Главное, на пустом месте.
А я так не умею. Мне надо точно знать, за что я собой горжусь. А пока ничего такого нет. Ну, хорошо, есть – дети. Но они сами по себе чудесны, моей заслуги в том самая малость.
Мне столького хочется! Я еще совсем ничего не сделала, но столько могу!
Пожалуйста, посмотри на меня внимательно! Я – твой главный трофей. Я – женщина, которая будет тебя вдохновлять.
Я знаю, тебе нравится на меня смотреть, но разгляди во мне что-нибудь другое.
И я уже купила новые тарелки.
Выбирала долго и придирчиво, я очень прагматичная, сравнивала толщину и симметричность, остановилась на четырех. Светло-серенькие, с рельефом по краю. Страшно модные!
– Мы будем на них есть каждый день? – восхищенно выдохнул Младший.
– Ноги отвалились уже, мама, сколько можно, пошли домой, – заныл Старший.
А лысый отравил мне всю радость своими нравоучениями. Понимаю про экономию и аскетизм, но ведь я тоже зарабатываю, нет?!
Он говорит – как ты странно готовишь, в жизни ничего подобного не ел. Но ест-то с удовольствием!
Знаешь, милый, зачем делают художественные портреты? Чтобы показать скрытое. Мне очень хочется сделать черно-белую фотосессию, и ты увидишь меня не только восхищенной тобою, но и печальной, и тоскующей, и мечтательной, и полюбишь меня разную.
Моя родина – рядом с тобой, когда я слышу твое дыхание, чувствую запах твоей кожи. С меня слетели оковы и латы, нет запрещенного, стыдного, грязного, чужого, я гладкая, как яйцо, проглоти меня целиком.
Называй меня по имени и никогда не путай его. Не потеряй меня, умоляю.
* * *Я решился на это.
Я все сказал и уехал.
Не хочу думать о том, что с ней будет. Господи, как я устал.
Моментально всем стало известно, что мы расстались. Почему в это вовлечено столько народу?! Я просто устал, оставьте меня в покое и ее тоже.
Мы медленно и осторожно разорвали живые ткани. Нельзя было так срастаться. Теперь мы не будем целыми сутками разговаривать, делая работу одной левой и изредка удостаивая остальной мир минуты внимания. Теперь я могу не платить за ее квартиру, не тратить денег на поездки и на связь. Мне не нужно больше ходить в гости к людям, среди которых я чужой.
Мне вообще не надо думать о ее несчастьях и проблемах. Кончено! Я не мог их решить, и все, что сделало бы ее счастливой, было мне неподвластно.
Когда-то мне было пятнадцать. Утром после той ночи первого поцелуя я убирал кухню и увидел бокал со следами помады на краю. Помню, я очень долго смотрел на него. Это был след ночи и след женщины. Это знак, что я был не один ночью, это знак, что женщина ушла утром. Я общался с ней потом и с многими другими, и были другие поцелуи тоже.
Но это было первое переживание, которое во мне вызвала женщина.
Яркое, как след той красной помады на краю. На краю бокала…
Много лет прошло. Я встретил тебя, и мир вокруг погас. Ты мне ценна. Ты моя. Я тебя ласкаю, целую, вдыхаю, впиваюсь, обожаю, люблю, забочусь, даю тепло, даю внимание, поддержку, я рядом, я есть…
Озноб тревоги, судороги гордости, сырая прохлада неуютности, липкие ладони страха, отек самолюбия, скулящее равнодушие одиночества, гордость отчаяния. Все…
Все позади. Есть я и ты. Ты моя. Ты ярче всего, что было и будет.
Баста.
Мне можно все.
Я свободен.
Вечером ребята потащили меня в пивной бар, сняли для меня девицу.
Кажется, это было преждевременно.
* * *Двое суток я плакала и спала.
Дети остались у отца, я взяла отпуск.
Мне сейчас никто не нужен. Пожалуйста, дайте поспать.
Почему не делается трансплантация головы? Отрезал старую, пришил новую. Только эта новая должна быть выращена в лаборатории. Интересно, в новой голове тоже заведется живность?
Не буду пить таблетки, я управляю собой.
Разговаривала с подругой, она думает, что уже очень старая и все знает. Смотрит, и жалеет, и применяет любимое средство против самобичевания – перечень достижений и наград.
– Ты такая молодая, а у тебя двое отличных пацанов, – настойчиво напоминает она мне. – Ты нравишься людям, ты красавица и ты очень упорная. В чужой стране нашла работу! Тебя сняли на обложку журнала. Не тормози.
– Да-а, – ною я, – во-первых, не на обложку, а на разворот. А во-вторых – второй раз развожусь! Почему нельзя вернуть мне хоть немного любви?!
