же самая, что «чеки», что сов. рубли!!! Такой несправедливости я уже выдержать не мог, и вознамерился, продав два огромных двух-кассетных Sharp-а, купить «копейку».