– Дорогая, – выдыхает табачный дым подруга, – у всякого человека можно взять только то, что у него есть. Если у него есть любовь – ты ее получишь. Если нету – какого рожна он может отдать?! Это ведь так просто!
Наверное, я правда тупая. Не понимаю таких простых вещей. Но я чувствую только, что разрезана наискосок. И это никак не зарастает.
Да, я была неправа, я слишком много говорила. Но он же старше меня, он же понимал, что мне нужно вылечиться! Почему не отнестись к больному как… к больному?!
Но двух дней вполне достаточно для того, чтобы кишки хотя бы перестали вываливаться наружу.
Мы разделены, все кончилось. Что тебе еще надо?!
Он все пишет и пишет, как ему плохо.
Мне плохо тут, ему плохо там. И что же мне прикажете делать?!
Девочки визжат – не отвечай, не пиши, пусть мучается!
Друзья ласково гладят по голове и утешают тем, что он мудак и я найду настоящего. Да мне нормально, я ведь давно ощущала сквозняк.
Если бы не мои друзья, я бы, наверное, упала на землю, как пустая шкурка от змеи. Они вдыхают в меня воздух, тормошат, выкладывают надежды – одна ярче другой. Сильная, как амазонка, прекрасная моя подруга взяла меня на буксир. Хочешь новую работу? Будет тебе работа. Хочешь ему работу? Будет и ему работа, тут, в столице!
– Только пусть сначала женится, иначе я не играю! – орет в трубку ее муж.
Мы хохочем, и я громче всех. Я привыкла к роли рыжего клоуна и никак из нее не выйду.
Разве меня нельзя полюбить просто так?
* * *Я как чертова Золушка после бала, и все превратилось обратно в тыкву.
Были несколько угарных лет, и я сам поставил точку.
Напряженно слежу за ней в Сети: ага, уже кутит с какими-то болванами! Не успела после меня остыть кровать, как мгновенно отправилась утешаться.
Не могу вынести, не хочу даже представлять, что она с кем-то другим. Звоню – голос печальный, отвечает односложно: да, я люблю тебя, но мы уже не вместе, ты забыл?
Но я все еще за тебя отвечаю, кричу я. Ты забыла все, чему я тебя учил?! Не беги себя раздавать! Цени себя, хотя я этого не смог сделать, да, да, не смог.
Я так не хочу, чтобы она отрезала мне пути окончательно. Как будто жду, что вот-вот что-то решится само собой.
Милая, тебе нужен кто-то другой, не я. Иначе наша сказка не превратилась бы в твой слезный монолог. Наверное, я не оправдал твоей любви. Допустим, ты «бентли», а я – трактор.
Черт.
Ее подруга как-то обронила, что самый идеальный мужчина – мистер Дарси, который проявлял себя действиями, а остальные просто приходили насрать девушкам в сюжет.
Смешно, да. Укол попал в цель. Хотя я этого Дарси знать не знаю и одной левой разделаю.
Но еще я не знаю, выдержу ли уходящий поезд повторно. Вчера опять снял девицу, снова сказал спасибо и отпустил. Черт! Когда же это закончится?!
* * *Ездили на могилу святого Габриэля. Мальчишки таращили глаза и рассматривали монашек, виноград, лампадку и бутылочки с маслом, прониклись всеобщим благоговением и притихли, и послушно выполняли все мои указания.
– Положите руки на землю и загадайте желание. Молча подумайте об этом, сосредоточьтесь, не вертите головами.
Старший прикрыл глаза и зашептал:
– Хочу, чтобы на всей планете был мир, и чтобы люди не болели, и всем было хорошо.
Господи, кого я родила?!
Младший пошевелил своими пухлыми пальчиками, старательно уложенными на землю, и сказал очень серьезно:
– Я хочу шарик «йо-йо»!
Как же хорошо, что я их родила.
Ничего от них не скрываю, и они не задают вопросов. Может быть, я неправа – не принято делать детей свидетелями взрослых страданий.
Он не любит моих детей. Хорошо, ладно, он не обязан. Но мне так остро жжет сердце, когда я думаю о том, как они его встречали – со щенячьим восторгом, прыгали и чуть не облизывали. Почему они, такие маленькие люди, умеют любить не в ответ, а просто так?!
Ты не подпускала меня к ним, упрекнул он в очередном письме. Не понимаю, что это значит.
А каково было бы без детей? Если бы мы встретились тогда, когда я была еще без них. Не было бы причин уходить от меня?
– Чему я вас научила? – спрашиваю у детей.
Младший задумался и старательно перечислил:
– Ну-у… вести себя В ОБЩЕСТВЕ, не пить колу на диване, не брать чужое без разрешения…
Старший повел рукой и сказал:
– Любить.
Полчаса хрипела и задыхалась.
Мои такие разные, незаменимые, мои бальзамы для сердечных ран и капли жизни.
Подруга, которая безоговорочно возненавидела моего мужчину после разрыва, добавила, что, если он вернется, она его снова полюбит.
– Вы слишком много слов употребляете, – с досадой сказала она. – Мужчине не пристало столько базарить. Тонете в словах, и смысл теряется. Он просто должен прийти и что-то сделать, а не оправдываться.
Все правы. И он, и она, и все. А мне предписано только ждать.
* * *Ты – это как купаться в дождь летом. Никто никогда не идет купаться в дождь. Ты внутри моря, и вдруг неожиданно пошел дождь. Летний, теплый, приятный. Теплое море вокруг, и теплые капли с неба смывают соль с губ. Ты в воде и так близок к небу. Шум прибоя с шумом дождя. Ты чистый и первобытный.
Я не верил в последний шанс, у меня их было много.
Позавчера я выпал из окна второго этажа. Да, смейся надо мной. Ничего не случилось, просто я был так пьян, что вывалился из очень низкого окна, в полете зацепился за бельевую веревку и все-таки рухнул вниз.
Так, ничего особенного. Царапины, ушибы, немного хромаю. Главное – нет сотрясения, потому что все помню.
Все помню.
* * *Я восхищаюсь женщинами, которые находят наслаждение в одиночестве. Умеют быть счастливыми сами с собой, и почему-то они никогда не бывают одиноки. Почему так парадоксально все устроено: кто-то не выживет один, но он всегда один, а кому-то дано все сразу и даже то, что ему не очень-то и надо?!
Читаю бесконечные психологические статьи: двенадцать способов стать богиней.
Восемь отличий девочки от женщины.
Семнадцать признаков, что ваши отношения нежизнеспособны.
Почему нигде ничего не написано вот о чем: если два человека любят друга друга, зачем они расстаются?!
– Давай рассуждать логически, – прихлебывает кофе подруга-старая-черепаха. – Вот два человека, и между ними не было измены. Нет третьего лишнего. Нет предательства, мошенничества, нет ничего такого, что нельзя было бы простить или отыграть назад. По мне, расставаться им – самая большая бессмыслица и расточительность. А может, на вас порчу навели?!
Логика – хорошая вещь, успокаивающая. По ней все неизбежно должно наладиться.
– Если бы мой муж сказал мне – поехали в горы, я бы поехала. И заметь, я вовсе не из послушных женщин, – добавляет старая-черепаха.
Я бы тоже поехала. Куда угодно.
Только он никуда меня не позвал.
* * *Лето приближалось к порогу, уже ночами дети спали раскидавшись, и город окончательно оттаял после мерзлой ветреной весны.
Айлар сидела на кухне и рисовала.
Шариковой ручкой, потом пером и тушью.
Рисовала на больших белых листах мелкие детали, тщательно выводя каждую ресничку и лепесток. Фигуры появлялись сами собою, переливаясь одна в другую – ветки и кошки, соловьи и корабли, фрукты и глаза. Штрихи то ложились тонко и ровно, то завивались виноградными усиками, и с каждой полностью проявившейся фигурой словно спелое яблоко падало с дерева в подол Айлар.
Лист должен быть весь заполнен, а чем – он сам подскажет.
Черно-белая картинка говорила ей больше, чем цветная. Она предлагала выбор.
За долгое время накопилась уже целая галерея рисунков. Айлар заканчивала один и тут же брала следующий лист, как будто из нее тянулась неистощимая река, и в конце концов эти рисунки сложатся в одну целую огромную картину.
Может быть, эта река, как и всякая другая, вливается в море.
Может быть, река приведет ее к заветному морю, которое ее ждет.
Про которое она всегда будет знать, даже с закрытыми глазами, в какой оно стороне.
Ночная история
Это было в те далекие и непрекрасные времена, когда в городке Б., как и во всей моей погибающей стране, было темно, холодно и страшно.
Мы веселились как умели – нашли квартиру без родителей и приглашали туда толпы разного народа, который тоже хотел веселиться.
Квартира быстро прославилась – скоро и приглашать не надо было, сами приходили и с собой еще людей приводили.
На такую прорву угощения было не напастись, и скоро установилось взаимовыгодное правило: наш «салон мадам Рекамье» – ваша пайка.
В основном нашествие жаждущих хлеба и зрелищ крепчало к вечеру, и кого только мы не перевидали! Кто только не пил кофе из наших рук, кто только не плакался в наши жилетки, кому только я не гадала по ладони, кто только не травил баек из своей или чужой выдуманной жизни!
Но очень скоро они все для нас стали на одно лицо.
Мальчишки-переростки, живущие как цветы, не обремененные заботами, кроме как найти денег на выпивку-сигареты-шмотки сейчас и найти богатую невесту в перспективе.
Или такие же изнывающие от скуки девицы, как мы.
Иногда приливом приносило и сравнительно интересных персонажей.
Трое молодых нуворишей из столицы приехали в городок Б. по делам и были готовы один вечер потратить на развлечения.
Собственно, они были приятнейшие люди – если вынести за скобки, что сидели до утра, не заморачиваясь тем, что мы зеваем с выворотом челюстей, и разговаривали почти все время исключительно друг с другом.
Мы выполняли при них обязанности живых букетов – даже гейшам уделяют больше внимания! Сидели в красивых позах на диванчиках, изредка выносили пепельницы и варили кофе; и внимали, внимали, потому что из всего того сброда, с которым мы якшались, эти трое были первые по-настоящему серьезные и успешные чуваки.
Все трое были женаты, и это сильно облегчало общение: можно отменить боевую готовность номер один и расслабиться.
Давайте мы их как-нибудь назовем: например – Толстяк, Пират и Красавчик.
Толстяк был просто мумсик обыкновенный, одна штука: потомственный миллионщик, вечно в роли «папиного сыночка» – все детство провел в роскоши, не ведал голода и нужды, даже в то тяжелое время жил как у Христа за пазухой и был самым приятным человеком из всей компании.
А с чего бы это ему не быть приятным? Счастливый человек, от природы добрый тюфяк, немного принц в хрустальной башне, и верил исключительно в добро. Это и называется – инфантил в чистом виде. Женился на такой же маринованной принцессе и радовался новорожденному сыну, делая для него все-все – по образцу собственного отца.
Такие не бывают главными героями – потому что ровны и комфортны до зевоты, но дружить с ними приятно – никому не завидуют, ни о чем не жалеют, ни в чем не откажут.
Не судите наш меркантилизм: мы-то были дети интеллигентных родителей без гроша в кармане и искали себе перспективных женихов. А если жениха не получится – хоть рассмотреть вблизи, какие они бывают прекрасные.
И как раз перейдем к Красавчику.
Этот парниша был чистейший Жюльен Сорель – или, точнее, Клайд Гриффитс: хорошенький мальчик из бедной семьи, творческая натура с большими запросами, которого купил для своей дочери-толстухи циничный миллионщик, – нет, ну я о таких только в романах читала! Он без усилий освоился с ролью преуспевающего денди, но ясно понимал, что все это принадлежит не ему, он пользуется дарами Небес временно, и азартно зарабатывал свое личное благосостояние – чтобы осуществить в манящем будущем тайно лелеемую мечту: дать деру из золотой клетки и найти Настоящую Любовь.
По профессии он был – кто бы сомневался! – художник.
Третий…
О, третий был страшный человек.
Пират напоминал волка, которого приручили и надели дорогой ошейник, но соваться его гладить, как собачку, – себе дороже, молча полоснет клыками и даже не съест.
Он из всех троих зарабатывал с нуля и без дураков сам: никаких влиятельных папенек, никаких богатых жен, выгрыз себе место под солнцем теми самыми клыками, женился патриархально – но по любви, как ни странно, нарожал троих детей и планировал еще двух – свою жизнь он лепил как гончар мягкую глину.
Впрочем, амбиций хватало у всех троих: они принадлежали к молодой финансовой элите, почти раритеты в нищей стране, вовремя почуявшие, куда ветер дует, и продолжавшие нестись вскачь на коне интуиции: вкладывали деньги осторожно, но быстро и точно, покупали землю, строили виллы, и много и возбужденно об этом говорили.
Все-таки они были молоды и не успели отупеть от потока денег – сущий Али-Баба в волшебной пещере до приезда сорока разбойников.
Правда, Толстяку стало в тягость говорить о виллах так долго, и он потихоньку переключился на нас – рассказывал вполголоса о каком-то молодежном фестивале в Копенгагене, на котором побывал прошлым летом.
Мы открыли рты и ахали с искренней завистью Золушек.
– …а зачем тебе место на кладбище?! – раздался посреди мирно журчащей партии экспансивный вопль Красавчика. – Ладно – землю скупать, да хоть конюшню заводить, – но могилу себе готовить?! – Как и полагается продавшемуся художнику, он нес в плебейские массы элемент богемности, высокой духовности и нонконформизма.
Ну нес в меру своего понимания всех этих прекрасных и бесполезных «измов». Их все-таки полагается знать, чтобы не потерять привлекательность для своей хозяйки – богатой толстухи: не за одну же красоту его купили, а и за деликатные манеры и горние сферы! Ну и не забыть, чем очаровать прекрасную незнакомку – в надлежащее время, когда придет момент удирать из золотой клетки.